Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн

— А я подозреваю, не приложила ли тут руку некая землячка с Хатанги… — покосился я на нее.

— Все может быть, — Игла не стала отпираться. Скромно потупила глазки.

Мы еще поговорили о загадочной красной ряби. Действительно, что это? Может, просто атмосферные явления на незнакомой планете… А может — что угодно!

Оба согласились — есть в этой красной ряби что–то угрожающее. Неестественное. Только вот — что, и как, и откуда? Странно все–таки… Вообще, все эти планетарные экосферы полны загадок. Нам, людям, кажется, что мы уже освоились в космосе, что мы здесь хозяева, а нас, в лучшем случае, только терпят. Человек вообще любит слишком быстро становиться хозяином, куда ни сунется, везде и сразу — хозяин. Пока его терпят…

Потом нас перебили. Полог ППК с шумом отлетел в сторону, как будто его пнули ногой. Предприимчивый Кривой поволок мимо гибкую белобрысую Лисичку.

Та с трудом держалась на ногах, но продолжала кокетничать. Играла острым личиком шкодливой школьницы, расплывалась в довольной улыбке и периодически звонко икала. Вадик, по–хозяйски поддерживая ее пониже спины, галантно вскидывался на каждый «ик» и веско произносил: «Ваше здоровье, мадмуазель!»

Тоже мне — белая кость, эскадрон гусар летучих…

Я расстроился, глядя на них. Потому что имел на вечер аналогичные намерения по поводу этой дамы. Не самые чистые, зато абсолютно прозрачные.

Опередил боевой товарищ…

Теперь Кривой с Лисичкой удалялись на заплетающихся ногах в темноту, а мне оставалось только мрачно смотреть им вслед. Этаким орлом–командиром, добычу которого походя склюнул залетный сокол. Приходится ерошить перья и делать вид, что ты выше этого.

От Лисы не убудет, конечно. Ревновать к кому–либо нашу взводную нимфоманку — занятие такое же бессмысленное, как вычерпывать реку пригоршней. Во взводе ее называют «белокурая бестия». От Ницше тут ничего нет, скорее, от Фрейда с его фаллической символикой, вытекающей из любого продолговатого предмета…

Обидно! Она, между прочим, целый вечер строила глазки именно мне. Пока они, глазки, окончательно не расфокусировались и не стали цепляться за всех подряд.

Игла заметила, как я провожал их взглядом. Все поняла.

— Держи жопу ежиком, а нос по ветру — народная женская мудрость, — с чувством сказала она, наблюдая за удаляющейся парочкой.

— Народ зря не скажет, — подтвердил я

— Какие же вы, мужики, все–таки примитивные! Одни инстинкты, да и те ниже пояса.

— Зато вы, бабы, удивительно тонкие существа…

Лиса, словно соглашаясь, громко и отчетливо икнула из темноты. «Ваше здоровье, мадмуазель!» Мы услышали, как Лисичка поблагодарила галантного кавалера жеманным хихиканьем, которое тут же сменилось рычащими, булькающими звуками. Судя по звукам, Кривой шарахнулся в сторону, и оба упали.

Господа офицеры, даме нездоровится! Блюют–с…

Да, тут гусарским поклоном не отделаешься, позлорадствовал я в душе. Девушку, похоже, надо отстирывать. Перед употреблением. Будет знать кривой черт, как нагло уводить барышень у друзей, упаивая их ракетной жидкостью до свинячьего состояния. Барышень, а не друзей, что обидно со всех сторон!

В темноте я видел, как Игла усмехается. По привычке не разжимая рта с оскалом страшных зубов.

— Не все, — уточнила она.

— А какие же еще?

— Есть просто стройные.

— Разница налицо, пожалуй, — согласился я. — Никогда об этом не думал.

— Ладно уж, не ври. Думал, небось, еще как думал… Слушай, командир…

— Чего?

Она молчала. Я тоже замолчал. Догадывался, что она хочет сказать, поэтому и молчал.

— Ничего… Ладно, проехали! — сказала наконец Игла. — Пойдем еще выпьем?

— А то! — с облегчением согласился я.

Нет, я все понимаю. И прекрасно чувствую, что осталось недосказанным между нами. Просто в некоторых случаях лучше прикинуться деревянным. С примитивными инстинктами ниже пояса. Во избежание ненужных и тягостных слов, которые все равно ничего не решат и даже не объяснят…

Извини, Иголочка…

— Ну, ты идешь? — спросил я, откидывая полог купола.

