Егерь. Дилогия (СИ)

Мои опасения оказались напрасными – мы спокойно пересекли лагуну и прошмыгнули в заводь. Вокруг царила мертвенная тишина, нарушаемая лишь мерным плеском весел да стрекотанием каких‑то насекомых в зарослях. К такому звуковому сопровождению я уже давно привык и совершенно его не воспринимал: тренированный слух пытался вычленить из мерного шума звуки нехарактерные, выделяющиеся на естественном фоне, но таковые отсутствовали. От этого становилось еще страшнее – не может в человеческом поселении быть такой тишины. Да и темень такая не характерна. Даже глубокой ночью обязательно что‑нибудь гудит, тарахтит и колотит, в крайнем случае где‑нибудь мерцает сигарета или светятся окна. А тут все кругом мертво… Брр!.. Озноб до костей пробирает. Того и гляди, на каждый шорох дергаться начну и визжать от ужаса, как какая‑нибудь тупая блондинка из фильма ужасов.

Петрович мое состояние разделял в полной мере – застыл на носу лодки, вытянув шею и прижав уши. Еще чуть‑чуть, и начнет утробно завывать, тихо, почти не слышно, но оттого еще более жутко. Вон как шерсть на загривке топорщится!

Едва не выронив весло, я обругал себя тряпкой и прибавил ходу. Ну его на фиг, болтаться посреди лужи в совершенно беспомощном состоянии. На берегу все проще будет, там и укрыться можно, и убежать в случае чего.

Из темноты прямо по курсу вдруг проступило какое‑то массивное сооружение, довольно далеко вдававшееся в заводь, и лишь когда лодка почти уперлась в него носом, я понял, что мы достигли цели – ноктовизор прорисовал на забрале нечеткие контуры до боли знакомых пластиковых «сэндвичей». Ворота эллинга были опущены, так что с этой стороны проникнуть в помещение не стоило и пытаться. Не давая страху окончательно одурманить себе разум, я осторожно повел лодку вдоль стены из пенобетонных блоков, и буквально через несколько мгновений борт отпружинил от довольно круто обрывавшегося в воду берега. Петрович, не дожидаясь команды, сиганул во тьму, мгновенно слившись с ней – ему даже не пришлось менять окрас, он уже давно мимикрировал под цвет баллона. Я же тем временем притер лодку бортом вдоль среза воды и довольно неуклюже выбрался на сушу, едва не выронив «меркель». Стараясь не очень сильно шуметь, выволок следом надувнушку и притаился под стеной эллинга, упершись в нее спиной. Уютно лежащий в руках штуцер вселял некоторую уверенность, и всепоглощающий ужас потихоньку отступил. Правда, пока еще лишь с ворчанием скрылся в тени, а не сбежал с обиженным визгом, но лиха беда начало, как говорится…

Петрович вернулся через несколько минут, не обнаружив ничего особо страшного. Я даже было развернул рамку ППМ на забрале, но ничего не рассмотрел и плюнул на это дело. Тем более что напарник, оказавшись в родной стихии, тоже обрел былую уверенность и разведку провел по всем правилам егерского искусства. Его доклад по возвращении был на редкость лаконичен: «Чисто!» Правда, он всего лишь пробежался по близлежащим окрестностям, в помещения не заглядывал и до складского комплекса, или что там за косогором, не дошел – команды не было. Тем не менее чувствительный нос и чуткие уши ничего подозрительно в непосредственной близости не выявили, и я окончательно успокоился. Внезапного нападения можно было не опасаться – по крайней мере, пока.

– Ну что, посмотрим эллинг? – шепнул я, поглаживая напарника.

Тот с готовностью прошмыгнул за угол. Шагнув следом, я машинально вскинул штуцер, взяв на прицел дверь: кот застыл у проема шлюза в характерной позе со вздыбленным загривком и тихонько урчал, трепеща усами. В отличие от холодных стен, теплого кота ноктовизор прорисовывал на забрале во всех подробностях.

– Что там? Опасность?

Петрович перестал урчать и поскреб дверь лапой, заодно одарив меня сложным комплексом ощущений: застарелый запах крови, уже с тухлинкой, почти осязаемый ужас и безнадежность. А вот это уже совсем не смешно! Если и тут всех порешили… Да что же на этой планете творится?!

