Девятая пространства

Роман Суржиков

Девятая пространства

Мягким ударом Бекки отправляла мячик по привычному маршруту: двенадцать футов до противоположной стенки, отскок – и обратно. Под конец мячик терял скорость и плавно вкатывался под подушечку лапы. Бекки накрывала его, выжидала какое-то время и вновь отталкивала игрушку от себя, чтобы взглядом карих глаз проследить его путь: двенадцать футов, отскок, двенадцать футов. В астрономически размеренном движении мячика было нечто завораживающее, гипнотизирующее. Хьюго Шелби, наблюдавший эту игру уже не первую неделю, знал, что именно притягивало внимание. Мягкая трава, что устилала пол вольера, не была идеально гладкой, а сквозь вентиляционные отверстия в стекле струился слабый поток воздуха. Из-за этого мяч чуть заметно уходил от траектории, смещался на дюйм-два то вправо, то влево. Такое случайное колебание отличало игру Бекки от холодной точности маятников и беспристрастной математики планет – да и от любого другого движения в этом мире.

Бесчисленные экскурсионные группы вели себя настолько одинаково, что Хьюго мог бы сопровождать их без помощи зрения и слуха. Первые три-четыре минуты из отпущенных двенадцати визитеры жадно рассматривали Бекки и гулким шепотом высказывали впечатления. Из их кучного бормотания выбивалось нечто вроде: «какая синяя!», «мама, а правда», «да просто кошка», «а я читал», – и всякий раз группа косилась на издавшего возглас. Затем люди замечали, что Бекки целиком поглощена монотонной игрой с мячом, и их экскурсионное присутствие ровным счетом ничего не меняет в мировосприятии знаменитости. Тогда голоса становились громче и приобретали ощутимый оттенок досады. Кто-нибудь обязательно спрашивал:

– Это что же, она все время так?

И Хьюго отвечал, например:

– Сэр, Ребекка – весьма обстоятельная леди. Она оставит мяч в покое лишь тогда, когда добьется от него идеального поведения.

Или говорил:

– В пять пополудни мисс Ребекка прервет свои занятия для обеда, а затем немного вздремнет, если плотная пища наведет ее на раздумья.

Но вскоре, к середине посещения, экскурсанты впадали в легкий транс. Вопреки логике, их взгляды фокусировались не на Бекки, а на игрушке под ее лапой, провожали, следили, погружались в действо. Разговоры гасли сами собой, и когда на двенадцатой минуте Хьюго осторожно произносил: «Леди и джентльмены, время визита, к великому сожалению, подошло к концу», – его голос звучал чуждо и неуместно.

Пятидесятидвухлетний Хьюго Шелби, высокий и худой, как жердь, с благородной проседью в висках, походил одновременно на дворецкого и полковника гвардии. Он состоял смотрителем зоологического музея при Натуроведческом институте Бирмингема.

Ребекка была красивым, изящным животным, слегка напоминавшим ягуара. Ее ультрамариновая шерсть искрилась так сильно, словно состояла из тончайших стеклянных игл. Ребекка не была привередлива в питании, но предпочитала мясу и молоку песок с марганцовкой. Четыре часа в сутки она спала, остальное время посвящала игре с брызгами воды, или скакалкой, или мячиком. Сородичей в земной фауне она не имела.

Кафе «Ромашка», дрейфующее на поверхности озера, имело неоспоримое достоинство: оно состояло из лепестков. Каждый лепесток представлял собой уютную кабинку с одним столиком, изолированную от остальных посетителей.

– Пять месяцев, доктор, – произнес полковник Хардинг, отставил кружку, вытер губы тыльной стороной ладони и веско повторил: – Пять месяцев. Это немалый срок.

– Я в курсе, полковник. Это на тридцать дней больше, чем четыре месяца. И?

– Что вы успели узнать об экземпляре?

– Еженедельно я шлю об этом отчеты своему начальству. По пути их перехватывает и читает также ваше начальство. Что-нибудь добавить?

Полковник Хардинг, начальник специализированной охраны экземпляра U1, извлек из кармана портсигар, сноровистым щелчком откинул крышечку, протянул доктору. Восемь круглобоких сигар безупречной стройностью ряда напоминали патроны в обойме.

