Арбалетчики в Вест-Индии (СИ)

— А это смотря как их считать. Можно посчитать всех, а можно — только римских граждан. Спросят ведь в Риме только о них.

— Но я ведь одних только легионеров вижу не одну сотню!

— Правильно, и я тоже. Но в легионах служат и латиняне без римского гражданства, а прочие италийцы — и вовсе не в легионах, а во вспомогательных войсках. Вот ту же Заму взять, где Сципион Ганнибала отметелил. Карфагенские потери оцениваются в двадцать тысяч убитыми и десять — пленными. А римские — официально заявленные — в две тысячи убитых. Ты веришь этой цифре?

— Однозначно нет. Что-то тут не так.

— Правильно, на самом деле Сципион потерял гораздо больше, но посчитаны только римские граждане, без союзников. Вот, такая же примерно хрень, наверное, и тут.

Пока разоблачали — по-русски, конечно — римский мухлёж с потерями, проехали поле и увидели строящийся римский лагерь. Римляне на своих лагерях сдвинуты по фазе. Если хотя бы на одну ночёвку останавливаются — строят лагерь. Не такой капитальный, конечно, как мы возле Кордубы видели, времянку, но со всеми основными признаками лагеря — хоть каким-то рвом, хоть каким-то валом и даже хоть каким-то частоколом, колья для которого легионеры вместе со своей собственной поклажей на марше таскают. Вот и тут они такой же примерно затеяли — ров с валом небольшие, колья — как раз вот эти переносные.

Сопровождавший нас римлянин назвал привратному караулу пароль, и нас впустили внутрь лагеря. А внутри — ну, все римские лагеря, кроме совсем уж мелких, по единому установленному плану строятся, так что кто побывал в каком-то одном из них, тот видел их все. Удобно — не нужно искать, где что находится. Не факт, конечно, что в лагере и сам пропретор, он ведь аж целый император, то бишь человек, наделённый империумом — большой начальник, короче. А большое начальство — оно такое, распущенное, хрен когда доложится подчинённым, куда слинять намылилось. Но нам повезло — Сципион Назика оказался в лагере и даже там, где ему полагалось быть, то бишь в претории. Более того, он как раз к нашему приходу — ну, почти, минут десять только и ждать пришлось — распустил совещание и принял нас.

Ну, мужик как мужик, римлянин как римлянин, патриций как патриций — все они в принципе одинаковы, и если бы не особые патронажно-клиентские связи между Сципионами и испанцами — не было бы особой разницы. Неудачным моментом было то, что повоевали мы вдали от основной мясорубки, и в деле Назика нас не видел. Я-то, планируя своё участие в этой заварухе, рассчитывал в лучшем виде перед пропретором отметиться, да судьба иначе распорядилась. Хотя, уж мне-то грех жаловаться — рядом с наместником-императором вдруг оказался и его квестор, точнее — уже проквестор. Марк Корнелий Руфин, сменщик и приятель моего фиктивного римского хозяина Гнея Марция Септима, помогавший нам в обстряпывании нашего негласного договора, и уже в силу этого не совсем уж чужой дядя! Проквестор тоже узнал меня, сперва прихренел от моего диковатого воинственного прикида, потом заценил юмор ситуёвины и прикололся.

Рузир от имени отца поздравил наместника с выдающейся победой, затем доложил о нашем вкладе в неё. Слегка замялся, правда, при перечислении успехов, поскольку уведомлять римлян о размерах взятой нами добычи в наши планы как-то совершенно не входило, но пропретор всё понял правильно и сам закруглил скользкую тему, сведя её к шутке. В конце концов, и дело ведь сделали немалое! Потом нас пригласили к столу — выпить вина за славную победу, да закусить, чем боги послали, а послали они важному патрицию немало, так что обстановка за столом успела перетечь из официальной во вполне приватную. Тут-то, уже за частным разговором, Марк Корнелий и представил меня Сципиону Назике лично, и тот долго хохотал, въехав в двусмысленность расклада. С одной стороны — он, целый патриций и облечённый империумом наместник провинции, ест и пьёт за одним столом с рабом. А с другой — и раб рабу рознь, и фиктивность моего рабства он разгадал сразу же. А хохотать начал тогда, когда я выпростал из-под своей добротной бронзовой кольчуги, качество которой он своим намётанным глазом вояки оценил по достоинству, чеканную серебряную бирку с именем фиктивного хозяина, как раз и обозначавшую моё рабское состояние. Раб-телохранитель или раб-управляющий — в Риме дело обычное, но раб-военачальник, командующий несколькими сотнями свободных вояк, в том числе элитных профессионалов — такого в Риме не видел никто!

Посмеялись, поболтали, откланялись. На прощание Назика подтвердил Рузиру своё высочайшее «добро» и на активные действия его отца против лузитанских разбойников, не требующие согласования с римскими властями, и на вербовку им добровольцев для сухопутных войск и флотилии. И не просто на словах подтвердил, но и грамоту вручил, в которой латынью по белому было всё это прописано. Её ещё после переданного миликоновским гонцом ходатайства подготовили, да оказии для передачи вождю не подворачивалось, а теперь вот как раз и вручили его сыну и наследнику.

— Над всей Испанией безоблачное небо, говоришь? — подгребнул меня Васкес, когда мы вышли из палатки и угодили под моросящий дождь.

— Ага, оно самое! — прикололся я, и мы оба расхохотались. Не погода, конечно, нас развеселила. Бенат, естественно, ещё и половины пути не одолел, но голубь, если ничего не случилось, вполне мог уже и долететь. И вполне возможно, что уже сейчас из ставки Миликона несутся во все стороны гонцы с приказом о начале операции «Ублюдок». Скоро зачавкают по раскисшей от дождя земле тысячи конских копыт и тысячи солдатских сапог…