Впрочем, рефлексировать пока не время, да и жалеть себя, любимого, позже буду. Никто за меня грязную работу не сделает, даже верный Петрович. Плотнее прижав приклад к плечу и удерживая ствол штуцера на уровне глаз, я свободной рукой осторожно толкнул дверь в сторону. Та с готовностью утонула в стенном пазу, открыв предбанник шлюза, что характерно – абсолютно пустой. Внутренняя переборка была закрыта. Медленно выдохнув сквозь зубы, я закинул «меркель» на спину и извлек из кобуры пистолет – с ним в помещении всяко удобнее управляться. Повинуясь мысленной команде, Петрович проскользнул в тамбур и приник к полу, прядая ушами. Судя по всему, ничего угрожающего кот не услышал, поэтому я столь же осторожно отворил внутреннюю дверь и просочился в эллинг, сразу же вжавшись спиной в простенок. На удивление руки, сжимавшие АПС, не дрожали – вот что значит рефлексы, вбитые годами тренировок! Мозги каменеют от ужаса, а тело делает свою работу. Петрович неслышной тенью рванул в глубь помещения, и уже через несколько секунд я расслабил ставшие ватными мышцы: внутри никого не было.

Пробежав взглядом по ближайшей стене, я без особой надежды ткнул в сенсор освещения, и тут же внутренности эллинга залились тусклым светом немногочисленных дежурных панелей. Однако и этого мне хватило, чтобы с облегчением ухмыльнуться: прямо передо мной на воде еле заметно покачивались два катера. Кто‑то довольно небрежно исполосовал борта очередями, но обе посудины уверенно держались на плаву. Все‑таки права оказалась Варька, не зря прогулялись – «большие плавучие раковины» в наличии имеются. Теперь бы еще выяснить, что с «человеками» стряслось. Впрочем, обширное бурое пятно на пластиковом полу в паре шагов от меня развеяло последние сомнения. Твою мать! И почему мне так везет?..

Глава 6

НАУКА ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ

Система тау Кита, планета Нереида, 22 февраля 2538 года, вечер.

Предаваться унынию было некогда, и я, убедившись в отсутствии непосредственной опасности, занялся более подробным осмотром эллинга. На всякий случай заблокировав внутреннюю переборку шлюза какой‑то причудливо изогнутой железякой, подобранной на первом попавшемся стеллаже, я прошелся по стандартному пенобетонному пирсу, скользя оценивающим взглядом по борту ближайшего катера. Результат обнадеживал: кем бы ни был таинственный стрелок, основательностью в делах он не отличался, такое ощущение, что от бедра сыпанул из автомата, особо не целясь. Большая часть пробоин пришлась на кормовую часть. С одной стороны, плохо – мог быть поврежден двигатель. Зато вся аппаратура, размещенная в носу, несомненно, сохранилась в относительной целости. Хмыкнув удовлетворенно, я переключил внимание на вторую посудину. Здесь ситуация складывалась с точностью до наоборот: не меньше магазина унитаров всадили в ходовую рубку, оставив корму в неприкосновенности. Вообще‑то куда надежнее было бы катера взорвать, но, видимо, что‑то неведомым вандалам помешало. Факт весьма отрадный, для меня так уж точно. Для порядка заглянув в закуток мастерской – практически такой же, как и в эллинге на родном Пятачке, – я подозвал развалившегося под лампой Петровича:

– Подъем, мой рыжий друг! Долг зовет.

Тот нехотя дернул ухом – дескать, отвали, – но все же спрыгнул с верхней полки стеллажа и уселся у моих ног, обвившись хвостом. Вот что меня всегда в поведении котов удивляло, так это их стремление непременно оказаться как можно выше. Неоднократно замечал, что, если у Петровича есть выбор, он непременно устроится на подушке, книге, да, на худой конец, просто на бумажном листе – если он, конечно, лежит на столе. А тут и вовсе сбылась, как говорится, мечта идиота – мало того что самая верхотура, так еще и панель осветительная прямо над полкой. И плевать, что она хоть сколько‑нибудь значительного теплового потока не дает, важна сама возможность возлечь на импровизированную «вершину мира» и свысока созерцать суету жалких людишек.