Тьма (СИ)

Ответственный исполнитель сел на самом краю противоположной, вдоль всего борта, скамьи, у задраенного уже люка.

- Во даёт! Сторожит! Мы что, без парашютов сиганём? - шепнул на ухо девушке Максим. Вскоре взревели моторы, и самолёт запрыгал на довольно солидной волне. Разбег был крайне неприятен - от ударов волн ёкали все внутренности.

- Ничего - ничего. Это недолго, вот на редан станет… - успокаивал Алёну Макс.

- Ты так много знаешь, что лучше бы помолчал иногда… А то совсем дурочка… Думаешь, я поняла? - морщилась от толчков девушка.

- Ну, это как у глиссеров…

- А, ну тогда конечно. Так бы сразу и сказал! А то я думала, на что он там станет? А если как у глиссера… А глиссер - что-то среднее между клейстером и кляссером? И миксером?

- Ну, извини, не обижайся… Вот и всё. Оторвались.

Некоторое время в иллюминаторе были видны волны, затем всё растворилось в дымке.

- Полёт как я понял, будет долгий - вон, ребята сухпаем решили поделиться.

- Спасибо, - приняла девушка немудрёное угощение. - А долго лететь, товарищ эээ капитан?

- Капитан - лейтенант, - улыбнулся лётчик. - Лететь долго. Как, не укачивает? Имейте в виду, на курсе ещё поболтает.

- Долго, это сколько? - поинтересовался Максим.

- Долго, это - долго, молодой человек.

- Ну, для кого как. Для моего отца, например долго, - это двадцать пять часов полёта.

- Это если только на " Медведе". Лётчик батька, значит? Ну, у нас не такие мерки, но часа три потерпите.

- Лётчики, они очень порядочные люди. А морские - вообще, - поделился Максим своими убеждениями, когда пилот скрылся в кабине.

- Почему это "вообще"?

- Знаешь, ни море, ни небо не терпят всяких сволочей. Да и служба нелёгкая. А военные лётчики - они служат и небу и морю. Поэтому и вообще.

- Влюблён ты, я вижу, в авиацию.

- Я вырос, практически, на аэродроме. Это как инстинкт, вы уже проходили? Кого цыплёнок или там гусёнок первым увидит, выбравшись из яйца, того своей мамой и считает. За тем и топчет.

- Это я и без школы знаю. Дома видела.

- Ну вот. И я такой… эээ

- Цыплёнок? Или гадкий утёнок? Хотя нет. Гадким ты никогда не был, - лукаво посмотрела на юношу Алёна. - Наверное, с первого класса нравился девочкам.

- Ай, я же про то, что авиацию люблю, - покраснел Максим.

- А девочек, значит, нет? Ладно, врунишка. Так что там с авиацией?

- Ай, тебе неинтересно. Лучше вот что. Ты расскажи, пока летим об этом твоём друге, который тебя на меня натравил.

- Да видела я его так… недолго. Занятой человек. Да и не он натравил. Мы с ним в купе одном ехали…, - начала рассказ девушка. Максим внимательно слушал, временами поглядывая в иллюминатор. Гул двигателей всё же мешал, и девушка неосознанно всё ближе тянулась к уху Максима и скоро начала щёкотать его своим дыханием. Но ни ему ни ей было не до этих внешних раздражителей. Ну, почти не было. Алёна переосмысливала происшедшее, а Максим сопереживал душевным мукам, пережитым девушкой. Она, начав с поезда, не могла сразу перепрыгнуть в воспоминаниях в высокий кабинет. В принципе, это было ещё и оправдание перед Максом.

- Вот, после этого я и… рванулась. А они - ещё и помогли.

- Ну правильно, снарядили томагавк ядерной головкой и направили по курсу.

- Как?

- Ну, крылатая долбешка такая. У американцев. Её запрограммируют, пустят и она уже прёт, ни о чём не задумываясь.

- Ну Макс, ну прости, а? Или я всю жизнь оставшуюся буду перед тобой виновата? И потом… ты же жив. И… и ты сам сказал, что "там", ну наверху, я тебя, как бы вылечила… А меня теперь кто? Я не хочу теперь двадцатилетней старушенцией.

- Ай, нашла о чём! Я о другом толкую. У тебя такая власть над людьми! Разве можно вот так! Да не со мной, а вообще.

- Если вообще - то можно и нужно! Не убедишь. Конечно! Тебя не убивали, не насиловали, не предавали! И ты добренький! Только лечишь! Исусик!

- Из всего, что ты сказала, меня только что не насиловали… И убивали, и предавали. И я тоже убивал. Мы просто мало знаем друг о друге. Поэтому не кипятись.

- Ты тоже мне здесь морали не читай!

- Давай, лучше, начни с начала и по порядку.

И Алёна рассказала юноше свою жизнь. Точнее - известный нам отрезок. Под стать этой странной судьбе погода действительно испортилась, иллюминаторы заволокло какой-то мглой и гидросамолёт начало кидать вверх - вниз, как судьба - эту девушку. Но Макс, получивший в наследство от отца прекрасный вестибулярный аппарат и Алёна, захваченная воспоминаниями, переносили это без проблем.

- Помню ещё, как растворялся ты. Знаешь, просто как…нет не буду. А у самой… не то чтобы без сознания, а словно в какой-то…смоле, что - ли. Звуки какие-то доходят, темно, пошевелиться не могу. Вроде и не дышу, и не думаю. Но и не умерла, точно. Как… наверное, как дерево зимой. А потом - свет, жар, боль, рядом- обгоревший мужик. И твой крест обжигает грудь… Всё. Теперь твой черёд - заявила девушка, наклоняясь к уху Максима.

- Не понял?

- Ну, полёт долгий. Давай, выкладывай свою биографию.

- Это неважно. Лучше обсудим твою. Вот скажи…

- Шшшас! Давай выкладывай! А потом обсудим.

- Но…

- Так, молодой человек! Вы ещё передо мной не оправдались, а пару мелких фокусов - не в счёт! И чтобы у меня не возникло желания вас… эээ… примерно наказать, валяйте оправдательную речь.

- Хорошо, - сдался Максим.

Его повествование, с некоторыми купюрами, касающимися… ну вы поняли чего, тоже заняло немало времени.

- Но куда уж мне до тебя - закончил Максим свой рассказ. - Ни Амазонок тебе, ни пирамид, ни чудовищ разных.

- Зато ты спас столько людей!

- Но ты ведь тоже! У этого отшельника ты сколько пробыла?

- Ну, всю зиму.

- Наверное, тоже многих вылечила, пока этот Крокодил… ты понимаешь, зачем?

- Прилетим, спросим, - с угрозой произнесла Алёна.

- Я думаю… думаю, спрашивать уже ничего не надо. Лишь бы дров не наломать…

- Ты не по годам мудр! - съязвила Алёна. - А почему, - вспомнила она - а почему рандеву - в Питере, да ещё именно у какого - то седьмого окна?

- Ну, в столице не стоит болтаться порознь. А до Питера и добраться несложно - чаще транспорт ходит, чем куда. И город большой. Значит, и почтамт солидный. Никто внимания не обратит. Кстати, - спохватился он. У тебя есть какое-нибудь сокровенное слово. А то вдруг опять, как со мной. И не узнаем друг друга.