Контрмеры

— Понятно.

«Ещё бы мне не было понятно. В виртуальной реальности можно, например, несколько раз подряд содрать с жертвы кожу. Со всей сопутствующей кровищей, воплями, полноценным набором болевых ощущений… и без опасений, что в реальности это приведёт к чему-нибудь серьёзному. Заикание и ночные кошмары на всю оставшуюся жизнь — это ведь несерьёзно, да?»

— И что же мешает вам, уважаемая, применить ко мне этот чудный бескровный метод?

— Ничто. Кроме этических принципов.

Взгляд Сарины в упор был глубоким и редкостно тяжёлым. Даже направь она на Рона готовое к выстрелу оружие, давление вряд ли стало бы сильнее. Смотреть ей в лицо было… неуютно. Да нет, какое там — неуютно! Если для самого себя, честно, то попросту страшно.

Лучше изучать матовые разводы на полу межпалубного лифта.

А Сарина меж тем не унималась.

— Я с удовольствием засунула бы в имитатор того гада, который отдал приказ стрелять по планете главным калибром. Или, на худой конец, того, кто лично давил на гашетку. И тысяча с лишним мертвецов молча кивнули бы мне, давая необходимое оправдание жестокости. Я бы лично и с большим удовольствием прижала мороком скользкого типа, из-за которого погиб Ласкис. Но всё, что произошло между вашими вояками и нами, не меняет одного простого факта. Лично ты, Рон, никакой ответственности за инцидент в тринадцатом подсекторе не несёшь. Больше того, ты даже военнопленным считаться не можешь. Тебя доставили на борт «Росомахи», но не как врага, бросившего оружие в безнадёжной ситуации, а скорее как вынужденного гостя. Сам по себе способ захвата уже был этически сомнителен, поэтому никто из нас не имеет права усугублять ситуацию.

Рон всё-таки посмотрел на свою визави прямо.

— Вы это серьёзно?

— Что — «это»?

— Неважно. И…

— Да?

— Извините.

— А вот это уже лишнее. Будь ты виноват в чём-то таком, что требует извинений, я говорила бы с тобой совсем иначе. Или у вас в традиции коллективная ответственность?

— Ну… не совсем.

«У нас принято находить стрелочников. Но при одной мысли о том, как я объясняю значение данного „термина“, меня начинает тошнить.

Гадство! Что же там всё-таки произошло? Система ведь была пуста…

Нет. Её во всеуслышание объявили пустой. Надо ли тебе объяснять, насколько могут расходиться реальность и публичные заявления Вожаков?

Гадство!»

От расспросов Рона спасли остановка лифта и поспешный встречный вопрос:

— Раз вы спрашиваете такое, получается, что у виирай ответственность коллективной просто не бывает?

— Бывает, наверно. Но очень редко, в порядке исключения. Вдумайся: ведь «коллективная ответственность» — это либо оксюморон, либо, скорее, вообще катахреза. То бишь внутренне противоречивое высказывание. Нести ответственность можно лишь за что-то конкретное: поступок, слово, мысль. Ни первое, ни второе, ни третье не могут быть плодом усилий масс. Только индивида. И если иногда бывает сложно сказать, кто именно должен отвечать за тот или иной факт, в самом существовании конкретного ответственного лица усомниться нельзя.

— А если приказ исходит не от конкретного лица? Например, есть закон, выработанный коллегиально и утверждённый большинством голосов. Кому вменять в вину исполнение такого закона, если в конкретных обстоятельствах он оказался… сомнителен?

— Кому? Исполнителю, — ответила Сарина без тени сомнений. — Если закон вынуждает стрелять в разумных существ, в хаос такой закон! Кстати, коллегиально выработанные правила всегда будут в лучшем случае сомнительны. Компромисс — не самый лучший путь решения возникающих проблем.

— А какой, по-вашему, лучший?

— Идеальных путей не бывает, но спросить у самого знающего, на мой взгляд, куда естественнее. В группе может быть только один мудрейший, его и надо слушаться.

— А если решение мудрейшего не по нраву?

— Смирись. Может быть, время покажет, что прав был именно ты. Вот только мудрейшие на то и называются мудрейшими, что редко высказываются категорично. И ошибаются очень редко.

