Ностальгия

— Ну мы им и дали! Только щепки полетели! — возбужденно говорит Первый, выходя ко мне с банкой пива. Округляет глаза, увидев капли крови на полу, — Вы ранены, сеньор тененте? Сеньор Ян мне голову оторвет!

— Не боись, не выдам. Руку порезал, только и дел-то. Дай-ка пива.

Единственное достоинство этой мочи, зачем-то разлитой по банкам — она холодная. Сделав пару глотков, смачно сплевываю на пол. Черный шлепок, в котором пыли больше, чем слюны, выделяется на чистом нежно-желтом паркете не хуже моей крови. Наконец-то я могу дышать. Делаю еще глоток. Стена в цветастых обоях странно плывет в глазах. А вот и искорки… Реальность опять скручивается в жгут.

На следующий день наблюдатель за одной из комендатур сообщает о задержании патрулем бойца, которого мы напрасно ждали к началу акции. Руфуса, который замешкался и поздно бросил гранату, убив одного, и ранив другого бойца, назначают помощником подрывника. Черная работа. Такие долго не живут. Хотя явственно вижу, что он рад. Дешево отделался. Бойцу по кличке Лобо — Волк, что бросил возможно убитого командира группы, товарищ Ян хладнокровно стреляет в затылок. Что самое неприятное в этом — я не ощущаю в Яне никаких эмоций. Ни тебе удовольствия садиста, ни упоения властью, ни гнева праведного. Ничего. Словно он робот. Раз — и раздавил таракана.

Новый год в Коста де Сауипе — праздник почти священный. На три дня город превращается в рай земной, где нет войн, мафии, бедных и просто несчастных. Отряд “Мангусты”, хоть и состоит наполовину из всякого отребья, также не рискует вести боевые действия в святые дни всеобщего праздника. И я устраиваю себе шикарные трехдневные каникулы. С благословения Яна, естественно.

Молодые обитатели бедных районов тянутся в центр, где можно поживиться в толпе пьяненьких богатых приезжих. Обитатели районов побогаче устремляются на набережные, плавно переходящие в пляжи. Оркестры и оркестрики перекрывают друг друга так, что не слышно собеседника. Рокот барабанов плывет в душистом, благоухающем ночными цветами воздухе. Условно одетые мулатки в бешеном ритме самбы и макулеле вибрируют очаровательными крепкими попками, касаясь обнаженными животами белозубых кудрявых бесов. Волна веселья и беззаботности подхватывает меня и волочет по ночному городу. Пара моих сопровождающих — Первый и Третий, непривычно чистых, выбритых, чтобы не выделяться, одетых в белые шорты и ослепительные майки, едва помнят обо мне, они стреляют глазами в людском море, весело перекрикиваются с продавцами пива и сладостей, толкают друг друга, перемигиваясь с улыбчивыми девушками и с сожалением оглядываются на помосты с танцующими, проталкиваясь за мной следом. Течение несет меня куда-то и я совсем не управляю своим курсом, меня кружит в водоворотах и вот-вот выбросит на берег. В буквальном смысле, потому что живая гомонящая река выплескивается с набережной на широченный, украшенный разноцветными фонариками пляж и растекается по нему, словно впитываясь в песок. Какой-то шустрый невысокий юноша в толпе пытается лихо сдернуть мой коммуникатор. Операция эта у него отработана до автоматизма. Схватить двумя руками за запястье, одна рука продолжает удерживать клиента, вторая резко рвет гибкий браслет, стягивая полезную вещицу через ладонь. Миг — охотник растворяется в толпе и передает добычу сообщнику. Со мной так не выходит. Настороженное внимание к своей персоне ощущаю задолго до начала события. Словно комариный зуд брони, обнаружившей захват поисковым радаром. Так что уличный охотник успевает схватить меня за руку, но вместо моего коммуникатора получает чувствительный тычок локтем в живот. Следующим движением шлепаю его тыльной стороной ладони по пухлым губам. Удивление и боль отражаются на лице представителя трудового народа, а потом он с криком бросается за мной с явным намерением поквитаться. Мои телохранители ловят пролетария за штаны и весьма чувствительным движением пасуют им в толпу. Возникает заминка, в процессе которой стороны, отдавившие друг другу ноги, вспоминают странные случаи множественных межвидовых сексуальных связей родственников оппонента и его самого с различными представителями животного мира. От слов, стороны переходят к делу, и вот уже я забыт, меня подталкивают подальше от катаклизма, а позади уже кипит, расширяясь, настоящая уличная драка, в которой соседствуют и шпана и почтенные отцы семейств, и революционные полицейские, которые как были, так и остались обычными копами, продолжающими служить в надежде на возвращение старых добрых времен, по привычке проталкиваются к дерущимся со всех сторон, где извиняясь, а где прикладывая непонятливых шоковой дубинкой. На их фуражках эмблема с орлом заменена революционным триколором, и больше никакой разницы я не замечаю. Поддерживая на словах и по приказу начальства новую власть они стараются не вмешиваться в разборки революционных отрядов друг с другом, предпочитая оставлять это дело на совести революционных комендатур. Они абсолютно правы своей вековой мещанской мудростью — власти приходят и уходят, а полиция остается всегда.

Пляж окончательно глушит меня грохотом музыки. Юноши, дети, старики, молодые женщины с завлекающе-томными улыбками и солидные корпоративные менеджеры, развязавшие свои клубные галстуки, все самозабвенно отплясывают на песке вокруг оркестровых площадок, часто босиком, разгоряченные, возбужденные, огненные. Они прерываются на пару минут, чтобы хлебнуть ледяного пива или колы тут же, поблизости, у ближайшего передвижного бара, и снова расправляют плечи и закатывают мечтательно глаза при совершенно невозмутимой физиономии, так что становится видно, как бурлит в них сдерживаемая лава желаний. Они так красивы и вдохновенны, что ничуть не ассоциируются с теми угрюмыми озлобленными отбросами, что живут у нас в Латинских кварталах, но в танце они становятся так похожими на них, что я сразу вспоминаю разнузданный карнавал в Зеркальном, и таких же детей, еще вчера голодных, немытых, а сегодня счастливых и радостных, и людей, которые не имеют других забот, кроме главной — радоваться жизни, и нет у них ни безработицы, ни нищеты, ни счетов за коммунальные услуги, ни нудной череды беспросветных буден. Вокруг на много километров сейчас нет ничего — нет революции, нет политики, нет супружеской верности и измен, нет погибших или пропавших родственников, разграбленных домов, брошенных имений, нет собачьих бегов и торговли сексуальными рабами, сейчас всем плевать на курс тринидадского реала и на очередное поражение сборной города по футболу. Потому как — Новый год, и жизнь продолжается и она, несмотря на новые законы и рост цен — прекрасна. Грохот и разноцветные вспышки над морем — не огонь нашей артиллерии, это разминаются многочисленные салютные команды, пристреливаясь своими фейерверками к ночному небу.