Помни имя свое (СИ)

— Уже спросили… — Гурдаев вытер губы куском лаваша, отправил его в рот — только ты не думай, Мага… Спросят и тебя… Не отсидишься.

Насытившись, выходили во двор. Делились на мелкие группки. Что-то бурно обсуждали, доказывали друг другу…

Теплов — подошел к бронетранспортеру, посмотрел на русского. Тот не обратил на него никакого внимания.

— Кто ты? — спросил Теплов.

— Э… не спрашивай его ни о чем, русский… — Теплов узнал за спиной голос младшего Цагараева — он говорить не хочет, да.

— Он русский?

— Русский, русский. Мы его купили, да.

— Зачем?

— А… как не понимаешь. Видишь — машина — Цагараев встал рядом, указал на бронетранспортер — ми ее не знаем, бросать жалко. Вот, ми русский купили на базаре, чтобы он за машина смотрел, да. И за другой машина тоже.

Теплов подошел к пленному русскому, взял его голову, нажал — тот открыл рот, даже не пытаясь сопротивляться. Язык был на месте… боевики часто отрезали язык пленным — но здесь язык был на месте.

— Почему он не говорит?

— Э… зачем такой глупость спрашиваешь, русский. Нэ хочет — нэ говорит. Ми его весна купили, он ни слова не говорит. Это хорошо. Кушает мало, нэ говорит — пусть нэ говорит.

Теплов посмотрел в глаза русского солдата, скорее всего взятого в плен в Грозном, в ходе того страшного новогоднего щтурма — тот смотрел на него, и разума в этом взгляде было не больше, чем во взгляде животного…

— Как твое имя? — спросил Теплов.

Солдат не ответил.

— Где твой дом. Хочешь домой?

Солдат смотрел на него — и вдруг по грязной, небритой щеке его покатилась одинокая слеза…

— Э… нехорошо делаешь, русский. Зачэм ему Русня? Его дом тэпэрь здесь, ми кормим, он работаэт. Русский раб — хороший раб…

Развернувшись — Михаил бросился в атаку. Он учился рукопашному бою — но Арзо Цагараев переиграл его легко и просто, как тогда, в школе. Уйдя вправо, он поддел его подбородок коротким и сильным ударом, таким — что перед глазами искры вспыхнули, и он упал на землю двора дома Цагараевых, не удержавшись на ногах. Словно откуда-то из поднебесья он слышал голос младшего Цагараева, укоризненно говоривший — зачем такой глупый, русский?! Зачем бьешь? Нехорошо сделал, русский…

Потом — он перестал слышать и его.

Чеченская республика Ичкерия

Грозный. Рынок

30 июля 1996 года

Что такое Грозный? Это камни,

Плачущие камни под ногами

Грозный, ты напомнил душе о самом главном —

Что свобода все же будет с нами.

(Город Грозный. Автор неизвестен).

Грозный!

Город — ад, город — воронка, из которого не возвращаются — а если и возвращаются, то оставляют там что-то, нечто такое, без чего невозможно человеческое существование. Существование — человека.

Контроли по всему городу, часть уже снята, часть передана чеченским ментам — замирение. Частный сектор, заборы из сетки — рабицы и зеленка — верная смерть, от дороги лучше не отходить ни на метр. Машины — жигули, новые внедорожники, шестисотые «Мерседесы» — часто угнанные номера изобретены в каком-нибудь подвале, на это никто не смотрит. Боевики — вроде как «оппозиции», но на деле никто не знает, чьи именно. Оппозиционность здесь — определяется допущенностью к разворовыванию денег, выделенных на восстановление.

Разбитые в хлам техникой улицы, по центру — бывают ямы такие, что слон не вылезет. Натоптанные в пыли коле — машины двигаются медленно, объезжая ямы и наиболее крупные ухабы — этакий городской слалом. Часть домов повреждена, какие-то восстановлены подручными средствами, какие-то нет. В проулках — растет трава.

