Мятежный дом (СИ)

— Указом тайсёгуна Шнайдера от шестьдесят первого года дуэли запрещены, — ухмыльнулся Нуарэ. — Так что я вас повешу всех, с полным на то основанием.

— После чего с полным на то основанием прослывешь последним трусом и ханжой.

— Какое мне дело до мнений всякого сброда.

— Ну, — вмешался Огата, которому уже подали кофе, — лично мое мнение по этому вопросу и мнение полковника Ольгерта будут совпадать с мнением господина Ройе. Я не в силах помешать казни, и вообще я в отпуске — но по окончании отпуска у меня могут поинтересоваться семейными делами… И я этот интерес удовлетворю.

— Ладно, — сказал Нуарэ. — Убедили. Дени, распорядись насчет дуэльного круга.

— Секунду! — Пауль Ройе поднял руку, как в школе, а поскольку запястья его были скованы, пришлось поднять обе. — У мальчика нешуточный сердечный приступ. Я пока не знаю причин, но он нуждается как минимум в госпитализации и обследовании — с аппаратурой, со всем остальным. Мишель, у тебя нигде не икнет, когда ты встанешь в круг против больного?

— Нигде, — сказал Нуарэ. — Дуэльный статут Дэвина, статья двадцать третья, параграф один: после того как сроки поединка названы, перенос сроков по состоянию здоровья одного из противников возможен только с обоюдного согласия сторон. Прецедент Аннеты Лиго, которая билась, будучи дважды раненой в предыдущих дуэлях этого дня. Обоюдного согласия у нас нет, а гордыня должна быть наказана…

— Про гордыню — это хорошая мысль, — сказал Огата, откладывая ложечку на край блюдца. — Жаль, что слишком банальная, я бы записал.

Откуда-то донесся звук, который Дик уже ни с чем не мог перепутать: шипение пирошнура и взрывы пластиковых микрозарядов.

— Что там такое? — спросил Нуарэ.

Он получил ответ на свой вопрос, когда его сын вошел в зал с поднятыми руками, эскортируемый Габо Пулей в «берсерке» поверх оглушительно шуршащего костюма сэра Эндрю. Это был тот самый костюм, который сделали на «Фафнире» к рождественскому представлению. Силовое поле «берсерка» переливалось радугой, отражаясь в буфах из серебристой пленки, каждый размером с голову Габо. Для вящей картинности Дельгадо прибавил нарисованные усы, повязку на левый глаз и грандиозный берет. Впрочем, по сравнению с другими имперскими боевиками Габо носил весьма скромный наряд, а в состав «летучего боевого отряда пленных наемников» труппа «Двенадцатой ночи» вошла почти полностью. Исключение составил Торвальд — он должен был появиться позже, когда все уляжется, как представитель Клана Сэйта.

Вслед за Габо появился Северин Огата — без всяких затей закованный в стандартную армейскую полуброню.

— Здравствуйте, матушка, — сказал он, выступая вперед и направляя в потолк ствол пулевика-автомата. — Пришел поздравить вас с праздником и засвидетельствовать свое почтение. Все-таки мы не виделись восемь лет. Вы мне не рады?

Госпожа Джемма схватилась рукой за горло и села на диван.

— Охрана, — продолжал Огата, — Оружие на пол. Очень медленно и осторожно. Я не хочу начинать дебют в качестве правителя с убийства людей, которые всего лишь выполняют служебные обязанности.

— Ты нанимаешь для этого головорезов-недорослей, — брезгливо сказала госпожа Джемма.

Учитывая, что через другой вход ворвалась Хельга во главе отряда из восьми человек, сопротивление было абсолютно бессмысленным.

— К…как? — выдавил Дормье.

— Очень просто, — пояснил Огата. — Пока ваши люди играли с экологической полицией в догонялки, во дворце как раз прорвало канализацию. Чтобы весь этот чудный праздник не захлебнулся в говнище, техникам пришлось спешно выводить трубы прямо в систему подземных коммуникаций — а тут как раз отключилось силовое поле. Я был неподалеку и подумал — почему бы мне не зайти на огонек, не навестить маму? Кстати, Макс, пора отозвать твоих ребят. Побегали — и хватит.

Ройе показал скованные руки.

— Ага. Мишель, будь любезен, сними с Макса эти железки и надень на себя. Карин, свет мой, эти браслеты тебе не идут, передай их господину Дени. — Огата перевел взгляд на Дика. — Боя, тебя ранили?