— Сейчас. Ты иди, я догоню, — сказала она, не поворачиваясь ко мне.

Я покосился на нее. Крепкая спина выпрямлена, голова, как обычно, гордо приподнята. Только голос прозвучал, словно натянутая струна. Только голос…

Я шагнул внутрь, в духоту и тесноту нашего четырехместного ППК.

И снова — давайте, братцы, за окончание войны, за тех, кто выжил на высадках, за тех, кто остался лежать на чужих планетах…

Впрочем, в ход уже шли вариации, мол, давайте, друзья–соратники, за тех, с кем мы воевали, пусть им тоже земля будет пухом, и праху — попутный ветер!

А что, война закончилась, и лютый враг вроде как не совсем враг, а уже — достойный противник. Эта мысль, помню, показалась мне настолько смешной, что я ржал до слез, почти до судорог, и наши штрафные орлы хохотали вместе со мной. Хотя не уверен, что мне удалось внятно изложить, над чем мы смеемся…

Выпьем, братцы… Подставляйте стаканы, братцы, наливаю… Да подожди ты лить, я же еще стакан не подставил… Есть тост, командир! Слушайте все — есть тост!.. Да хватит, хватит, куда ты льешь! И так уже в сортир идти страшно, того гляди взлетишь, как боеголовка!.. А мы все равно выпьем!

* * *

Теперь громкие вчерашние тосты словно бы полиняли, поблекли и выдохлись за ночь, как остатки спиртного в пластиковых стаканах.

Слова… Память… Память тоже выдыхается на удивление быстро. По сути, остаются только слова…

Не самая веселая точка зрения, согласен. А кто обещал, что употребление на ночь спиртовой жижи способствует утренней бодрости и душевному оптимизму? Правильно, никто этого не обещал. Иначе было бы слишком хорошо жить — чем сильнее нажрался с вечера, тем приятнее просыпаться с утра. Райское ощущение. Может, так будет в раю, этим он и отличается от остальной территории мироздания. Но в этом я не слишком уверен…

Вот такие глобальные идеи мироздания приходят в голову с утра пораньше, отметил я. Вместо того чтобы думать о следователях трибунала, всерьез озаботился будущим похмельем в раю.

Во–первых, рано. Во–вторых, самогонку из райских яблочек нужно заслужить, хотя бы предыдущей безгрешностью. А в–третьих, согласно одной из исторических версий, пресловутый змей, соблазнивший в райском саду Адама и Еву, был на самом деле обычным змеевиком, запчастью для веселого аппарата. Тогда все становится на свои места, и не возникает вопросов, почему их история закончилась так некрасиво — оба очухались голые, босые и без всяких перспектив карьерного роста. Да еще на какой–то помойке, наименованной в дальнейшем планетой Земля.

Совсем простая история. Мы, потомки, до сих пор расплачиваемся точно так же. Это и называется преемственностью поколений, рассудил я.

Да, похмелье…

На всякий случай я вкатил себе еще инъекцию «ФАПСа». Пару минут пережидал горячее острое покалывание по всему телу.

Можно считать, позавтракал. И в голове наконец прояснилось. По крайней мере, проблема перегонки райских яблочек перестала меня волновать…

Планета Казачок. 19 ноября 2189 г.

Временный лагерь войск СДШ.

06 часов 07 минут.

Выйдя из ППК и машинально глянув на ручной браслет–коммуникатор, я обнаружил, что до подъема еще пятьдесят три минуты. Почти час. Почти целый час крепкого, сладкого утреннего сна. Подлость! Кто бы меня ни вызывал и кому бы я ни понадобился, лишать старого ветерана заслуженного крепкого сна — это свинство…

«Ощущение свинства — категория постоянная! Я, может, сам рад поступать иначе, да только натура не позволяет», — как сказал умный боров, залезая с ногами в чужую кормушку.

К чему это я? Скорее, в философском смысле…

Было странно идти по открытой местности обычным человеческим шагом без брони и оружия. Непривычно. Чувство собственной незащищенности ложится на плечи почти физическим грузом. Плечи горбятся сами собой, шея вытягивается, а глаза так и шарят по сторонам. Машинально ищут, откуда шарахнет в ближайшее время. Приходится постоянно одергиваться, распрямляя спину почти насильно.