Мятежный дом (СИ)

Он не решился расспрашивать ее, почему и как так получилось. По правде говоря, ему это было безразлично — он не знал, переживет ли Сэцубун, и точно знал, что если переживет — то не останется на Архипелаге. Месяц можно и потерпеть. Но проблемы возникли у Шаны. Несколько раз ей в присутствии Дика прозрачно намекнули, что он — персона нон грата. Ей приходится спать с планетниками — это одно. Это работа, ничего больше. Но дружить с отщепенцем, который добровольно стал планетником — это совсем другое. Это личное.

Она сделала вид, что не поняла намека. Тогда ей объяснили открытым текстом — и пригрозили, что в случае нарушения неписаных правил класса она превратится в такого же изгоя. Дик, не дослушав конец разговора, поспешил уйти, чтобы Шана не оказалась с ним по дороге в «Горячее поле» даже случайно. Что бы она там себе ни решила, он не хотел влиять на ее выбор.

— Ты почему удрал? — спросила она за обедом.

— Не хочу тебе мешать, — тихо объяснил он. — Я знаю, как это бывает. Ты из-за меня поссоришься с ними, а я… не смогу тебя защитить. И получится, что я тебя подставил.

— Это кто тебе сказал, что я нуждаюсь в защите? — фыркнула Шана. — Знаешь, Огаи Ран, ты много на себя берешь. Я поссорилась с одноклассниками, это верно. Но не из-за тебя. А по собственному желанию. Мне не понравилось, как они себя повели с тобой — но будь на твоем месте кто угодно, мое отношение не изменилось бы. Хотя ты, конечно приятный парень, и это облегчает мне дело, но ты — не центр вселенной и не все в мире происходит из-за тебя. Мне открылось новое лицо моих друзей — и оно мне не понравилось, вот и все.

Дик, пристыженный, не нашелся что ответить, и снова принялся за хаси. Неужели он и в самом деле говорит с непомерным самомнением? Но ведь он и поступает так, как говорит. Он благодарен Шане и хотел бы защитить ее… Она ему… ну да, нравится.

— У тебя лицо не болит? — спросила вдруг девушка.

— М-м? — с полным ртом удивился Дик.

— Сколько тебя вижу, ты все время ходишь вот такой, — она насупила брови. — Я попробовала так ходить — лоб начинает болеть. Может, если сделать так — пройдет? — Девушка перегнулась через столик и поцеловала Дика между бровей. — О. Теперь морщины пошли в другом направлении!

Она засмеялась. Дик закашлялся, поперхнувшись. Да что это такое, подумал он. Намазали меня чем-то? Этот поцелуй что-то значит — или Шана уже нахваталась здешних манер? Девушки тут постоянно лизались друг с другом, да и Тигр был не лучше.

…После школы Шана затащила его в лавку отца. Господин Нарсес Дику понравился бы, если бы не отдал дочь в бордель вместо того чтоб самому наняться разгружать навеги. Дик, похоже, понравился господину Нарсесу без оговорок. Они пили чай, Шана болтала с отцом, Дик тихонечко отодвинулся со своим стулом в угол и начал изучать корешки старых книг на полке.

Дверной колокольчик позвонил. Господин Нарсес почти бегом спустился в лавку. Дик прислушался к его разговору с покупателем, но голоса звучали невнятно. Покупатель, видимо, был не из простых — потому что лавочник повел его в столовую, Дик услышал, как он говорит — «Да-да, у меня есть как раз такой, я как будто знал, что вы придете…» — и тут дверь открылась.

Вслед за Нарсесом в комнату вошел высокий человек с белыми волосами.

Ничем, кроме волос и стати, он на Моро не походил, лицом был не бледен, а скорее чёрен, — но и того хватило, чтобы у Дика застыла печень.

— Это моя дочь, господин Огата, — улыбаясь, представил Шану Нарсес. — А это ее одноклассник, Огаи Ран.

— Очень приятно, — улыбнулся темнокожий красавец. И, больше не обращая на них внимания, прошел вслед за Нарсесом во внутренние комнаты.

— Это… тот, о ком я подумал? — шепотом спросил Дик, когда за ними закрылась дверь.

— Да, — так же, шепотом, сказала Шана. — Он сейчас вроде как в отпуске.

— А у них бывают отпуска?

— Всем надо когда-то отдыхать, — девушка пожала плечами. — Ты чего такой бледный?

— А я бледный?

— Хоть рисуй на тебе.

