Алёна (СИ)

Другие люди стали приходить гораздо позже - приехали на более позднем автобусе. Так и думала несчастная жена подсудимого, намеренно пытаясь разминуться со ставшими беспощадными врагами односельчанами. Враждебно поглядывая на "родственничков убийцы", потерпевшие и их группа поддержки начали рассаживаться ближе к месту действа, поэтому Алёна смогла укрыться от посторонних глаз за чьей- то спиной. Затем ввели отца. Туда, в клетку. Сняли наручники. Он сел, обвёл каким-то мёртвым взглядом зал, опустил глаза. Алёна его почти не узнала, скорее - почувствовала. И ранее склонный к седине, он теперь стал совсем белым. Щёки настолько впали, что, казалось, вот-вот порвутся. Огромные круги под глазами. Сейчас, когда он опустил голову и потупил взгляд, его бледное лицо казалось черепом. И сидел он тихо, не шевелясь, как какая-то кукла.

Судьи не очень впечатлили Алену. Видела по телевизору. Не понравился седой с мятым лицом защитник. Не понравилась и прокурорша - большая женщина с большими звёздами на погонах и с очень мрачным взглядом. Но больше всего не понравилась судья. Мантия не могла скрыть её грузности. Свисали щёки и второй подбородок. Видимо, она только что поднималась по лестнице, поэтому тяжело дышала. Алёна с удивлением рассматривала этого вершителя людских судеб. Потом началась процедура представлений, разъяснений, проверки свидетелей, во время которой матери предложили выйти из зала.

– Но это мой муж! - возмутилась Алёнина мать.

– Мария Ивановна, Вы вызывались в качестве свидетеля, поэтому должны пока выйти, - терпеливо разъясняла судья. - Допросим, будете присутствовать.

– Никуда не пойду! Я должна знать! - повысила голос свидетельница.

– Защитник, это Ваш свидетель. Объясните Вы, или суд найдёт управу.

Мятый адвокат сорвался со своего места - столика возле клетки и кинулся в проход. Но у матери и так прошёл пыл.

– Сиди, доча. Потом расскажешь, - шепнула она и пошла к выходу. Остановившись напротив судьи, извинилась: "Муж ведь", затем вышла. Процесс продолжался. Прочитала обвинение прокурорша. Алёна узнала - то, что случилось с отцом, называется: "Убийство двух и более лиц из хулиганских побуждений". Обвинительница рассказала, кто что видел и что показал на следствии, что у подсудимого была тяжелейшая степень опьянения, что он после всего уехал "скрылся с места происшествия" и нашли по следам, в стогу сена возле злополучного трактора. Что отец Алёны виновным себя признал и показал, что " по пьянке хотел попугать ребят".

– Подсудимый, встаньте. Вы признаёте себя виновным? - равнодушно спросила судья.

– Нет, не признаю.

Председательствующая восприняла это, как пощёчину. Мелко затряслись жирные щёки. Поднимаясь из-под мантии, начала расползаться по шее и лицу краска.

– Но Вы… э… Геннадий Сергеевич, признавали себя виновным?

– Да. Сейчас не признаю.

– Садитесь. Мнение обвинения о порядке исследования доказательств? Тишина в зале! - это уже в ответ на ропот потерпевших.

Первым допросили отца. Тот, явно волнуясь, повернулся к потерпевшим.

– Я отвечу. Я всё равно отвечу. Перед законом. Но перед Богом и вами я не виноват! Не я был за рулём. Не я!

– Подсудимый, давайте показания суду, - прервала судья.

– Извините. В тот день я действительно выпил. Даже, точнее, напился. Бывает. Вот и решил отоспаться. Вечер уже. Думаю, завалюсь спать, а утром прямо отсюда - и вперёд. Я и раньше так делал… Лёг, уснул. А потом меня выволокли, избили, в милицию. А что я понимал тогда?

– Задавайте вопросы, прокурор, - подсказала судья.

– Сейчас, высокий суд! - собиралась с мыслями и переворачивала страницы в своей папке женщина в погонах. Затем, начала "потрошение".

– Вы признавали свою вину на всём протяжении следствия. Допускаю, что первые допросы проводились с Вами… не совсем вовремя. Но потом?

– Когда я отказался, а это было 23 августа, меня неделю не допрашивали. Пока я вновь не стал говорить, как прежде. Но оперативники каждый день ко мне ходили. Зачем, если протоколов нет?

– Вы мне вопросы не задавайте, а отвечайте на мой.

