Наковальня

Габриел прошептал:

— Этого ты и боишься, не так ли? Лазарус тихо хихикнул:

— О, он стучит в мою дверь тридцать лет, этот старый пьянчуга. Все хочет всучить мне ложь о прощении.

— Это не ложь, Лазарус. Это то, зачем я здесь.

И в этот момент словно огромная тяжесть свалилась с плеч Габриела. Он повторил, громче:

— Это то, зачем я здесь.

— Чтобы простить меня?

— Да, — уверенно сказал Габриел. «Кажется, Старик, монетка только что упала».

— А-а. — Лазарус снова отвернулся к Кьяре. — Я родился под куполами. Кьяра вырастила меня, воспитала. В юности… ты знаешь, как это бывает, бушующие гормоны, упрямство… я иногда оглядывался вокруг и думал: «Черт побери, даже если Тор не опустит молот, когда-нибудь этот городишко все равно рухнет под тяжестью собственного дерьма». Потом я тратил несколько кью и садился на челнок до Обриты-1, просто чтобы увидеть ее снаружи. И она пробуждала во мне такую гордость! Что за… глупая, бессмысленная, анахроническая, великолепная мечта! Она заставляла меня забыть про вероятности, нашептанные моими страхами. Вместо этого я вспоминал, что все — это возможности, ждущие рождения, и многие из них более стоящие, чем эта славная чепуха. Лазарус вздохнул:

— Ты прав, Габриел Кайли. Неужели я должен добавить матереубийство к моим прочим грехам?

Словно в ответ на свой вопрос Лазарус повернулся и пошел, слегка покачиваясь. Габриел двинулся параллельным курсом, сохраняя расстояние между ними тем же самым.

— Просто маленькая прогулка, — бормотал Лазарус. — Просто маленькая прогулка.

Подозрение шевельнулось в Габриеле.

— Лазарус? Куда ты идешь?

Вонючка все ускорял шаг, по мере того как изгиб купола становился все круче. И когда Габриел наконец понял, что задумал Лазарус, было уже поздно.

— Подожди! Лазарус! — Габриел бросился наперехват, когда Уайт рысцой побежал по склону купола.

— Брось, Габриел, — крикнул ему в, ответ Лазарус. — Я пойду до конца.

— Нет!

Они бежали все быстрее и быстрее, наклон увеличивался с каждым шагом.

Оба едва владели своим телом к тому моменту, когда Габриел приблизился настолько, чтобы броситься на Лазаруса и схватить его за лодыжки. С пронзительным криком бегун по крышам хлопнулся ничком, и они вместе заскользили по куполу.

— Отпусти меня! Отпусти! — Лазарус бешено вырывался.

— Нет! Я не… ох! — Едва освободив одну руку, чтобы попытаться остановить их спуск, Габриел получил пинок в шею. Скафандр смягчил удар, но прошло несколько секунд, прежде чем он смог нормально вдохнуть. Тем временем свободная нога Лазаруса колотила по его шлему и плечам, ослепляя и дезориентируя его. В отчаянии Габриел со всей силой ударил ладонью по куполу.

Хлоп! Перчатка крепко приклеилась к алмазоволоконной поверхности. Рывок едва не оторвал Габриелу руку, и, по иронии, только их скорость спасла его. Он вскрикнул от боли, но тут застежки поддались, перчатка сорвалась с его руки, и они снова падали.

Вниз. Они скользили по светящемуся куполу, как борющиеся крысы по льду. Больше не было возможности остановиться — даже если бы его осенило, Габриел не посмел бы использовать оставшуюся перчатку, чтобы прервать падение. Даже Лазарус перестал бороться с ним.

В голосе Уайта Звучало сожаление, когда он сказал:

— Ты опоздал, Габриел. На этот раз ты действительно опоздал.

Наковальня раскинула руки, чтобы принять их.

И тут что-то появилось снизу. Что-то черное, с паучьими ногами, почти невидимое на темной поверхности. Габриел едва успел понять, что это чистильщик, как они столкнулись.

От удара Габриел потерял сознание. Очнувшись через несколько секунд, он попробовал пошевелиться и чуть не закричал от боли в ребрах. Две из шести ног чистильщика оторвались, еще две бесполезно извивались в воздухе. Робот лежал на спине, держась на двух оставшихся ногах, Габриела и Лазаруса вдавило в его корпус. Дыша с сухим свистом, Лазарус слабо пытался выбраться, опираясь на плечи землянина.

