Отряд "Зеро" (СИ)

— Вот когда я их услышу, тогда и соглашусь.

— Шармат Иванович, время, — судья постукивает пальцами по столу. Тоже всё по графику. Сколько он ещё сегодня дел рассмотреть должен…

Система.

Адвокат возвращается на место, и судья начинает процесс.

Пока он называет всех участников и зачитывает мне права — стою. Обвинение прокурора слушаю уже сидя. Просит пожизненное.

Шармат с невозмутимым видом просит огласить заявления потерпевших Веселовой и Шлемова. Судья листает дело и зачитывает. С каждым словом выражение лица прокурора всё кислее, а Шармата — довольнее.

Ещё бы. Ни Маринка, ни Шлемов не имеют ко мне ни моральных, ни материальных претензий и просят прекратить возбужденные дела, по которым они признаны потерпевшими. Шармат торжествующе смотрит на меня. Прячу ухмылку в кулаке и киваю.

Дело не только в договоре.

Золотистая грань под ногами даёт твёрдое убеждение, что даже с риском для жизни я должен пройти через это сканирование. И я ей верю.

Судья заканчивает читать.

— Ещё ходатайства у сторон есть?

Шармат смотрит на прокурора с таким видом, словно уже выиграл дело.

— Да, ваша честь. Сторона защиты ходатайствует о проведении сканирования памяти подсудимого по обстоятельствам, где потерпевшим признан Ворошилов.

Теперь на Шармата смотрят два изумленных лица. Видимо, не часто подсудимые заявляют такие ходатайства.

Судья справляется с удивлением быстро. Прокурор хмурится и утыкается взглядом в стол.

— Подсудимый, вы согласны на сканирование памяти?

Встаю.

— Да, ваша честь.

— Сторона обвинения.

— Не возражаю, — встал, буркнул. Прокурору это невыгодно: дело разваливается прямо на глазах. Но законных оснований для отказа нет. Все это понимают.

— Ходатайство удовлетворено. После проведения сканирования слушание дела будет продолжено.

Шармат не скрывает торжествующего блеска в глазах, а я думаю, есть ли у меня право последнего желания перед этим сканированием.

Чем потом жить слабоумным — лучше расстрел.

А по вселенной Грани снова весёлым эхом рассыпался далёкий довольный смех.

Много лет назад, во время короткого отдыха перед штурмом вражеского лагеря, мой командир, Игорь Смирнов, посмотрел на нас, боявшихся умереть, и рассказал одну историю про торговца, его слугу и Смерть. Суть истории была в том, что слуга встретил на базаре Смерть, и та погрозила ему пальцем. Слуга испугался и выпросил у торговца лошадь, на которой уехал в другой город, чтобы спрятаться от смерти. Когда он уехал, торговец нашел Смерть и спросил, зачем та напугала его слугу. Смерть ответила, что не пугала, а удивилась, встретив слугу на базаре, потому что их встреча должна состояться сегодня вечером в том городе, куда уехал слуга.

Мы посмеялись и на какое-то время перестали бояться. Лагерь повстанцев был взят.

Но я на всю жизнь запомнил слова командира о том, что жить и умирать надо человеком, а не трусом.

Игорь подорвался на секретной мине-ловушке на следующий день в захваченном нами лагере. Он пытался открыть сейф с документами.

Мне, тогда ещё ефрейтору, пришлось взять командование отрядом на себя. Мы удержали позиции до прихода победоносных войск Федерации. Я получил первый орден. Но всегда считал, что он принадлежит Игорю.

Тогда у меня были планы и мечты.

Теперь, сидя в знакомой до последней пылинки одиночке и ожидая неизбежного, я не мечтал и не строил планов. Я думал, что будет со мной завтра.

Шармат ошибался: я не геройствовал. Мне хотелось выжить. А если и умирать, то не бессловесной скотиной, а человеком.

Страха смерти не было: три года в отряде «С» не прошли даром. Когда постоянно убиваешь сам, когда рядом всё время кто-то погибает — свои или чужие, — к мысли о том, что жизнь может легко оборваться в любой момент, привыкаешь волей-неволей.

А Грань под моими ногами мягко пружинила.

За мной пришли рано утром.