— Что-то с животом. Наверное, в школе что-то не то съел…

— Если что-то с животом, то тебе в ту дверь и направо.

Дик пошел «в ту дверь и направо», умылся горячей-горячей водой и растер лицо полотенцем. Щеки приобрели человеческий цвет.

Надо что-то делать с собой, — он изо всех сил вцепился пальцами в края раковины, чтобы унять дрожь в руках. Так нельзя. Мне просто показался какой-то мужик — и вот я кусок желе, а не человек. Ты! Эй, ты! Сделай что-нибудь, сволочь! Или ты боишься настоящего синоби?

Или ты с ним просто заодно?

— Оэ, — Шана деликатно стукнула в дверь. — Если ты уже всё, то мне тоже надо.

Дик открыл ей и шагнул из ванной. Она одновременно шагнула навстречу, и в узких дверях они оказались притерты друг к другу.

— Ты что, нарочно это делаешь? — спросил он резко.

— Интересный вопрос от того, кто все утро ко мне прижимался, — Шана вытолкала его и закрыла за собой дверь.

— Ты полагаешь, — спросила она через дверь чуть ли не сразу же, — я гожусь только в грелки?

— Извини, я больше не буду.

Из ванной послышался шум воды. Вымыв руки, Шана открыла дверь.

— Да я, в общем, и не против. А ты так её любишь?

Дик ответил:

— Да, — прежде, чем сообразил, что речь о Баккарин.

— Мне кажется, она ревновать не будет. Это бы некрасиво выглядело.

Вот еще только этого на голову мне не хватало, в тоске подумал Дик.

Самым простым выходом, немедля подсказала внутренняя сволочь, будет с ней переспать. Она увидит, какой ты любовник (давай начистоту, скорее всего, фиговый ты любовник, никуда не годится куцый твой… опыт) и сама оставит тебя в покое.

Дик поймал себя на том, что, пнув внутреннюю сволочь, он продолжает рассматривать подсказанное ею решение. Вспомнилась та сцена возвращения в Пещерах, и золотомордый императрёныш, который лизнул Бет при всем честном народе — и, конечно же, мучительная ревность просочилась откуда-то в живот, словно хватил швайнехунда… Чем больше километров и дней отделяло его от Бет, тем ясней делалась безнадежность их положения. Дик уже не мечтал, как бывало прежде, во главе отряда свободных морлоков ворваться в церемониальный зал, пройти кровавым жнецом через толпу вавилонских аристократов, топча шелка и разметанные по полу волосы; снести голову Шнайдеру, наставить на вавилонского царька покрасневший клинок и крикнуть: эй, ты! А ну, руки прочь от моей жены!

То есть, мечтал о чем-то вроде этого, но понимал, что это, во-первых, пустые фантазии, вроде тех снов, после которых нужно тайком стирать белье; а во-вторых, они еще постыдней, чем те сны, хотя ничего стирать и не приходится. Ибо даже если бы обстоятельства каким-то немыслимым образом сложились в его пользу, и вторжение в зал сделалось бы возможным — то, скорее всего, ответом на его слова были бы гнев и отвращение в глазах Бет.

Он уже не мог осуждать ее, как бывало раньше. Она не знает, что ее настоящая семья жива. Все, что у нее есть теперь — это Шнайдеры. Наверняка она уже знает, что Дик жив, и, может быть, думает о нем — но… он вспомнил новости о Салиме, выловленные в местной инфосети. О высочайшем покровительстве, которое получила организация, защищающая гемов от жестокого обращения. Для Салима, для Рокс, для имперских пленных Бет как невеста императора могла бы сделать очень много, а как жена императора — еще больше. А он… Что ж, он сам назвал себя рыбой на разделочном столе. Оставалась еще проблема чисто канонического характера. Но она в Сэцубун может решиться сама собой, а не тогда — так позже.

Но сердце было голодным ребенком, который, понимая, что еды взять негде, все равно требует у матери есть, а когда уже не может требовать — тихо и болезненно умирает. Так может быть, попросить для него пищи у этой девушки? Даже не просить — она сама хочет поделиться. Нужно только ей позволить. Это может сработать. Даже не «может» — должно.

Нет. Хотя бы потому, что придется раздеться — а у Шаны и глаза, и мозги на месте. Уже не только в «Горячем Поле» но и в школе прохаживаются насчет его неумеренной стыдливости. Увидев шрамы, она сразу все поймет. Два прокола подряд — недопустимо.