— Пожалуйста, — тихо умолял он. — Пожалуйста, дай мне самому выбрать… мою минуту… Дай мне…

— Лазарус, — прохрипел Габриел, — ты прощен. Все кончено.

— Не для меня. Только не для меня.

И Габриел понял, что должен уступить. Мысленным взором он увидел стены камеры максимальной безопасности, держащие Лазаруса в коконе до конца его жизни, если он добровольно не согласится на корректирующее зондирование. Нет, Габриел не мог принудить к этому другое человеческое существо.

По крайней мере в выборе есть достоинство.

Поэтому в жалости своей он не сделал никакого движения, чтобы остановить Лазаруса, когда тот вытолкнулся и покатился, свободный, становясь все крошечнее, пока скорость не отбросила его от поверхности купола. На долю секунды Уайт повис, невесомый, в пустоте, все еще громко дыша в ушах Габриела. А потом словно огромная невидимая рука протянулась к нему и дернула его вниз, и дыхание внезапно прекратилось. И землянин понял, что молот Тора выбил наконец демонов из души Лазаруса Уайта.

РЕЙНЕР-ПАРК

«Эдельрайс» суетился. Его клиенты сидели плечом к плечу у стойки и все еще валили внутрь в поисках вечерней закуски и вечерней выпивки, чтобы эту закуску запить. Сегодняшний день был хорош для бизнеса, хотя по лицу Мамы Ямагучи этого нельзя было сказать. Она неподвижно сидела за стойкой и наблюдала за посетителями со спокойствием песчаного паука, пока ее крошечные роботы-официанты сновали взад и вперед.

Сам Габриел ухитрился занять столик, предвидя уход стайки консерваторов Рога Изобилия, которые отказывались признать, что вечеринка в честь Дня Муки давно закончилась. За столиком Габриела хватало место только для четверых, поэтому они устроили Айшу и Исаао за соседний столик, который освободился как раз, когда те входили.

Хитедоро Изеки ревел:

— В эту самую минуту девять судей Верховного Суда изобретают наказания, чтобы обрушить на этих сволочей! Изобретают наказания, черт побери!

Он громко захохотал. Изадора и Габриел. присоединились к нему, а Чуен только с чопорным видом покачала головой.

Если и был налет истерии в радушии Хитедоро Изеки, Габриел охотно ему это прощал. Сам он был бы, вероятно, в гораздо худшей форме после трех дней подряд в тюрьме — а именно столько времени потребовалось, чтобы освободить Хитедоро, даже при неохотном содействии исполняющего обязанности комиссара ЦУРЗ Рауля Клагама. Чтобы отпраздновать это освобождение, они все и собрались здесь.

Последние сорок восемь часов их кружило в вихре активности. Встречи с адвокатами, судьями, полицейскими — не все из которых были дружески настроены, — и все это время на периферии, как нашествие москитов, реяли средства массовой информации: око народа, нежно строящее глазки по доверенности.

Кьяра кончилась, но умирать она будет долго. Любой делец, который предвкушал увидеть зрелище двадцати тысяч одновременно разоряющихся независимых предприятий, окажется разочарован. Наоборот, предстоящее потребление имущества компании неизвестными, инопланетными формами жизни чудесным образом фокусирует ум. Пройдет, вероятно, четыре десятилетия до окончательной эвакуации Кьяры, и все предприниматели с ясным умом, крепкими нервами и быстрыми ногами ушли готовить черпаки. Уже пошли слухи о превращении орбитальных станций в орбитальные колонии — самостоятельные индустриализированные города.

Ах, ладно, ничто не остановит хорошего мечтателя.

Или цурзовца. Будущее Пелема Лила не было гарантированным, но так как в действительности он не нарушил никаких законов — только слегка их попробовал на прочность, — вероятность, что его когда-либо обвинят, казалась незначительной. Они с Габриелом не расстались друзьями, но последняя встреча показала, что в хорьковой манере капитана появилось неохотное уважение.

Что касается самого Габриела, то сегодня ночью ему предстояло два важных дела. «Но еще не сейчас, — подумал он, — еще не сейчас».