Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 1

– Про письмо я знаю. Что ещё?

– А, разве этого мало?!

– Что ещё, Изабо?!

«Ого, – подумала королева, – кажется всё действительно серьёзно».

Она прикрыла радостно сверкнувшие глаза рукой, демонстрируя, как тяжело открывать ей горькую правду, и еле слышно выдавила:

– Моя фрейлина, мадам де Монфор была её шпионкой.

А сама подумала: «Если твой интерес не тот, что я жду, ты сейчас рассмеёшься».

Но герцог молчал. И, выждав немного, Изабо опустила руку, тряхнула головой и с обидой, смешанной с вызовом, спросила:

– Ну, что же ты не смеёшься?

Она хотела добавить ещё и фразу о том, что шпионство Бургундца всегда забавляло, однако, слова застряли в горле. Коротышка, хоть и не веселился, зато смотрел с таким ликованием, словно услышал о капитуляции Монмута или дофина.

– Что же могла знать о тебе мадам де Монфор? – спросил он нетерпеливо.

– Ничего особенного, – проговорила королева, не сводя глаз с лица герцога. – То, что знала она, известно теперь любой прачке в королевстве.

– Это ты про шевалье? Мадам де Монфор привела к тебе Бурдона?

Губы Изабо искривились, то ли от горечи, то ли от презрения.

– Нет! – Отрезала она. – Шевалье ко мне привела сама герцогиня… Ловко, правда? И вполне достаточный повод для ненависти.

И тут герцог захохотал. Изабо ни разу не слышала, чтобы Бургундец смеялся с таким удовольствием. Под тяжёлыми черепашьими веками даже выступили две слезинки, утирая которые он пару раз повторил: «Ай да, герцогиня! Вот чёртова баба…»

Растерявшаяся Изабо не знала, как ей себя вести и, что думать. Она ждала чего угодно, только не этого хохота, причину которого необходимо было выяснить немедленно, чтобы понять – собирается Бургундец воевать с мадам Иоландой, или выспрашивал всё для того, чтобы вернее с ней подружиться?! Вот была бы незадача… Но, как его спросишь? Этот дурацкий хохот всё перепутал в голове Изабо, мешая сосредоточиться…

– Я не понимаю.., – пробормотала она и тут же осеклась.

Показывать растерянность было нельзя! Следовало немедленно взять себя в руки, чтобы не упустить этот важный момент и не дать герцогу возможности просто повернуться и уйти, отравив её долгое выжидание сомнениями и неясностью… Годы власти, связанные с бесконечным притворством, научили её беспроигрышному ходу, поэтому королева выпрямилась на стуле и холодно потребовала:

– Извольте прийти в себя, герцог. Не забывайте, кто перед вами и объяснитесь!

Продолжая смеяться, Бургундец встал и шутливо поклонился.

– Прошу прощения, мадам. Но меня рассмешило то, как сильно вы недооценили её светлость. Вам бы благодарить герцогиню, а вы ненавидите.

– Вы что?.. Вы насмехаетесь?!

– Ничуть. Но во всём королевстве не нашлось никого другого, кто смог бы разозлить вас так изощрённо и ловко, как это сделала она. И теперь, мадам, вы та самая женщина, которая ДОЛЖНА хотеть погубить Францию!

Герцог, наконец, перестал смеяться и, встав перед Изабо, упёр руки в бока.

– Она делает из вас легенду, ваше величество. Но не волнуйтесь, теперь, когда у меня всё сложилось, я получил против мадам Иоланды такое оружие, которое спутает все её планы…

Он немного помолчал, окинул Изабо насмешливым взглядом, а потом добавил:

– Или мы вместе сотворим-таки великое чудо, раз уж всё так отменно подготовлено. Мадам герцогине теперь некуда деваться, и ей Богу, Изабо, ради такого я готов пожертвовать даже тобой. Но, – добавил он с откровенной издевкой, – утешением нам обоим должно служить то, что ты навеки войдёшь в историю, как новая Мессалина!

Герцог снова низко поклонился и, пожелав её величеству приятного вечера, ушёл, не считая нужным что-либо ещё объяснять. А Изабо так и осталась сидеть, глядя ему вслед. Хищник в ней испуганно поджал хвост, потому что охотник внезапно выстрелил из какой-то непонятной засады, и не в жертву, а в него самого. И теперь уже следовало наносить свой удар так, как подсказывал инстинкт выживания.

