Я иду искать. История вторая

— Ты выглядишь, как я себя чувствую.

— Отдай плащ,— сердито сказал Олег. Оный плащ превратился в некое подо­бие кровельной жести. Йерикка, не вставая с корточек, начал умываться сне­гом.

— А мы часов шесть спали, — заметил он. Талый снег скользил у него по ли­пу и ладоням. Олег кивнул. Он, если честно, уже начал ощущать, что и в самом деле прошло часов шесть... и крупной рысью направился за ближайшие ска­лы, где буквально уткнулся в спину Резана, стоявшего со счастливым и уми­ротворенным лицом передом к камням.

— Далеко ли? — осведомился Резан. — Забито, прыгай подальше.

— Чтоб вас, — буркнул Олег, метнувшись вбок.

Девятнадцать мальчишек продрыхли совершенно неподвижно, да еще и вповалку, в самом деле не меньше шести часов, поэтому все испытывали наст­оятельную потребность «отлить», и снег вокруг места лагеря вскоре украси­лся пятнами — во-первых, неэстетичными, во-вторых, демаскирующими.

Холод ощущался с каждой секундой все сильнее, и горцы собрались у расщелины, жуя копченую рыбу из неприкосновенного запаса, щедротами их собратьев на востоке оставшегося нетронутым.

— Одно, мы тут не стать чтоб долго, — Гоймир кутался в отмякший плащ, — а уж в гавне об колено.

— Тверда жалко, — вздохнул Морок, поправляя ремни со снаряжением. — Как дальше станем?

Гоймир, вытирая губы крагой, огляделся вокруг прищуренными от снего­вого блеска глазами:

— Тааа... Вон тот одинец — за Длинной долиной — Слезная гора. Об лево — Белое взгорье... — он нахмурился, припоминая. — Коли идем промеж них, так будем...

— ...у озера Светозарного, — дополнил Йерикка, — а за ним — Дружинные Шлемы и Птичья река... По-моему, так и следует идти — и по возможности ни­когда сюда не возвращаться.

— Коли идем — то одно быстро, — вмешался Гостимир, часто облизывая губы. — Гляньте — буран на Слезной. А ее не зря так прозвали.

— Не зря, — кивнул Гоймир. В его взгляде появилась озабоченность.

Олег вгляделся в видневшийся километров за сорок на западе седоголовый пик. Мрачные тучи облегли его вершину и медленно, но верно, скользили вниз по склонам. Да, там бушевал буран покруче ночного здесь...

— На Птичьей можно станом стать. — решительно кивнул Гоймир. — Пошли. И попросим богов, чтоб дали нам не видеть наперед этих мест.

— В обгонку с бураном — то забава что надо, — сказал Данок. Резан пихнул брата в снег, и, пока тот барахтался, посоветовал:

— Одно помысль, что все гонятся следом — тебя и фрегат данванский не на­стигнет!

Уже привычно выстроившись в цепочку, горцы двинулись через снег...

Небольшая веска Пригорки стояла в этих местах уже лет сто — с тех пор, как на опустевшие после большой усобицы земли горцев пришли с юга лесовики. Одиннадцать добротных пятистенков предпочли бы оставаться ней­тральными и в этой войне, как остались нейтральными в дни Большого Взмятения. Какое-то время это удавалось и сейчас... но подобная самостоятель­ность никогда, не держится долго.

Сначала в веску ворвался отряд горных стрелков, вытрясший начисто все съестное. Стрелки перепороли всех мужиков, парней и мальчишек от две­надцати лет без верхнего предела шомполами, повесили на воротах войта и убрались. Очень спешили. А вот пришедший следом хангарский отряд никуда не спешил — он встал в Пригорках постоем и взялся за дело основательно. Два десятка кривоногих плосколицых чужаков жрали за две сотни, словно у каждого было по дюжине ртов, курили какое-то зелье из коротких трубок, а потом долбили из огнестрельного оружия по донам и сараям, но самое глав­ное — не давали проходу ни девушкам и женщинам, ни мальчишкам. Деревенс­кого священника, попытавшегося воздействовать на разорителей словом божиим, хангары утопили в выгребной яме, а его семью спалили вместе с небо­льшой церквушкой.

