Битые козыри

***

— Что мы еще можем сделать, Том? — взмолился Кокер.

— Сейчас выступит еще один дурень, и я надеюсь, что решение снова будет отложено.

— Наш дурень?

— Наш, Сэм, наш.

На экранах появился Гуго Фейербенк. В недалеком прошлом знаменитый клоун, любимец малышей и взрослых, заставлявший улыбаться даже людей, приготовившихся прыгать с пятисотого этажа, Гуго вдруг отказался от артистической карьеры и окунулся в политику. На выборах он играючи победил соперников, прочно занял место в законодательном собрании и развил плодотворную деятельность.

Телезрителям достаточно было увидеть его подвижное, ухмыляющееся лицо, чтобы у них сразу потеплело на душе. В отличие от других политиканов он никогда не морочил голову длинными речами, не пугал и не сулил золотых гор. Он смешил и легко убеждал слушателей, что жизнь — неплохая штука и ее не следует омрачать страшными сказками.

Гуго, как всегда, предстал с моноклем в глазнице — единственным предметом реквизита, перенесенным с цирковой арены на политическую. Чуть подтянув рукава смокинга, он сунул монокль в рот, и тот оказался в ушной раковине. Зрители захохотали. После этой репризы Гуго сказал, что он считает представленный законопроект очень хорошим, хотя и недостаточно смешным. Он даже готов голосовать за него, если будет внесена незначительная поправка. Известно, что в мире есть правительства, которые не верят в бога. А тем, кто не верит в бога, нельзя верить на слово. Сегодня мы подпишем закон, начнем превращать все установки в металлолом, а завтра они бабахнут в нас из всех стволов. Поэтому он, Гуго, вносит поправку: пусть правительства всех других стран поверят в бога, проведут по глобальному телевидению торжественное богослужение, и на следующий же день мы проголосуем обеими руками.

Гуго хлопнул себя по правому уху, в котором сверкал монокль, и тот, вылетев из левого, вклеился в глазную орбиту. Это означало, что выступление Фейербенка окончено. Телезрители увидели, что большинство законодателей в замешательстве и склонно принять предложенную поправку. Но тут случилось то, чего никто не ожидал.

Члены «КД» ринулись на своих машинах к административным центрам столицы. Они специально готовились к этому дню и знали, что пришел час показать правительству свою силу и решимость бороться до конца. Пронзительный рев сирен прозвучал и как звон набата, и как вопль отчаяния. Увлекаемые примером «думающих», миллионы прозревших и прозревающих заполнили все магистрали и все небо над городом. Нарушились не только коммуникации, но и основы правопорядка. Полиция, пытавшаяся разогнать это невиданное скопище машин, ведомых разъяренными людьми, применила оружие, но встретила ответный огонь. Подобные же схватки вспыхнули по всей стране. Окончательное голосование парламентариям пришлось проводить глядя на сражения, охватившие города.

Кровопролитие остановил президент. Он объявил, что законопроект о разоружении принят парламентом и стал Законом.

Экраны всего мира отразили ликование человечества. Не было уголка на Земле, где бы люди не благословляли этот день, ставший поворотным в истории. Последний барьер к освобождению от вечного страха перед войной был преодолен.

***

Боулз помертвевшими глазами смотрел на ликующие толпы. Кокер широко открыл рот и забыл его закрыть.

— Проклятье! — воскликнул наконец Боулз и выключил изображение.

— Все пропало, Том? — прохрипел Кокер.

Боулз ничего не ответил. Он шагал по кабинету, и по лицу генерала было видно, что мысль его напряженно работает. Сейчас он жалел, что не может открыть всех карт компаньонам Кокера и посоветоваться с ними. Среди них были мудрые бизнесмены, сохранившие ясность мысли и крепкую память. Так же, как и многие военные специалисты, они разделяли решительность Боулза. С ними были согласованы отдельные детали генерального плана, но посвящать их в тайное тайных он боялся. Только старший сын Кокера Сэм VII был в курсе проекта, но отец его недолюбливал и на совещания к себе не приглашал.

По многолетнему опыту Боулз знал, как растет опасность утечки информации вместе с расширением круга посвященных. А сейчас, когда готовилась самая грандиозная операция в истории, такая утечка была бы непоправимой бедой. Было еще одно соображение, удерживавшее его от излишней откровенности с умными миллиардерами. От них всегда можно было ждать неожиданного поворота мыслей, попытки перестраховаться, извернуться, пойти на компромисс.

Нет, Боулз не любил слишком умных. Всю правду они узнают в последние дни, когда отступать будет некуда. А с выжившим из ума Кокером Боулз чувствовал себя, как наедине с денежным мешком. Перед ним было воплощение нерассуждающей ненависти. Кокер не умом, а чутьем понимал генерала и подписывал чеки на любые суммы, не вдаваясь в непосильные рассуждения.

— Нет, Сэм, не все потеряно. Не все! — приободрил Боулз оцепеневшего Кокера. — Пока рабочие комиссии и эксперты приступят к делу, пройдет не один месяц. Затяжку смогут продлить наши люди. Но подготовку к юбилею необходимо форсировать.

— Нужно, — поддакнул Кокер.

— Подготовим официальное сообщение для телевидения. Пусть все знают и постепенно привыкают к этому событию.

— Не рано, Том?

— Мы и так слишком долго темнили. Сохранить все в полной тайне трудно. Кто-нибудь обязательно пронюхает. Пусть узнают от нас. После сообщения мы открыто развернем работу в полном масштабе. Учти еще, Сэм, людям нравится, когда их подробно информируют о деталях и пустяках. Им тогда кажется, что они всё знают и все происходит под их контролем.

— Пусть, — кивнул Кокер.

Зуммер специальной связи предупредил начальника охраны Кокервиля Бена Макрожера, что вызывает генерал Боулз. Перед тем как явиться на глаза начальству, Бен пристегнул правую ноздрю и привинтил левое ухо. «Без них я выгляжу несъедобно», — самокритично объяснял он. И хотя эстетические вкусы Макрожера не отличались тонкостью, в данном случае он был недалек от истины. Без вышеупомянутых деталей общаться с ним в трезвом состоянии можно было только отвернувшись.