Ностальгия

талами, если обнаруживают оттуда зенитный огонь. Нам это до лампочки, подумаешь — десятком черных меньше, у каждого своя песня, мы едва успеваем реагировать на нападения колонн в нашей зоне ответственности и всех забот нам — это сможем мы сегодня поспать, или герильос опять примутся за свою любимую игру — обстреливать нас из зарослей.

Ночь — время, когда мы держим оборону. Мы наглухо запираемся на своих базах, обставившись полосами минных полей, рядами проволочных заграждений и датчиков слежения, минометчики делают ночь светлее, чем день, беспилотники, увешанные гроздьями малых бомб, бесшумно кружат над нами и целая куча дежурных подразделений готова по малейшему сигналу избавить склады от прорвы боеприпасов. Мы торчим среди мешков с лесным дерьмом посреди орущих черных джунглей, притихшие, придавленные величием всепоглощающей темноты, с пальцами на спусковых крючках, разбросав вокруг себя активированные гранаты и развесив мины на деревьях, любопытные древесные ящеры хотят с нами познакомиться и обиженно шипят, получив штыком по бронированной морде. Ночь — время, когда мы сдаем свои позиции и сидим в ожидании, тихо, как мыши. Ночью партизаны выходят на тропу войны — это их пора, они ставят новые ловушки, лезут на деревья и оборудуют там снайперские посты. Караванами безыдейных носильщиков в сопровождении партийных товарищей они волокут трубы минометов и ящики с боеприпасами. Копают схроны. Подкрадываются на расстояние выстрела к нашим заграждениям, оставаясь невидимыми в черных зарослях. Они молча умирают, укушенные змеей-листвянкой, товарищи вешают на плечи их груз, гигантские муравьи к утру растаскивают их мясо, бесшумные “пираньи” — малые беспилотные противопехотные самолеты, выискивают их среди просветов в листве и на опушках, и они кричат, сжигаемые заживо плазменными вихрями, превращаясь в огромные яркие цветы, и все равно — ночь — их время, ночью они вновь и вновь заявляют права на свою землю, забыв про незасеянные поля и чеки, про голодных детей, про саму жизнь, впереди у них — вечность, эта вечность светла и другого пути нет, те, что пошли другим путем — их ставят на путь перевоспитания, они как раз в этих вот носильщиках, что вечно натыкаются на имперские мины и служат добычей лесному зверью. И мы ничего не можем противопоставить их тупой убежденности, их беспросветному упрямству, их демократическому будущему и партийной критике. Мы только и можем — убить их, и мы делаем это так часто, как получается, но они сделаны из окружающей красной грязи, они — сама грязь, их много, черными ручьями они заливают нас, мы — красиво вытесанный монолит, тонущий в грязном море и это море постепенно точит наши грани. Они заставляют нас обрушивать в пустоту удары, сотрясающие горы, мы бомбим и сеем минами их тропы, но этого мало, и мы сеем железо в их поля. И утром, наскоро позавтракав и вытряхнув дерьмо из мешков, мы выстроимся в колонну по одному и двинемся дальше — снова отвоевывать то, что добровольно отдали ночью.

Этот патруль мы прошли без потерь