   Жители вески терпели безобразия с подобающей христианской кротос­тью. Ровно неделю. А в светлое Христово воскресение сыпанули в молоко ут­реннего надоя чемерицы — и не успевших прогадиться по-настоящему хангаров без единого выстрела подняли на тройчатки. На чем и успокоились — а зря, потому что присланный опять-таки хангарский отряд под командой офи­цера из славян немедленно приступил к наведению порядка. Пытавшихся соп­ротивляться перестреляли, почти всех остальных позагоняли в самый большой дом, заколотив ставни на окнах и двери — а сами взялись методично обыски­вать Пригорки, поджигая одно обшаренное строение за другим...

...Андрей метнулся от плетня к овину. Хангар лязгал, топал следом, а за сараем дико кричала сестра и хохотали насильники.

— Ма-альчик...— позвал хангар. И почмокал языком, — Иди сюда, — он гово­рил почти без акцента. — Я не обижу...

«Господи, помоги!» — затравленно подумал Андрей и, сжавшись в комок, рванулся из-за овина — мимо опешившего хангара. Ухнув, тот схватил... воз­дух. Обвешанный доспехами и снаряжением, хангар был природным всадником и неплохим бойцом, но никаким бегуном — и ни за что не догнал бы босого и одетого в одну рубаху мальчишку. Но, вспрыгнув на забор, отделявший огоро­ды от речушки, мальчишка поскользнулся на жердине, упал в траву — и не ус­пел даже вскочить.

Сопя и ругаясь по-своему, хангар пытался скрутить мальчишку. Андрей отбивался молча и отчаянно, лишь иногда вскрикивая от омерзения и ярос­ти. Воспользовавшись тем, что хангар шире расставил для упора ноги, маль­чишка изо всех сил впечатал колено под болтающийся кольчужный фартук...

— Вввууй...— выдохнул бандит, выкатывая глаза и складываясь пополам. Пра­вой рукой он потянул из ножен саблю. Андрей прыгнул к забору, рванул сле­гу, отчаянно крикнул:

— Убью! Не трожь, гад! — и раскачал дерево в руках.

Хангар попятился. Оставил саблю — клинок скользнул обратно в ножны. И, свирепо улыбаясь, перехватил в руки винтовку. Мальчишка прижался спиной к шатким слегам забора, сорванно дыша и глядя на черную точку ствола, ка­чавшуюся на уровне груди.

Улыбка хангара стала еще шире. Потом он хрипло булькнул и, выпустив оружие, поднес руки к короткому ножу, возникшему под челюстью, в том мес­те, где была распущена шнуровка кольчужного воротника. Снова булькнул. И плавно завалился на спину, взрывая землю грядок сапогами.

Забор вздрогнул. Андрей уронил слегу, посмотрел вправо-влево, еще не понимая, что произошло.

Четверо ребят постарше его — 13-15 весен — и одетые как горцы, стоя­ли у забора с оружием в руках. Один — рыжий, как анлас, с пулеметом, пришле­пнутым сверху сизым блином магазина — спросил Андрея, говоря не как го­рец, а как горожанин:

— Что в веске? Данваны?

— Ка... ратели, — с трудом выдохнул мальчишка. И сел в грядку, обхватив го­лову руками...

— Сколько? — Йерикка тряхнул мальчишку за плечо. Яромир трижды прокричал совой — горцы, лежавшие под речным берегом, поднимались на ноги и перебирались через плетень. — Сколько карателей?! Ну же, говори!

— Десятка три... наших в доме заперли...— Андрей опомнился, поднял голову. До него дошло, что окружающие его люди явно не враги. — Остальные дома жгут... спасите, Христа ради прошу...

— Ясно, — чуть брезгливо ответил Гоймир. — Ну — пошли.

Горцы заскользили через огороды, словно бесплотные мороки-скажи, на ходу изготавливая к бою оружие.

Каратели, естественно, часовых не выставили — обороняться было не от кого. Это их и погубило. Горцы появились между подожженных домов, среди рассеявшихся по веске ретивых поджигателей совершенно неожиданно и дейст­вовали молниеносно. Большинство хангаров бытли перебиты, трое плюс офицер — схвачены живыми.

Пока несколько мальчишек открывали двери дома, где были заперты уцелевшие жители, остальные собрались возле колодца, на сруб которого взгромоздился Гоймир с лицом прокурора Коржакова, разоблачающего деяния мафии. Пленных притащили, сюда же, но от хангаров толком ничего нельзя было до­биться кроме завываний и бесконечных просьб пощадить, да еще имени коман­дира — Иван Вратников.