Мятежный дом (СИ)

Бет попробовала представить себе, что же стало с этой женщиной. Она была брошена и погибла? Или улетела со своим… любовником? Мужем? Кем она его считала — и кем он ей был на самом деле? Где родился ребенок — на Сунагиси или на Картаго? И как смотрели на его мать соотечественники — называли её шлюхой? Предательницей? Возможно, и даже скорее всего. А что если на самом деле она была партизанкой? Разведчицей? Нет, что-то у меня воображение разыгралось, стоп! — Бет продолжила упорно перебирать страницы и наконец нашла зацепку: Огата, оказывается, попал в плен, долгое время считалось, что он погиб, потом его обменяли… Понятно, почему клан принял бастарда: лучше такой наследник, чем совсем никакого — если уж среднего отдали в синоби… Сто-оп! А Рин ведь тоже незаконнорожденный.

Бет ощутила острое желание пообщаться с братиком, но сейчас, при Плато, нельзя было вызвать Ли и попросить устроить им встречу. Кажется, это единственный шанс получить информацию из первых рук. Похоже, родня этой сиротки Элинор — тот еще гадюшничек… Впрочем, моя ненамного лучше.

— Извини, Плато, что отрываю от чтения, — спросила она. — Ты что-нибудь знаешь о семье Огата?

— Так… общие сведения, — поморщился юноша. — А что, кто-то из Огата войдет в свиту?

— Элинор.

— О, — только и сказал Плато, снова погружаясь в книгу.

Это было слишком неинформативный ответ, чтобы Бет им удовлетворилась.

— Что значит «о»? — спросила она.

— Ну… — Плато отложил книгу. — Понимаете… понимаешь, я не люблю повторять слухов… а кроме них мало что известно. Госпожа Огата до сих пор не назвала официального наследника. Если она присылает сюда именно Элинор…

— Значит, она признает наследницей именно ее?

— Да. Похоже, что так.

— Но ведь вы тут… как бы это сказать… заложники. В некотором роде.

— Да, — согласился Плато. Заметив смущение Бет, он добавил — Это обычная практика, мы все знаем об этом, не волнуйся.

— Так вот я подумала — если это так, то дядя мог потребовать того ребенка, который ей ближе… не обязательно наследника.

— Да, и это может быть, — согласился Плато. — Но… тут такое дело… Понимаешь, это только слухи, в которые я лично не верю, но…

— Понимаю. Повтори мне слух, в который ты не веришь лично.

— Говорили, что Северин Огата, отец Анибале — предатель. Что он сотрудничал с партизанами на Сунагиси.

О-ля-ля… Бет не знала, что и сказать по этому поводу.

— Ты по воспитанию имперка, — продолжал Плато. — И я знаю, как, наверное, в твоих глазах выглядит его поступок. Если такой поступок и вправду был…

— Во что ты не веришь, — поддержала Бет. — Ну, давай дальше.

— Дальше — ничего. Если бы Северин Огата был виновен и в самом деле — никакое происхождение, никакая дружба его матери с Альбертой и Лорел Шнайдер не спасли бы его от виселицы. Для нас, для Рива, предательство — это самое худшее преступление.

— Да. Мне много раз об этом говорили.

— Анибале — я очень плохо его знаю, так, мельком виделись несколько раз на планетарных состязаниях. Слухи тянутся за ним всюду, где он появляется. Судачат о его бабушке, матери, отце… Мало приятного в такой жизни — неудивительно, что на ринге он очень злой. Он вышел в финал и занял второе место среди юниоров. Я бы не сказал, что победа мне далась легко. Он старается бить не просто сильно — больно. Но при этом он не подлый. Знаешь, есть всякие приемы, которые не всегда заметит арбитр, а если даже и заметит — ничем не докажет, что ты это не случайно. Он ими не пользуется при всей своей злости.

— А Элинор?

— Не знаю. С ней мы не встречались.

— Еще какая-нибудь информация? Слухи, сплетни?

— Нет. Хотя… — Плато на секунду заколебался. — Нет, думаю, тебе стоит это сказать. Когда Северин вернулся из плена, он долен был занять место отца и управлять кланом и континентом. Но этого не произошло. Говорят — потому, что в плену он стал христианином. Думаю, в этом тоже не много правды. Наверное, он сочувствовал людям, которых заставили голодать… Наверное, он не смог их после этого ненавидеть — а все остальное уже домыслили.

