Варшава и женщина

щенных глазах запрыгало отражение окна – скошенный светящийся прямоугольник – захохотал. Он хохотал, и рыдал, и икал, пока не осип, а потом заснул мертвым сном, раскрыв во сне рот и громко храпя.
* * *

Вечером пришел Ярослав. Принес еду: чай в газетном кульке, хлеб и кусочек липкой коричневой колбасы. Открыл своим ключом, тихо пробрался в комнату и вдруг от ужаса у него в животе как будто образовался целый лифт… и тотчас ухнул вниз, обрывая тросы, этажей так на десять – у-у-у!..

На диване сидел незнакомый молодой человек, завернутый в одеяло, и читал. В раскрытое окно заглядывал неназойливый вечерний ветерок, на табуретке рядом с диваном стояла чашка куриного бульона. Молодой человек попивал бульон, почитывал какие-то книжки и рукописи из толстой папки с замусоленными завязками. Когда Ярослав вошел, он спокойно поднял глаза.

Ясь быстро огляделся. Ни Лесеня, ни Гинки. Только этот тип. И как уверенно держится!

– Их пришлось срочно эвакуировать, – сказал незнакомый молодой человек. – Лесеню стало хуже.

Ясь настороженно молчал. Ему было крепко не по себе. «Лесеню стало хуже». Скажите пожалуйста! Как будто могло быть «хуже».

Молодой человек снял с табурета чашку.

– Садись. Ты Ярослав?

Ясь уселся. Кулек с чаем неудобно шевельнулся в кармане, и Ясь спохватился:

– Да, я же принес тут…

Он выгрузил карманы. Парень одобрительно посмотрел на хлеб, колбасу, сказал:

– Я согрею воды.

И ушел на кухню, путаясь в одеяле.

Ясь еще раз обвел глазами комнату. У Гинки был пистолет. Если бы сюда ворвались немцы, она успела бы застрелить Лесеня. Вообще, остались бы следы. Нет, никаких немцев здесь не было, решил Ясь.

Вернулся незнакомец. Остановился в дверях, красуясь: взгляд задумчиво-отрешенный, одеяло ниспадает древнегреческими складками. Он был очень бледен, как будто только что перенес тяжелую болезнь, и не по-мужски красив. Ясю вдруг подумалось, что такие лица бывают у ангелов: страшноватые расширенные глаза, правильные, нежные черты, изогнутый наподобие монгольского лука маленький рот.

– Почему ты голый? – буркнул Ярослав.

– Лесень оделся в мое, – охотно пояснил парень. – Кстати, меня зовут Борута.

– Борута?

– Прозвище, конечно. Настоящее имя знать необязательно.

Ясь фыркнул неопределенно.

Борута плюхнулся на диван и продолжал, покачивая босой ногой, высовывающейся из-под одеяла:

– Их забрали в наш лагерь, там и врач есть, и местные подкармливают молоком. А я вот остался тут голый – тебя дожидаться. Меня товарищ Отченашек послал. Ну хочешь – проверь!

– Давай колбасу резать, – хмуро сказал Ясь. – Есть хочу, как собака.

Они приготовили чай и бутерброды. Ужинали в комнате: Ясь сидя на табуретке, Борута – удобно расположившись с ногами на диване.

Минуты две жевали молча. Ярослав все острее ощущал себя каким-то бедным родственником. Газетку вот забыл на колени подстелить, чтоб бутербродиком, значить, не сорить, не пачкать единственные брючки. И черт знает почему, комнату наполняет отвратительное чавкание.