Первый еретик. Падение в хаос (ЛП)

— Помнишь прибытие Императора? Наши сердца ликовали, что мы оказались правы. Помнишь суровое воздаяние после шести лет священной войны?

Старик кивнул.

— Я помню.

Юноша с золотой кожей опускается на одно колено, серебристые слезы блестят на его безупречном лице, как капли елея.

— Я знал, что ты придешь, — шепчет он, — я знал, что ты придешь.

Бог-в-Золоте протягивает закованную в доспех руку коленопреклоненному юноше.

— Я — Император, — говорит он с улыбкой, само воплощение милосердия, в сиянии славы, разливающейся вокруг него осязаемой аурой и ослепляющей каждого смотрящего. Тысячи людей столпились на улицах. Сотни жрецов в серых одеяниях экклезиархов Завета стоят на коленях рядом с Лоргаром перед Богом-Императором.

— Я знаю, кто ты, — говорит золотой примарх сквозь величественные слезы. — Я мечтал о тебе годами, предвидя этот миг. Отец, Император, мой повелитель… Мы — Завет Колхиды и мы покорили этот мир, поклоняясь тебе, во имя тебя.

Лоргар повернулся, ловя взгляд Кор Фаэрона.

— В то утро. Когда я преклонил колени перед Императором, а все священники моего мира пели. Когда краснокаменные купола Варадеша озарились янтарем рассвета. Видел ли ты то же, что и я?

Кор Фаэрон смотрел в сторону.

— Тебе не понравится ответ, Лоргар.

— Последнее время мне ничего не нравится, но я желаю получить этот ответ. — Внезапно он мягко рассмеялся. — Говорите правду, даже если ваш голос дрожит.

— Я видел бога в золотых доспехах, — сказал Кор Фаэрон, — такого же, как ты, но старше в том отношении, которое я не смог постичь. Мне он никогда не казался благожелательным. Его психическое присутствие ранило мои глаза, от него исходил запах кровопролития, покорения и множества миров, обращенных в прах на его пути. Даже тогда я опасался, что мы шесть лет сражались в заблуждении, искореняя истинную веру во имя ложной. В его глазах, столь похожих на твои, я видел алчность, голод жадности. Все остальные видели лишь надежду. Даже ты… И я подумал, что, возможно, мои глаза подводят меня. Я поверил твоему сердцу, Лоргар. Не своему.

Лоргар кивнул, вновь отводя в сторону свои задумчивые глаза. Эреб молча слушал, редко когда Несущему Слово удавалось услышать о жизни примарха до Легиона.

— Из всех сыновей Императора, — продолжил Кор Фаэрон, — ты более всех похож на отца лицом и телом. Но ты никогда не мог творить жестокость и разрушение с улыбкой. Другие, твои братья, могут. Они похожи на Императора в этом отношении, но ты — нет.

Лоргар опустил глаза.

— Даже Магнус? — спросил он.

Гигант стоит возле Императора. Его фигура облачена в цвета иномировых океанов. Один глаз взирает на коленопреклоненную фигуру. Второго глаза нет, на его месте покрытая шрамами впадина.

— Здравствуй, Лоргар, — говорит мускулистый колосс. Он даже выше, чем Бог-в-Золоте, его длинные волосы — рыжая грива, словно у горделивого льва. — Я — Магнус. Твой брат.

— Даже Магнус, — казалось, Кор Фаэрон с неохотой признает это. Напряжение не покидало его лица. — Хоть я и безмерно уважаю его, глубоко в его сути гнездится жестокость, порожденная нетерпеливостью. Я видел ее в его лице в тот день и каждый раз, что мы встречались позднее.

Лоргар смотрел на свои руки, покрытые пеплом, с полумесяцами запекшейся крови под ногтями.

— Мы все дети нашего отца, — проговорил он.

— Вы все — грани Императора, — поправил Кор Фаэрон. — Вы — аспекты личности вашего генетического прародителя. Лев — рациональность твоего отца, способность к анализу, не отягощенная совестью. Магнус — его психическая мощь и острый ум, не сдерживаемый терпением. Русс — его ярость, не укрощенная здравым смыслом. Даже Гор…

— Продолжай, — взгляд Лоргара вновь был прям, — что такое Гор?

— Амбициозность Императора, не ограниченная скромностью. Подумай о всех мирах, где наши воины сражались рядом с Лунными Волками. Ты видел это так же, как и я. Гор скрывает свое высокомерие, но оно таится под его кожей, омрачает его душу. Гордость струится по его телу, словно кровь.

