Рапсодия гнева. Трилогия (СИ)

Вода над нами вскипела от попадания сотни игл, но большая часть из них касалась воды под такими пологими углами, что они тут же рикошетили или, утормозившись о плотную среду, тонули и, уже безопасные, колючим дождем сыпались на нас. Некоторые вонзались в воду почти вертикально, хлопая по ушам звуком кавитационных вихрей, но вода тоже моментально отбирала их силу и скорость. Это продолжалось почти полминуты, столько рейдеры накидали в лес этой дряни. За такое время я чуть не задохнулся, хотя в более спокойной обстановке легко обходился без воздуха около полутора минут.

Наконец шлепки и удары игл о воду прекратились, и я, продолжая прижимать одну ладонь к лицу напарника, за шею потащил его по дну к берегу. На это ушли последние силы и остатки кислорода в легких, поэтому, едва я поднял голову над водой, меня одолел приступ такого тяжелого кашля, что чуть не вырвало. Сделав судорожный вдох и продолжая давиться кашлем, я рванул Михаила из воды и выволок на берег. Вид у него был совершенно обалдевший, скорее всего, придя в сознание, он не представлял, что с нами произошло, почему и зачем я душил его под водой, а если хотел прикончить, то почему тогда вытащил? Это длилось несколько секунд, но затем он осмотрелся и все понял. Ума для этого много не требовалось — из деревьев густо торчали пеньки керамзитовых игл, а сбитые листья все еще продолжали кружиться в воздухе.

— Спасибо, — прохрипел Михаил, морщась от боли в поврежденной руке. — Буду должен.

— Что?

— Так у нас благодарили. В ментовке. Я же тренировался на базе СОБРа.

— Дурацкая благодарность.

— Нет. Это ведь не про деньги. Хотя… Здесь… Здесь, наверное, про деньги. Извини, я не хотел тебя задеть.

— А, пустое, — отмахнулся я. — В каждом отряде своя шиза. Плохо, что батарею мы не подавили.

— Плохо. Наши пойдут в атаку, а их накроют.

— Уже накрыли, — я сплюнул в траву.

Со стороны высоты «А-12» раздавались ухающие выкрики тяжелых плазмоганов. Под такую невеселую музыку мы пробирались к Базе. Михаил потерял много крови, окончательно обессилел, и последний участок до сухого пятна мне пришлось тащить его волоком, сгибаясь под потоками ливня. А когда выбрались, перед нами предстала ужасающая картина — десятки обугленных трупов, оплавленные винтовки «М-16» и восемь только что подожженных танков. Те, что горели, когда я смотрел через окно Базы, уже угасли, превратившись в отвратительные броневые остовы.

И тут зазвенел будильник.

«Хорошо, что это сон», — подумал я, просыпаясь.

Уже по дороге на работу, когда я трясся в грохочущем, провонявшем бензином микроавтобусе, в кармане заиграл мобильник.

— Ты где? — спросил Кирилл, зная, что у меня сработал определитель номера и я понял, кто звонит.

— Еду на студию. В маршрутке, в общем, — ответил я после короткой паузы.

Честно говоря, мне стало неловко, что начальник застал меня именно в маршрутке, это три недели назад проехаться в «Газели» казалось мне едва ли не шиком. Хотя почему «едва ли»? Именно шиком и казалось в сравнении с автобусной толчеей. Но это раньше, а по прошествии времени стала понятна пропасть, разделяющая меня и коллег, которые если не на собственных машинах катались, то на такси уж точно. Трудно назвать это завистью, но червячок чувства неполноценности нет-нет да и покусывал меня.

— В маршрутке? — голос в трубке не отразил никаких эмоций. — Давай вылезай, дорогой, и езжай на такси. Ты мне нужен сегодня раньше обычного.

«А ведь не даст никакой компенсации…» — с грустью подумал я.

Отдавать двести рублей таксисту было жалко, но именно такую сумму он заломил. Я ехал и невольно прикидывал, сколько и чего можно на эти деньги купить. Ну, продуктами уж точно можно было на неделю затариться. Странно, что вопрос питания до сих пор был для меня пунктиком, хотя на еду-то как раз теперь хватало. Видимо, так вот запросто не вычеркнешь из памяти голодные дни.

