Курорт на краю Галактики

ата. То ли реанимация, то ли терапия…

Я остановилась на психиатрии, не решаясь углубляться дальше. Да, собственно, и познания мои в медицине не простирались так далеко.

– Э-эй! – нерешительно, вполголоса позвала я сама не зная почему: вдруг на зов прибежит та самая синяя мымра или ее копия, пусть даже несколько менее сушеная и более благообразная.

– О-о! Проснулась, наша хулиганка! – раздался совсем близко от моего ложа очень знакомый голос. – Доброе утро! Хотя, какое тут может быть утро с этими проклятыми бесконечными сутками…

Голова напоминала двухпудовую гирю или, если еще образнее, резиновую грушу, применяемую, сами знаете для чего, до отказа набитую свинцовой дробью, но я героически приподняла ее с подушки.

– Лежите-лежите! – всполошился голос и что-то огромное теплое и ласковое легло на мой многострадальный лоб, мягко, но непреклонно укладывая непоседливую часть тела обратно.

Обидно! Даже рассмотреть не удалось ничего. Но голос-то явно знакомый…

– Это вы, господин Ловенбухр?.. – какой же у меня голосок: слабый, дрожащий, тоненький, словно у маленькой девочки.

– Я, я, милая Доза, – моих губ коснулось что-то прохладное и я только сейчас ощутила, какие они сухие и, наверное, растрескавшиеся, как глина под палящим солнцем. – Хотите пить?

Хочу ли я пить? Да я океан готова выпить, не будь он таким соленым! Хотя в рот льется что-то совсем не соленое, даже, наоборот, кисловато-сладкое, приятное, будто бабушкин клюквенный морс… Почему это вода в океане кисловато-сладкая? Я же отлично помню ее вкус – горько-соленый, противный… А почему океан? Я же в больничной палате?

– А почему океан?.. – совершенно внятно спросила я, когда питье, наконец, отняли от моих губ.

– Заговаривается девочка, – озабоченно произнес другой голос, не господина Ловенбухра, но тоже очень знакомый. – Похоже рановато она проснулась…

– Вы так думаете?..

Голоса постепенно отдалялись, причудливо сплетаясь и вибрируя, но я изо всех сил сопротивлялась наваливающейся на меня сладкой сонной истоме.

– Почему… океан… слад…
* * *

Странно, так я рвалась сюда, так мечтала о том моменте, когда теплая волна омоет мои босые ступни и, щекотно завихрив струйки мельчайшего песка между пальцами, вновь отхлынет, чтобы вернуться вновь… Почему же не радует безбрежная зелено-голубая даль, ласковый пенистый прибой, зеленое солнце, дробящееся на миллионы своих отражений в мелкой волне?

Я прикрыла глаза и снова откинулась на спинку удобного шезлонга, подставляя лицо такому модному светилу, припекающему не через купол солярия на орбитальной станции, а в естественном, так сказать, виде, со всеми своими положительными (и вредными, кстати, тоже) качествами.

«Вот ты и на Адагрухе – радуйся! – временами насмешливо вещал кто-то, вроде бы за изголовьем шезлонга, но на самом деле, в моей бедной голове, прикрытой, слава Всевышнему, уже не гипсопластовым „шлемом“, а всего лишь широкополой панамой (ну и, всего-навсего, двойным-тройным слоем бинта под ней). – Прыгай, пляши!