«Трудно с ней спорить…»

Впрочем, следом за этой мыслью явилась иная, предательская:

«А надо ли вообще спорить с ней?»

— Всё это замечательно, только есть одна махонькая проблема…

— Какая?

— Выбор этих самых мудрейших.

— Согласна. Но виирай эту проблему давно решили.

— Каким образом?

— Предвидение. Достаточно одного… вернее, — странновато усмехнулась Сарина, — одной пророчицы высокого класса, чтобы ставить на ответственные посты только тех, кто оправдает оказанное доверие. Тут, конечно, возникает проблема того самого доверия, но за четыреста хин-циклов можно заработать прямо-таки непрошибаемый авторитет.

— Четыреста хин-циклов? — отупело переспросил Рон. — Это больше трёхсот лет?

— В пересчёте на ваши единицы — да. А что тебя так удивляет? Разве у вас нет технологий продления жизни?

— Есть, но не настолько эффективные. Нет, не в том дело! Ты всерьёз про предвидение?

— Вполне. Что тебя так… а. Ну да. У вас же очень мало псиоников…

— И слава космосу, что мало!

— Почему? Что плохого в пси?

— А что хорошего в безумии и хаосе?

Сарина резко развернулась.

— Так. Вот мы и вычислили одну из болевых точек. Ты веришь, что я Владею пси?

На дне её зрачков напоминанием блеснул голубой огонь, и Рон поспешно кивнул.

— Тогда следующий вопрос: ты считаешь меня безумной? Не контролирующей себя?

— Нет!

— А раз так, — резюмировала Сарина с подчёркнутой мягкостью, — придётся допустить хотя бы теоретическую возможность того, что твоё «аргументированное» мнение по поводу пси может быть… необъективным. Пошли.

С этими словами она шагнула из коридора в неярко освещённое обширное пространство, в котором тут и там загораживали обзор безошибочно узнаваемые силуэты катеров, шаттлов и прочей маломерной космической техники. Рон последовал за ней.

В ангарном отсеке (а это были именно ангары, Рон не раз наблюдал за происходящим здесь через монитор компакта) жизнь била ключом. Вокруг было полным-полно виирай в чёрных комбезах техников и синих комбезах, выдававших принадлежность своих хозяев к военному флоту. С грузной неторопливостью топали такелажные экзоскелеты, шустро носились туда-сюда по специально выделенным дорожкам автоматы, летали словно сами по себе здоровенные контейнеры… Что касается катеров и шаттлов, то они периодически взлетали, разгонялись, пробивали слабо мерцающий силовой барьер атмосферного шлюза и скрывались из вида — либо, напротив, влетали в отсек, гасили остаточную скорость и опускались на отведённые для посадки места.

Пока Рон с Сариной пробирались через этот обманчивый хаос, Рону представилась возможность своими глазами проследить за двумя взлётами и тремя посадками. Как и советовала Сарина, рот он держал на замке, а ушки на макушке. Меж тем его провожатая неоднократно махала кому-то рукой, перебрасывалась с какими-то своими знакомыми короткими фразами, а с одним мужчиной (серый комбинезон, как у Сарины и у самого Рона — значит, пехота) говорила три минуты и сорок шесть секунд.

Рон засекал время с помощью таймера имплантата, но о чём разговор — не понял. Язык виирай он пока знал с пятого на десятое. Слишком поверхностно, чтобы понимать беглую речь.

«А вот она на бейсике шпарит почти как на родном… да и Старик с Рослым не отстают. Так освоить незнакомое прежде наречие всего-то за три неполных недели — в этом есть что-то сверхъестественное. Если эта троица просто одарена по части лингвистики, то хорошо. Если это результат применения пресловутого пси, то…

А если такая скорость обучения для виирай — нормальный уровень „выше среднего“?»

Поднимаясь следом за Сариной в салон малого шаттла, Рон продолжал размышлять:

«Нет, не могут они быть настолько умнее людей. Эволюция всех лепит с расчётом на выживание, а вовсе не на интеллектуальные подвиги. Наверно, они просто немного лучше умеют пользоваться тем, что им дала природа. Может, у них умникам достаётся заметно больше свободы, чем у нас, поэтому и…»