– То, что со мной делали, называется пыткой.

– Подсудимый, мы это проверим, и если не подтвердится…

– Вы, госпожа прокурор, мне не угрожайте. О том, что мне уже сейчас светит, мне разъяснили. Ещё больше не напугаете.

– Высокий суд! - окрысилась сторона обвинения - Прошу оградить меня от таких инсинуаций. Все видели, что я не запугивала подсудимого, а разъясняла возможные последствия заведомо ложного доноса.

– Замечание принимается. Подсудимый, только по существу и без пространных комментариев. Допрашивайте дальше, прокурор.

– По какому поводу вы напились?

– Ну… уборочная.

– Праздник труда и урожая?

– Отказываюсь отвечать.

– Хорошо, зададим вопрос по - другому. За какие деньги вы так набрались?

– Чтобы набраться, больших денег не надо. Не коньяк, поди, пьём.

Насмешливый тон вопросов, какая-то постоянная издевательская ирония типа "плети-плети, уж мы-то знаем, не впервой" начинали злить отца.

– По заключению экспертизы, вы так набрались, что на ногах не могли стоять. Где вы купили спиртное и сколько?

– Не помню. Но если я не мог стоять на ногах, то как я ехал?

– Таких мастеров - хоть пруд пруди… Но он опять задаёт мне вопросы! - спохватилась прокурорша.

– Второе предупреждение, подсудимый. Ещё одно - и удалю из зала.

– Наглец! А вы ещё цацкаетесь с ним - подала голос мать одного из погибших. - На коленях пощады молить надо! А ты! Эх! Животное! - она села и разрыдалась.

– Потерпевшие! При всём сочувствии к вашему горю, обязана предупредить - будете нарушать порядок, придётся удалить и вас.

– Всё-таки, вы можете прямо назвать лиц, вас… пытавших?

– Следователь сам рук не марал, нет. Приходили два костолома, которые и старались. Я думаю, все приходящие регистрируются? Это я не у вас, это чисто риторический вопрос, - быстро спохватился Геннадий.

– Фиксируются, фиксируются. Поскольку вы не первый… Высокий суд! - поднялась прокурорша. В связи с распространённостью вот таких заявлений, мною заранее были истребованы сведения о посещении подсудимого в изоляторе. Вот. Прошу обозреть и приобщить к делу.

– Тааак. А вас, подсудимый, никто в изоляторе и не посещал, кроме следователя и адвоката.

– Как же так? Они что, тоже заодно? Одна система. А, и вы тоже. Делайте, что хотите! - вдруг обречённо махнул он рукой. Это был жест такого отчаяния, такой одинокой тоски, что Алёна не выдержала.

– Не он это! - подхватилась она. - Не он! Вы же видите, он сейчас правду говорит! Почему вы все ему не верите? И вы! - она повернулась к потерпевшим. - Вы же его знаете. Да? Он врал? Он хоть раз кому соврал! Если бы это он… а так, за что?

– Выведите эту истеричку. Пристав, почему малолетние в зале? - отреагировала председательствующая.

– Вы… вы просто… сухостой. Внутри уже мёртвая. А вы, вы? - упираясь, продолжала обличать Алёна участников действа. - Вам говорят, что били, а вы смеётесь! А сами боитесь! По глазам вижу - боитесь. А делаете! Проявив недюжинную силу, она вдруг вырвалась и уже обернувшись в дверях спохватилась:

– Папка, я люблю тебя. Мы все любим тебя! Ты только держись, папка!

Остальной процесс Алёна прождала под дверью. Вызывали мать. Потом её вывели "на воздух" и вызвали врача.

– Меня сейчас отвезут, доченька, а ты дождись.

– Мамочка, надо же тебе помогать. Я с тобой! Давай быстренько, я потом ещё успею.

– Зря мы с тобой её рассердили, теперь ещё передачу и свиданье не разрешит, - переживала бедная женщина уже в машине "Скорой".

– Всё будет хорошо, мамочка. Всё разрешат. Ты спокойно лежи. Дяденька доктор, надо скорее, ей плохо. Или, дайте, я.

– Девочка, сиди и не мешай! - что - то вколол врач матери.

– Дочечка… если что… смотри за братиками… Особенно за Виталиком. Шебутной…, - слабо улыбнулась мать. Где деньги - знаешь. На папку не надейся… Не выпустят. Злые они… Правильно говорят - оборотни. Нет… защитник добрый. Боится… А эти - в погонах и судьиха… злые. Ещё такое спрашивать…