— Нет, — Дик опередил Пауля. — Я просто… устал.

— Ну тогда отдыхай. У тебя был тяжелый вечер.

— И будет тяжелое утро, — усмехнулся Нуарэ. — Или теперь правила изменились, Макс? Насколько я помню, ты никогда не боялся выглядеть ханжой…

— Правила не изменились, — сказал Ройе, потирая запястья. — Разве что мы достигнем обоюдного согласия по вопросу о переносе сроков поединка в связи с состоянием здоровья одного из противников.

— Не достигнем, — оскалился Нуарэ.

Северин опустил оружие.

— Макс, а мы можем его просто пристрелить?

— Нет, — сказал Ройе.

— Нет, — сказал Дик одновременно с ним.

— Почему? — спросил Северин, повернувшись к ним обоим.

— Потому что у тебя есть сын.

— Потому что он мой!

Дик и Ройе снова дали ответ одновременно, переглянулись, опять посмотрели на Огату.

— Ты хочешь, — Огата скривился как от кислятины, и, подойдя к Ройе вплотную, почти прошептал ему на ухо, — чтобы я, потому что у меня есть сын, поручил дело мальчику, который немного младше Анибале?

— А почему нет, — подал голос Дормье. — Ты же отправил вместо себя Баккарин. Ты кого угодно подставишь, кургар безногий, чтобы не драться.

— Тихо, Северин, — Ройе перехватил Огату почти в рывке. — Ты же не хочешь покалечить его до поединка.

— Он секундант Нуарэ?

— Да.

— А ты?

Ройе кивнул на Дика.

— Уступи мне, — попросил Огата. — Уступи, а?

Ройе покачал головой.

— Я имею на это больше прав, чем ты, в конце концов, — хрипло проговорил Огата. — Мы ведь и в самом деле не можем отправить драться ребенка. Ты и я, ну?

— Твое главное право сейчас — не быть дураком и не изгадить все в шаге от победы, поддавшись эмоциям. Нельзя допустить вендетту между семьей Огата и семьей Нуарэ.

— Если все дело только в этом, — подала голос Хельга, — то можем пособить мы. Выведем сукина сына прогуляться в садик и прислоним к теплой стеночке. Наши семьи они будут искать до… короче, долго будут.

— Извините, — сказал Ройе с заметным раздражением в голосе. — Но это семейное дело, и наемникам не стоит вмешиваться.

— Ах ты законник хренов! Если мы наемники — а мы и вправду наемники — то кто этот пацан?

Дику уже надоел бардак. Он поднялся с кресла, свистнул в пальцы, и в наступившей изумленной тишине сказал:

— Я — Райан Йонои с планеты Сунагиси, воспитанный рыцарями Синдэна под именем Ричард Суна. И я вам всем говорю, что голова Мишеля Нуарэ принадлежит мне, и никому другому. Этот человек тяжко оскорблял женщину, которую я считаю своей сестрой, и дело не только в том похабном разговоре. Он восемь лет травил и унижал ее, и делал это по приказу вот этой вот дамы. Я не могу вызвать даму, потому что не бьюсь с беззащитными женщинами. Но жизнь Нуарэ — моя, потому что я — единственный из выживших с Сунагиси, кто находится здесь, на Картаго. Единственный родственник Баккарин. Господин Огата, помолчите пока, пожалуйста. Ваши права на его кровь был такими же как у меня — до полуночи. Но в полночь или около того мне пришлось убить шесть человек, каждый из которых был лучше господина Нуарэ. Если после этого я позволю кому-то другому наложить на него руку, я… я так и останусь не более чем наемным убийцей.

— Вы останетесь им в любом случае, молодой человек, — холодно произнесла госпожа Джемма. — И после убийства Лорел Шнайдер вам не с руки хвастать, что вы щадите беззащитных женщин. Я не вижу причин, по которым вы не можете драться со мной, коль скоро именно я приказала поставить эту наглую куртизанку на подобающее ей место, когда она попыталась пролезть в мой дом.

— Ну, матушка, — елейным голосом сказал Северин. — Перестаньте покрывать позором память своей лучшей подруги. Уж кем-кем, а беззащитной женщиной она не была. В момент ее гибели при ней был флорд, и это не считая морлока-телохранителя и многочисленной стражи. Она была беспечна, может быть, или даже безумна в тот момент, но никак не беззащитна.