Две сотенные бумажки без преувеличения жгли мне ладонь, пока я наконец не отдал их водителю. Вспомнилось ощущение из сна, где я ободрал обе ладони о жесткую древесную кору. Жгло почти так же, хотя здесь это явно нервное, тут уж без всяких сомнении. Но жжение в ладонях, пусть иллюзорное, напомнило мне о другом, совсем не вымышленном ожоге — от упавшего за шиворот сигаретного окурка. Я так загрузился этим, что споткнулся о край бордюра и самым позорным образом грохнулся на карачки, поморщившись от боли в ободранных об асфальт ладонях.

— Черт! — тихо ругнулся я, поднимаясь и отряхивая колени.

Надо же было шлепнуться у самых дверей киностудии! Что за день сегодня… Бегло глянув на ободранные ладони в мелких кровоточащих крапинках, я еще раз чертыхнулся, на этот раз про себя, и широким шагом направился к вахте. Вахтер посмотрел пропуск, но мне показалось, что он доволен моим падением. Честно говоря, я его понимал. Раньше сам иногда ловил себя на том, что испытываю чувство глубокого удовлетворения, когда кто-то выше меня по положению попадает впросак.

Кирилл встретил меня хмурым взглядом и сразу пригласил к себе в кабинет.

— Обосрались мы, дорогой, — произнес он, опускаясь в кресло за стол,

— В смысле?

— Не прорвались. Думал, прорвемся — ан нет. Закрывают нашу лавочку, будут на этой ниве теперь другие кормиться.

—А деньги? — хотелось произнести это просто, как обычный деловой вопрос, но голос сорвался.

— Деньги… — Кирилл покачнулся в кресле. — Все неистово хотят денег… — Он поднял лицо и внимательно посмотрел на меня сквозь дурацкие очки без диоптрий. — Сегодня, дорогой, на другой улице праздник. Не на нашей. Но деньги я тебе дам. Сколько обещал, столько и дам. Хочешь знать, почему?

Я не знал, поэтому промолчал, скорчив неопределенную гримасу.

— Потому что ты неплохой парень, Саша. Поверь, это так. И не твоя вина, что нас из этого здания попросили. Сейчас, к сожалению, я ничего не могу сделать, ни работу тебе дать другую, ни пообещать что-нибудь. Сам пока не знаю, куда подамся. Но в Москве есть незыблемое правило — никого нельзя кидать без веской причины, поскольку никогда не знаешь, кем человек в этом городе может стать. Ротация тут высокая. Сегодня ты сценарист, а завтра продюсер. Послезавтра дворник, а через месяц снова про тебя кто-то вспомнит, кому-то ты понадобишься до последней возможности. Может так получиться, что ты и мне самому понадобишься. Так зачем ссориться? Глупо. Не такие большие деньги. — Он помолчал, словно подыскивая слова для продолжения разговора. — Ладно, — он вздохнул и полез в стол. Пошарив, достал из ящика два конверта — один чуть тяжелее другого. — Этот тебе, — Кирилл придвинул мне более весомый конверт. — А этот… В общем, бери оба, а там разберешься.

— Что значит «разберешься»? — насторожился я. — Это премия, что ли?

— Да нет, дорогой, премию ты как раз хрен заработал. Не сложилось. Вообще-то это не твои деньги, но отдать я их должен тебе. Так вот. Хитро, да? Может, я когда-нибудь тебе объясню, что к чему.

— Значит, встретимся? — я почувствовал, как учащающийся пульс начинает биться в жилах на шее.

— Как сложится. Все, вали. Пропуск не сдавай и не выбрасывай, потому что, может, все еще переменится. Я тебе тогда позвоню. Все, дорогой.

Сунув конверты в карманы плаща, я протиснулся в дверь, добрался до съемочного павильона и прислонился спиной к стене. Трудно было сдержать участившееся дыхание, а сердце так и норовило выскочить наружу. Мне хотелось как можно быстрее узнать, сколько денег в конверте — шестьсот долларов или три тысячи шестьсот. Но неудобно было пересчитывать прямо здесь.