Оккупация

Дымов поневоле взгрустнул. Со своей юной подругой он не поддерживал связи с того самого дня, как его забрали чекисты. На этот раз в нем говорил уже не мазохизм, а элементарное чувство порядочности. Аллочка была много моложе Вадима, и, намеренно оставляя ее в одиночестве, он просто давал девочке шанс найти себе иную более «человеческую» пристань. Действительно, на кой черт сдался ей старый колдун? Риска — сверх головы, а удовольствия — на грош. Ну, а то, что он умеет лечить, — так ей-то с этого никакой прибылм. Пусть уж лучше найдет себе какого-нибудь розовощекого студента с крепкими бицепсами и менее затейливыми прожектами в голове. Возможно, будет немного скучно, зато и более надежно. Ну, а Вадим… Уж он-то эту разлуку как-нибудь переживет. Чай, не впервой умирать и порывать. С жизнью, с людьми, с миром…

Опустив «перископ», Дымов приблизился к кочегарке еще на десяток шагов и снова разглядел вертящуюся поблизости стайку глонов. Серые и мохнатые, они подобием табора окружили приземистое здание кочегарки. Вели они себя, в общем-то, спокойно, но именно в этом спокойствии проще простого угадывалась зловещая уверенность. Умеющие заглядывать в завтрашний день, они точно знали где и чего ждать. Собственно, глоны были явлением для зоны не столь уж и редким, однако в таком количестве Вадим видел их впервые. Значит, снова учуяли кровушку, снова учуяли смерть! Иначе просто не слетелись бы сюда стаей стервятников.

Как бы то ни было, но кое-какой опыт в общении с этими тварями у Дымова уже имелся, и лучше других он знал, что в предчувствиях своих автохтоны планеты редко ошибаются. Маскироваться от них было бессмысленно, а вот о людях стоило подумать уже сейчас. Сделав угрожающее движение, экстрасенс заставил серые тени глонов отплыть в сторону, после чего в несколько качков создал под собой подобие метаподушки. Ноги его тотчас оторвались от земли, и Вадим приподнялся над землей на добрый метр.

Теперь он продвигался между бараками бесшумными рывками, напоминая этакого шахматного коня. Бросок вправо, тут же челночное движение влево… Самое забавное, что на подобное крученое движение энергии тратилось чуть ли не вдвое меньше. Воистину природа не любит ничего прямолинейного, — оттого и придумала штопор, оттого и придумала вертлявые необузданной силы смерчи. Вадим тоже мог бы изобразить смерч, но до калифорнийских исполинов, разваливающих целые поселки и поднимающих в небо по десятку машин, ему было, конечно же, далеко. Впрочем, необходимости в подобном превращении не было. Да, Хан не был маленьким и беззащитным Осипом Мандельштамом, однако в разговоре с ним Дымов все-таки надеялся ограничиться более скромными ресурсами.

Больше всего Хан ненавидел насекомых. То есть, на свободе он еще как-то с ними мирился, а вот на зоне всякий раз убеждался, что хуже и злее зверя нет. Как бы то ни было, но мелкие эти твари изводили его нещадно, не испытывая к авторитету ни малейшего почтения. Так или иначе, но в барачных помещениях, в массе своей возведенных еще в годы советской власти, разнообразной живности, включая шерстистых грызунов, клопов, блох, вшей и тараканов, хватало с избытком. Плановая дезинфекция особых результатов не давала, и тело авторитета чесалось практически постоянно. Возможно, именно это обстоятельство становилось причиной его частых и необузданных вспышек гнева. Хан мог без видимых причин ударить любого оказавшегося вблизи осужденного, мог наброситься с кулаками даже на собственную охрану. Дело осложнялось тем, что некогда Хан проходил школу Панкратиона и даже успел поучаствовать в паре престижных чемпионатов, на одном из которых он нокаутировал знаменитого Зверя, маститого кикбоксера и бесспорного кумира Голландских кулачников, а на другом заработал серебряный кубок и оставил на ринге треть своих зубов. Таким образом, перекосы в настроении Хана редко проходили без печальных последствий, и местный лазарет как минимум раз в неделю принимал пациентов со сломанными носами и ребрами, с выбитыми зубами и челюстями. Глядя на смотрящего, резвились и главные его помощники — Чугунок, Кардан и Бес. Забава была не только приятной, но и полезной, поскольку для большей части «синего братства» кулачные развлечения давно превратились в подобие тренировок. Правда, в отличие от залов, где каратисты с боксерами обрабатывали набитые опилками груши, татуированная братия предпочитала испытывать те или иные приемы на живых людях. Всегда считалось эффектным, когда зек «опускал» противника на землю с одного стремительного удара. У самых опытных это получалось почти всегда, что выдавало свою секретную школу, в чем-то напоминающую древние традиции Китая и Японии. Разумеется, водились в лагерях и свои мастера, из поколения в поколение передающие приемы воровского боя, карты болевых точек, способы метания безопасных бритв и технику нанесения смертельных ударов обычными швейными иглами.

На этот раз они собрались узким кругом в кочегарке. Кроме Чугунка, Беса и Кардана подошла более мелкая масть — Дог, Гамлет и Гек. В отгороженном от рабочего пространства закутке специально для них чисто подмели и помыли, вокруг широкого стола расставили лавки с табуретами. Именно здесь паханы частенько собирались на деловой ужин — хлебнуть свеженького чифиря, распить парочку-другую пузырей, а заодно обсудить насущные дела неволи. Сегодня, впрочем, ужина не готовили. Хозяева зоны заявились сюда с иной целью — они собирались обсудить судьбу Лепилы, человека, который уже на протяжении двух месяцев волновал умы всех обитателей зоны. Он был не просто аутсайдером, а аутсайдером, открыто заявившим о своей независимости от кого бы то ни было. Лепила не подчинялся администрации и игнорировал воровскую иерархию, он не носил рабочей робы и не работал в цехах, однако и об отказе своем никогда не заявлял открыто. Он вел себя не просто странно, а в высшей степени вызывающе. Потому и стал головной болью местных паханов.

О главном, впрочем, заговорили не сразу. Сначала обсудили недостаточную регулярность поставок на зону алкоголя с ширевом, обменялись дежурными новостями с воли. Кто-то рассказал пару анекдотов про баб, Чугунок припомнил веселую историю из собственной жизни. Вконец расслабившись, Дог, мужчина с щеками, напоминающими собачьи брыли, простодушно посетовал на свой нательный крест.