Королева нервно позвала фрейлину.

– Велите прислать моего секретаря, и побыстрее!

Потом вскочила, достала бумагу, перо и, брызгая во все стороны чернилами, написала: «Сударь, однажды вы не выполнили своего обещания и теперь должны мне услугу. Извольте явиться так скоро, как только сможете, и выплатите свой долг».

А когда секретарь пришёл, королева тоном, ясно дающим понять, что поручение крайне срочное и важное, повелела:

– Немедленно отыщите мне господина де Ла Тремуй!

Сюлли – Труа

Жорж де Ла Тремуй, увидев через окно въехавшего во двор верхового с королевским гербом на груди, побледнел, попятился и едва не свалил стул, с которого только что поднялся, чтобы посмотреть, кто приехал.

Ничего хорошего от таких визитов он не ждал.

Ещё год назад не успел отряд, посланный в Тур для ареста королевы, покинуть Париж, как Великий управляющий королевского двора быстренько подал в отставку, ссылаясь на подорванное в плену здоровье. А затем, наскоро передав дела, собрался и уехал в родовое поместье матери в Сюлли, где и затаился в надежде, что «чистящий» двор Бернар д'Арманьяк не скоро о нём вспомнит.

Но даже, когда власть в столице переменилась, и на смену Арманьяку пришёл герцог Бургундский, Ла Тремуй не спешил приносить присягу верности своему бывшему господину. Опыт подсказывал ловкому царедворцу, что не настали ещё те времена, когда можно определиться с выбором суверена. Поэтому он коротал дни в скучном обществе супруги Жанны, с отвращением нахваливая её унылые монастырские вышивки и слушая очень чтимого ею трубадура с дохлым, сиплым тенорком.

Иногда Ла Тремуй писал ничего не значащие письма родственникам жены, оставшимся в Париже, а господа д'Овернь охотно ему отвечали, зазывая обратно, и недоумевали, почему Ла Тремуй не возвращается. «Здесь сейчас огромное поле деятельности, – писали они. – На одних только переговорах с дофином можно сделать неплохую карьеру…» Но Ла Тремуй, не давал себе труда даже задумываться над этим. «Деритесь пока сами, ваши величества, высочества и светлости, – размышлял он, сворачивая прочитанные письма. – Драка между вами – тот же Азенкур, затопчете и не заметите. Но когда-нибудь в руки одного из вас шлёпнется-таки жирный кусок удачи, и тогда, милости просим… А точнее – позвольте представиться, я тот, чьё место под крылом сильного господина, когда не надо бояться, что твоего покровителя удушат в каком-нибудь сыром подвале или доведут до плахи клеветой, или просто вышвырнут, как ненужную собаку… Я подожду своего часа. Уж чего-чего, а терпения мне не занимать. Зато, когда этот час пробьёт, все вы удивитесь тому, на что я способен».

Появление королевского гонца во дворе замка стало для Ла Тремуя почти стихийным бедствием. От кого он? От королевы, или от герцога?! И то, и другое было неприемлемо, потому что королева реальной властью не обладала, а герцог, напротив, был слишком силён сейчас, чтобы испытывать нужду в бывшем придворном. Скорее, желает расквитаться за прошлое…

Впрочем, на догадки, кто от кого и зачем, времени не оставалось – слуга с докладом о прибытии гонца мог явиться в любую минуту. Поэтому, сорвавшись с места, Ла Тремуй в два прыжка, как мальчишка, добежал до своей спальни, кое-как посрывал верхнюю одежду и рухнул в постель, еле успев натянуть на себя покрывало.

– Передайте мои извинения посланцу за то, что принять его могу только здесь, – еле слышно заявил он пришедшему слуге. – Моё здоровье подводит меня в самые неожиданные моменты.

– Но посланец привёз только письмо, – сказал озадаченный слуга – всего полчаса назад он видел своего господина бодрым и здоровым.

– Давайте, – прошелестел Ла Тремуй, высовывая из-под покрывала ослабевшую руку.

Он взял туго свёрнутое послание, рассмотрел на сургуче печать королевы и тяжело вздохнул.

– Проследите, чтобы гонца хорошо накормили, пока я прочту и составлю ответ.