Рынок. Бледно-желтого цвета сталинки вокруг, кое-как поставленные машины, нескончаемый рев клаксонов, ругань, иногда и выстрелы. Сваренные на скорую руку торговые места, палатки, перевернутые ящики, на них — немудреная жратва, одежда, часто военная форма. Цены — на удивление для такой ситуации низкие, но покупать никто не спешит. У въезда стоит КПМ, «Урал» — то ли ФСБ шпионит, то ли приехали расторговываться с ближайшей воинской части. Судя по тому, что к машине не прилепили мину и не бросили в нее камень — второе. В рядах, особенно, где продают одежду — стойкий, духмяный запах конопли. Она тут на бывших колхозных полях растет — многие теперь выращивают. В горах баш конопли бывает дешевле пачки сигарет.

Прошли контроль, покатили по улицам. Шли тремя машинами, первая — «Нива» с гостями, дальше «УАЗ» и девяносто девятая. В машинах — полно оружия, вооруженные до зубов боевики. Два МВДшных контроля прошли как нож сквозь масло. На контролях — стоят ОМОНовцы, которые приехали на трехмесячную командировку, многим зарплату по несколько месяцев не платили. За эти три месяца можно накосить на машину, причем — в свободно конвертируемой валюте. СКВ — это сочетание букв, еще десять лет назад никому ничего не говорившее — теперь знает каждый школьник. СКВ — вот новое мерило жизни в России. И смерти тоже…

Бывает по-другому. Но редко.

Как прошли частный сектор — уголовники отвалили вправо. У них в городе — свои дела…

Поехали дальше. На рынок.

Машину бросили недалеко, во дворах. Контакт знал Теплова — значит, и идти ему. Это хуже, Гурдаев все-таки настоящий чеченец — но тут иного выбора нет. Никому другому контакт не поверит — тем более, что один раз их уже предали…

— Хоп! Гурдаев ударил кулаком по ладони Теплова — на удачу. На рынке — он его страховать будет, но если известно и про них — вряд ли поможет. Пику в печень можно в секунду засунуть…

Теплов пошел на рынок.

Торговки… чеченки, русских нет. Русские бабушки… да какие нахрен бабушки. Сидят тетки средних лет, половина — в кожанах, несмотря на жару. Продают — сигареты с коноплей, урожай с чеченских полей, собранный рабами. Каждая из них если и не является осведомителем боевиков — то смотрит по сторонам, своим обязательно расскажет все, что видела. К гадалке не ходи — почти у всех мужчины либо в лесу, либо уже в могиле.

Против народа воюем…

Михаил подошел к одной такой тетке, выложил на прилавок блок Мальборо. Товар хороший — в горах курево хорошо идет. Начали торговаться. Чтобы поощрить торговку — Михаил купил у нее лепешку, соленую, сухую. Пошел дальше, смотря по сторонам…

Пара мальцов увязалась за ним. На базаре — пока не знали, кто он такой и как его воспринимать. Но хвост пустили.

Михаил подошел к еще одной торговке — купил у нее чепилгаш, домашняя лепешка, начинка из калд-дятт, соленого домашнего творога, перемешанного с топленым маслом. Ввернул в разговор несколько украинских словечек, заплатил долларами — доллары здесь был у участников незаконных вооруженных формирований, наемников. Сделал он это, чтобы его считали за боевика УНА-УНСО, украинца. Украинцы были смертельно опасны — они выглядели как русские, знали русский, служили в Советской армии. Как то раз — украинец в военной форме, с документами подошел к блок-посту, попросился переночевать. Пустили… «Федералы» — так теперь называлась русская армия — украинцев в плен не брали…

В рядах, где торговали одеждой, оторвался. Там все завешано, проходы узкие — оторваться можно.

Подошел к кафушке. Кафушка была сделана из прицепа «купава», только без колес. Подавали чеченские блюда: дема хавла (чеченская кукурузная халва), сискал (лепешка из кукурузной муки), хилгаш (то же что и чепил-гаш, только начинка не из творога, а из тыквы), жижиг-галнаш (что-то вроде густого мясного острого супа с клецками и фрикадельками, очень вкусный и сытный). Ели прямо тут, сидя на корточках, никаких столиков, сидений не было. Переговаривались друг с другом. Смотрели по сторонам…

Михаил подошел к раздаточному окошку. Заказал кукурузную халву, пирожок. Он уже заметил человека, который мог быть его контактером — но по правилам, устанавливает контакт всегда агент. Только он — знает, опасно это или нет.