– Спасибо, травиться не желаю, – ответил Гамильтон, выбил сигарету из пачки «честера» и глубоко затянулся.

– Напрасно. – Полковник вальяжно откинулся на спинку, закурил. – Напрасно вы так. Я предлагаю поговорить откровенно.

Он обвел красноречивым взглядом замкнутые стены кабинки. Доктор Гамильтон пожал плечами:

– Начинайте.

– Что ж… Экземпляр U1 был обнаружен 5 марта. Он имел неосторожность разгуливать ранним утром между корпусами Натуроведческого института, где был пойман и изолирован для дальнейших исследований. В оном институте, конечно же. Как человек здравомыслящий, я вижу два пути, какими экземпляр мог попасть сюда. Первый: упал с неба. Второй: черт его знает как.

– Стройно излагаете. Но есть и другие пути. – Доктор выпустил колечко дыма. – Ребекка – аномалия коллективного бессознательного, проявляющаяся в идентичных галлюцинациях у всех наблюдателей. Ребекка – новая модель терминатора, заброшенная в прошлое, чтобы уничтожить Джона Коннора, который придет в наш музей поглядеть на нее. Ребекка – генетический мутант, разработанный НАСА с целью проверить реакцию человечества на генетических мутантов. Имеется еще порядка двадцати пяти версий.

Полковник хмыкнул.

– Умиляет, как вы упорно называете экземпляр Ребеккой. Неужели вы установили пол существа?

– Знаете, понаблюдав за ней всего один день, Хьюго Шелби сказал: «Да, это – настоящая леди». Дальнейшие исследования не дали оснований усомниться в этом выводе.

– Вы смеетесь надо мной?

– Никак нет, полковник Хардинг, сэр!

Военному понадобилось несколько секунд, чтобы уловить и проглотить издевку.

– Ладно. Неважно. Что происходит дальше. Десять недель – скакалка. Восемь недель – капли на стекле. Теперь – мячик. Эти игры необъяснимы и бесцельны.

Движением рук и глаз доктор Гамильтон передал нечто о неисповедимых путях господних.

– На первый взгляд бесцельны, – веско продолжил полковник. – Скакалка, подброшенная существом вверх, падает на пол. Движения воздуха, сила и направление броска, начальная форма скакалки, ее температура – все это влияет на динамику падения. Ложась на пол, скакалка всякий раз образует новый рисунок. Вода, выплеснутая на стекло, стекает в виде капель, каждая движется по траектории, на которую влияет десяток факторов. Наконец, мячик катится по неровной траве и отскакивает от стенки под различными углами. Любой из этих процессов, доктор, зависит от такого числа переменных, что результат предсказать почти невозможно. Это – хаотические процессы.

– Скорей, стохастические [1]…– Доктор зевнул. – Ну и?

– Экземпляр U1 способен неделями наблюдать за такими процессами. Не исключено, что он делает множество выводов! Не говорит ли это о его разумности?

– А о моей?

– В каком смысле?

– Однажды я ради интереса попробовал игру Ребекки. Стал подбрасывать скакалку и смотреть, как она падает. Меня хватило на пятнадцать минут. Через четверть часа стало нестерпимо скучно. Согласно вашей теории, я – форменный кретин.

Хардинг подался вперед и уперся руками в крышку стола, чуть разведя локти в стороны. В его позе было нечто упрямо-бульдожье.

– Доктор Эдвард Гамильтон, вы – ректор Натуроведческого института. Вы руководите исследованиями экземпляра на протяжении пяти месяцев. Чем вы занимаетесь все это время? Кормите начальство сказками о непредвиденных трудностях. Тратите время на маловразумительные рентгеновские снимки и ультразвуковые сканы. Сотнями проводите дурацкие тесты рефлексов. Суете нам анализы экскрементов! Доктор, на кой черт все это? Почему до сих пор нет теста ДНК? Почему на теле этой Бекки не сделали ни единого разреза? Почему запрещено вводить в нее зонды? Почему вы не можете ответить на один-единственный вопрос: существо – инопланетянин или нет?