Снова наручники, автозак и спецполоса. Ехали долго. Огромное серое здание, филиал ИИВНС, Института исследования высшей нервной системы, расположилось за пределами города, в собственной закрытой зоне. Только здесь находилось нужное оборудование для сканирования памяти.

Собственно, сама эта процедура являлась разработкой ИИВНС.

Автозак для проверки останавливали несколько раз. ЧК — это ЧК, а наука — это наука. Секретные методы, секретные идеи, секретное оборудование. Про ИИВНС ходило не меньше слухов, чем про Чёрный Корпус. Я предполагал, что ЧК имеет отношение к работе любого научного института, но сам оказался здесь впервые.

Здание выглядело величественно и строго. Высокое, стройное, оно устремлялось в голубую синь, словно грозя нанизать на тонкий шпиль центральной башни проплывающие пушистые облака. Окна ослепительно сияли солнцем и небом. Я сморгнул, коротко огляделся, пока конвоиры решали свои вопросы. От въезда до главного входа — настоящая аллея из стройных кипарисов, специально привезенных с Земли. Между ними — посыпанные кварцевым песком дорожки. Вокруг аллеи — широкая полоса для транспорта. Перед главным входом — огромная подъездная площадка, ровная настолько, хоть правительственный катер сажай. И у самых дверей — роскошная чёрная VXL-800/4. Цена у этой красотки раза в два больше моей мнимой взятки. Любопытно, чья она. Местного гения или…

Додумать я не успел: конвой дал понять, что время вышло.

— Адвокат здесь? — Я не торопился на свидание с прошлым. Пока Шармата не видно, можно потянуть время.

Не вышло.

— Вон он, — короткий кивок в сторону VXL-800/4.

— Пошёл.

Пришлось последовать за командиром конвоя. Значит, мобиль принадлежит Шармату. Понятно, почему он за свою репутацию переживал. Не каждый адвокат может позволить себе такой мобиль иметь. Сколько же я буду ему должен?

Спрошу при случае.

Под строгим конвоем я направился к прозрачным дверям ИИВНС.

Внутри — светло и чисто до того, что, кажется, сам воздух пахнет стерильностью. Охраны на виду нет, всё на электронике. Появление в светлом просторном холле моей персоны, в робе, наручниках и в сопровождении конвоя, заставило сотрудников института сторониться и прижиматься к стенкам.

Только один человек в белом халате при виде нас с радостью потёр сухие ладони с длинными узловатыми пальцами и довольно сощурился через старомодные очки. Высокий и тонкий, как спица, на вид — лет сорок. Короткие усы, аккуратная бородка. Только волосы седые.

— Кандидат биологических наук, профессор нейрологии, лауреат нейролингвистики и так далее и тому подобное. Одним словом, Фёдор Михайлович к вашим услугам, — он дернулся протянуть мне руку, но смутился, заметив наручники и резко напрягшийся конвой. А вот Шармат, успевший появиться из-за спин охраны, просить себя не заставил.

— Фёдор Михайлович, для меня большая честь познакомиться с вами! Вы — светило нейролингвистики! — Шустрый малый обхватил руку лауреата ухоженными ладонями и активно затряс. Профессор удивлённо вздернул брови, но руку освободил не резко, осторожно.

— Для меня тоже… эээ…

— Зарубин Шармат Иванович, адвокат Алексея Витальевича, — без запинки выдал этот шельма.

— Хорошо, я вас понял, — профессор поправил очки, изучая меня. Стекла бликовали в свете ламп, и разглядеть цвет и выражение глаз этого светила науки было затруднительно.

— Алексей Витальевич, вы действительно добровольно…

— Да, — я тщательно старался не подать виду, что волнуюсь. — Абсолютно.

— Хорошо, — профессор улыбнулся. — Идите за мной. Лаборатория находится в секторе 8-Б, сороковой этаж. Лифт за следующим поворотом.

Мы проходили мимо многочисленных аудиторий и лабораторий. За стеклянными дверями я видел различные экспонаты, плакаты глубоко научного содержания, стеллажи с препаратами и непонятное оборудование. В другое время я бы с любопытством смотрел по сторонам: увлекался биологией в детстве. Не будь восстания, с удовольствием бы выучился на специалиста в этой сфере, чтобы работать в подобном институте. Но сейчас я находился здесь в качестве подопытного кролика. Грань же под ногами дарила то ощущение зыбкости, то, наоборот, уверенность, что всё будет хорошо.