Ностальгия

на тех уродов-пиарщиков, что треплют об этом на всех углах, превознося растущую мощь имперской армии. Отвыкли мы от настоящих боев, расслабились от череды блошиных укусов в гуще джунглей. База “Маракажу” возвращает нас в реальную жизнь, война, такая, какая она есть, с артподготовками, с самыми настоящими отчаянными атаками, с кровавыми рукопашными, как в стародавние времена, с тысячами изощренных смертей, наваливается на нас. Редкие гостинцы все же достигают земли, нам достаточно и этого, слишком много нас сгрудилось на пятачке, где-то сзади мечется пятно огня, дурными голосами воют раненые, и — “санитара, санитара!” — кричат те, кому повезло. Такблок рисует оранжевые метки.

— Это же настоящая война, мать вашу! — кричит Паркер, и я удивляюсь не меньше его — такой неподдельный восторг в его голосе.

— А ты чего, салюта ждал? — отвечает ему Трак.

Я не прерываю их — пускай треплются, бравада в такие минуты лучше паники, отвлекает страх, я думаю о том, как нам повезло, что мы под защитой стационарных установок базы с ее системой энергоподачи. Если такой обстрел застал бы нас в поле — туго бы нам пришлось — силовые щиты “Томми” не рассчитаны на крупнокалиберные подарки, равно как и активная броня.

Удары сотрясают и сотрясают воздух, откуда-то начинают бить минометы, лазерные батареи игнорируют их — слишком мелкие цели, мины вздымают вверх мокрые шматки дерна, рвутся на полосах заграждений, нас заволакивает серым дымом кустарной взрывчатки, где-то на “мертвой полосе” с ужасающим треском детонируют противопехотные мины, грязь недовольно шевелится под ногами, мы породнились с нею, веселые головастики резвятся в жиже около моих глаз и вдруг — наступает тишина. Басовитые струны гудят в вышине — воздушная поддержка. Поднимаюсь на ноги под непрекращающийся мат чужого часового. “…боготраханные осклизлые пидоры, ствол вам в жопу, отрыжки ослиные, гандоны, злобовонючие козлоногие мудаки, аборты лягушачие, ваши мамаши — шлюхи ишачьи, козлы дерьмоголовые…” — у парня наступает откат, он яростно орет в темноту. Вонючая жижа стекает по мне, я проверяю винтовку, быстро сбрасываю перчатку и освобождаю ствол от грязи, взгляд на такблок — повезло, мои все целы, делаю доклад взводному. Мутное зарево далеко за лесом — “москито” падают из-за облаков, вгоняют в гроб вражеские батареи.

— Сейчас полезут, — кричит мне часовой, хотя вокруг тихо и я прекрасно слышу, он явно контужен, трясет головой, словно вода попала в уши, он отряхивает винтовку и раскладывает перед собой шары гранат.

— Что, не впервой уже? — кричу в ответ.

— Раза три в неделю щупают, суки. Ночью, как по расписанию.

Такблоки высвечивают схему отражения атаки. Мне все еще не верится, что партизаны решатся. Атака на базу морской пехоты в обороне, даже на такую маленькую, — гиблое дело, младенцу ясно. Сзади и сверху нас ухает миномет. Шелест раздвигаемого воздуха в высоте. Еще выстрел. Далеко-далеко, едва слышный сквозь шум дождя, слышится глухой удар. Минометчики базы словно пробуют врага на