— А Жиллиман? — Лоргар снова положил руки на колени. На его лице медленно проступала улыбка.

— Жиллиман… — в противоположность примарху, тонкие губы Кор Фаэрона скривились в гримасе. — Жилиман повторяет вашего отца сердцем и душой. Если бы что-то пошло не так, он бы унаследовал империю. Гор — ярчайшая из звезд, а ты подобен отцу внешне, но именно у Жиллимана душа и сердце Императора.

Лоргар кивнул, продолжая улыбаться горечности своего советника.

— Мой макраггский братец понятен, словно открытая книга. Но что ты скажешь обо мне, Кор Фаэрон? Наверняка я унаследовал от отца не одну лишь внешность. Какой аспект Императора я воплощаю?

— Сир, — вмешался Эреб, — разрешите мне.

Лоргар одобрительно наклонил голову. Всегда оставаясь дипломатом, Эреб не нуждался во времени на формулирование ответа.

— Вы олицетворяете надежду Императора. Вы — его вера в лучшую жизнь и желание возвысить человечество до вершин. Вы посвящаете себя этим целям, самозабвенно и фанатично сражаясь за всеобщее благо.

В глазах примарха, столь похожих на глаза самого Императора, замерцал огонек веселья.

— Поэтично, но излишне одобрительно, Эреб. Как насчет моих недостатков? Если я не столь горделив, как Гор Луперкаль, и не столь нетерпелив, как Магнус Красный… что останется в истории о Лоргаре Аврелиане?

Маска невозмутимости Эреба дала трещину. Сомнение мелькнуло на его лице, и он бросил взгляд на Кор Фаэрона. Это движение вызвало тихий смешок у примарха.

— Да вы оба в сговоре, — он продолжал мягко посмеиваться, — не бойся моего гнева. Эта игра доставляет мне удовольствие. Она просвещает меня. Давай же, просвети меня наконец.

— Сир, — начал Кор Фаэрон, но Лоргар прервал его, прикоснувшись к лежавшей на своем плече руке приемного отца.

— Нет. Ты отлично знаешь, Кор, что я не «сир». И никогда им для тебя не был.

— В истории будет сказано, что у семнадцатого примарха была одна слабость. Его вера в других. Его самоотдача и нерушимая преданность приносили ему печаль, которую неспособно вместить сердце смертного. Он верил слишком легко и слишком сильно.

Несколько секунд Лоргар молчал, не соглашаясь и не возражая. Его плечи вздымались и опускались в такт его тихому дыханию, следы от плети обжигал пот, тонкой пленкой покрывавший его тело. Свежие ожоги на спине тоже зачесались.

Наконец он заговорил, и его глаза превратились в узкие щелки.

— Мой отец заблуждался относительно меня. Я не командующий, как мои братья. И я противлюсь этой судьбе. Я не собираюсь слепо идти по протоптанной ими дороге. Я никогда не постигну тактику и логистику столь же легко и естественно, как Жиллиман и Лев. Я никогда не овладею клинком столь же искусно, как Фулгрим и Хан. Стал ли я хуже, осознав свои недостатки? Я так не думаю.

Он вновь взглянул на свои руки. Изящные пальцы, почти лишенные мозолей — это были руки художника или поэта. Его булава — крозиус арканум из вороненого железа — была скипетром власти столь же, сколь и оружием.

— Неужели это так неправильно? — спросил он своих ближайших советников. — Неправильно идти путем провидца и искателя вместо того, чтоб стать солдатом? Откуда в моем отце такая жажда крови? Почему на все вопросы он отвечает лишь разрушением?

Кор Фаэрон сжал плечо Лоргара сильнее.

— Потому, сын мой, что он серьезно запятнан. Он несовершенный бог.

Во мраке покоев примарх впился в глаза приемного отца острым и холодным взглядом.

— Не произноси того, что собираешься сказать.

— Лоргар… — попытался начать Кор Фаэрон, но осекся под сверканием глаз примарха. В их остроте читалась просьба, а не ярость.

— Не говори этого, — прошептал Лоргар, — не говори, что мы разорвали родной мир на части столько лет назад во имя ложного поклонения. Я не смогу жить с этим. Да, Император плюнул на все, чего мы достигли как Легион, но это совсем другое дело. Ты сможешь помочиться на Завет и на ту мирную Колхиду, которую мы создали ценой шести лет гражданской войны? Ты назовешь моего отца ложным богом?