— Думаешь, его… ну, подставили? — Бет не могла сказать «оклеветали», ведь клевета — это возведение на человека ложного обвинения в каком-то зле, а какое же зло в том, чтобы креститься?

— Почти уверен.

— Ты вообще хорошо разбираешься в здешней политике, а?

— Не так хорошо, как мне хотелось бы. Но я стараюсь.

— На нее, наверное, не очень хорошо посмотрели после этой связи с Боном?

— На политику? — улыбнулся юноша. Потом стал серьезным. — Не очень. Ведь наследник у Огаты уже был. Но после этого Огата мог потребовать развода…

— А Бон уже женился на… моей матери? Или только собирался? — Бет напряглась, вспоминая даты. — Нет, жениться тогда он еще не мог…

— Какая разница, — пожал плечами Плато. — Я не люблю лезть в чужие любовные дела. Так что если ты не возражаешь — вернусь к чтению.

…И вот теперь сиротка Элинор предстала перед своей… сюзереншей? Сюзеренной? Как, черт побери, Бет теперь должна думать о себе? Короче говоря, перед своей начальницей.

Начальница на сиротку смотерла снизу вверх. В Элинор было добрых 190 сантиметров, и, судя по фигуре матери, она не собиралась на этом останавливаться. Джемма Син Огата смотрела на мир с высоты 195 сантиметров, и голову несла так гордо, что белые волосы, наверное, мели бы пол, не будь подобраны в высокую прическу.

Обе женщины склонились перед Шнайдером, Альбертой и Бет на колено, коснувшись пола кулаком — полувоенный поклон, принятый у знати Рива. Не очень долгий: Сога не считали себя ниже Шнайдеров.

— Я очень рада нашему знакомству, — сказала госпожа Джемма. — Мы были друзьями с вашей матерью и, я надеюсь, вы станете друзьями с моей дочерью.

Бет напряглась в попытке что-либо ответить.

— Я тоже надеюсь, — сказала она. — Но для дружбы нужны двое.

— Дадим девушкам возможность пообщаться наедине, — сказала бабушка. Трое взрослых вышли.

Бет заметила — или ей показалось — что плечи юной Элинор чуть расслабились.

— Ну, — сказала она. — Выпьем чаю? Или немножко вина? Тебе родители уже разрешают пить? Мне дядя позволяет — чуть-чуть молодого вина. Есть маленький бар. Пойдем?

— Как вам будет угодно, — поклонилась Элинор.

Она была очень похожа на своего старшего брата — а тот на свою мать. Те же светлые волосы, то же лицо, словно выточенное из черного дерева… Может быть, и замкнутость та же? — нет, немного другая. Рин мог быть очень общительным. Смотря по ситуации. Школа синоби, наверное. Элинор была замкнута иначе.

— Мне будет угодно, чтобы ты вынула свой аршин.

— Какой, простите?

— Который ты проглотила.

По недрогнувшим бровям Элинор Бет поняла, что попытка пошутить провалилась.

— Ладно, извини, — сказала она. — Послушай, нас заставляют играть в одну дурацкую игру, довольно гадкую. Вы по сути дела заложники, вас собирают из разных семей, общего между нами всеми только то, что я и вы примерно одних лет. При этом я должна изображать, что вы мои гости, и что мы все вместе чему-то учимся. Отвертеться от этого дела никак нельзя — честное слово, если бы можно было, я бы с радостью. Но нельзя. Мы должны провести пару лет вместе, и давай сделаем это время как можно более приятным для всех нас. Ну и полезным. Может быть. Тут есть славные ребята — Плато Мардукас, например. Или я. Ха-ха. М-м-м… я много болтаю. Если ты заговоришь — я заткнусь.

Бет сделала паузу. Элинор продолжала молчать.

— И тебе не обязательно становиться моим другом, если ты не можешь, — снова заговорила Бет. — Чего бы ни хотела от тебя твоя мать.

— А вы… хотите быть моим другом? — спросила девушка.

— Скажем так: я буду относиться к тебе как к другу. Не могу поручиться за свои чувства. Дружба ведь это… когда двое смотрят в одну сторону, — вспомнила она когда-то давно читанную книгу. — К ней никто не может обязать. Но относиться к людям справедливо — это я считаю обязательным… Для себя… М-м… В последнее время, во всяком случае.