В третью стражу. Трилогия (СИ)

посветиться

заодно. Тем более что

перед смертью не надышишься

. Я прав, товарищ Вощинин?"

   Из газет:

Ожесточенные бои между регулярными частями Чехословацкой республики и судето-немецкими повстанцами (Фрайкор). Сообщается о сотнях убитых и множестве раненых мирных жителей. Массовый исход немецкого населения в Австрию и Германию.

На фотографии т. Сталин и т. Ворошилов на совещании передовых колхозников и колхозниц Узбекистана. Оба смеются.

Победа Народного Фронта на парламентских выборах в

Испании

. Новый премьер - Мануэль Асанья - восстанавливает действие конституции 1931 года.

   Глава 2. Среда тринадцатое:

Хронометраж

13.02.36 г. 06 ч. 00 мин.

   По идее, должен бы звучать Бетховен или еще кто из "той же оперы" - Гайдн, или Глюк, или вагнеровский "Полет валькирий" - но в немецко-фашистской башке Баста фон Шаунбурга куролесил Моцарт со своей Eine Kleine Nachtmusic, и под эту неслышную миру музыку Олег проснулся, встал с постели и начал этот день.

   "Среда тринадцатое... Это же надо! Хорошо хоть не пятница..."

   Он тщательно побрился, принял холодный душ, намеренно взводя нервы в положение "товсь", выпил чашку крепкого черного кофе и только тогда стал одеваться. Брюки, ботинки и свитер, предназначенные для этого дня, куплены в разных магазинах и в противоположенных частях города. Вместо пальто Олег надел сегодня потертую кожаную куртку, в ней одинаково удобно будет и бегать и стрелять: один пистолет - "четырёхсотую" "Астру" - засунул за ремень брюк под свитером, а другой такой же висел под мышкой в кобуре. Очки с обычными стеклами без диоптрий, накладные усы и темный парик с кепкой довершали его сегодняшний наряд.

   "Вполне!" - Олег кивнул своему отражению в зеркале, проверил запасные магазины в карманах, и вышел из дома.

   Через полчаса он затормозил около гаража, где дожидалась своего часа "машинка бога войны", припарковавшись неподалеку, обошел авто, попинав шины, и направился к двери.

   - Это я, Шульце, - ответил он, когда на аккуратный стук из-за двери осведомились, кто это и что этому кому-то понадобилось в половине восьмого утра?

   - Ну? - спросил Олег по-немецки, когда Кольб открыл дверь. - Вы готовы?

   - Д-да... - выглядел поганец неважно: бледен как полотно, глаза тусклые, нижняя губа подрагивает.

   "Не боец... Но с другой стороны..."

   - Не надо бояться, - сказал Олег, стремительно превращаясь в фон Шаунбурга. - Вы же мужчина, дружище. И я все время буду рядом.

   - Я не боюсь, - голос усталый, хриплый.

   "Будем надеяться".

   - Я в этом не уверен, - улыбнулся Олег, закуривая.

   - Вы можете на меня положиться.

   Боже, как жалобно прозвучало это заверение!

   "Детский лепет... Но тебя, парень, никто силком в нацисты не тянул, не так ли?"

   - Как там наш клиент? - спросил Олег, переходя к главному.

   - Он спит, - промямлил Питер Кольб, и по его виску скатилась капля пота.

   - Ну, раз спит, значит, жив, - усмехнулся Олег и положил руку на плечо собеседника.

   - Жив, - как эхо повторил его последнее слово Кольб.

   - Хорошо, - кивнул Олег, но руку с плеча Питера так и не снял. - Вы помните, что надо делать?

   - Д-да... - выдавил из себя "подлый нацистский наймит". - Подъехать, остановиться, заглушить мотор, поставить на стояночный тормоз и уходить.

   - Но не бежать! - поднял вверх палец Олег. Он снял-таки руку с плеча Кольба и мог теперь жестикулировать.

   - Не бежать, - согласно кивнул Кольб.

   - А где остановиться? - этого задохлика следовало проверять все время, - доверять такому, это, знаете ли, верх несерьезности.

   - Там, где вы мне скажете, - пролепетал Кольб.

   - Верно! - Олег снова положил руку на плечо Питеру Кольбу и заглянул ему в глаза. - Никакой отсебятины, дружище, а то яйца оторву и заставлю съесть. Ты мне веришь?

   - Д-да...

   - Вот и славно, - оскалился Олег, не разрывая, впрочем, зрительного контакта. - Нигде не останавливаться. Ехать аккуратно. Остановиться точно напротив двери кафе или, если не получится - напротив витрины. Я буду ехать за вами и подберу метрах в ста от авто. Но, умоляю, Питер, не заставляйте меня быть жестоким!

13.02.36 г. 10 ч. 23 мин.

   - А вот и наш друг,- Ольга сказала это настолько спокойно, что Виктор даже головой покрутил, но, разумеется, мысленно. А она... То ли, и в самом деле, нервы у нее железные, то ли актриса такая, что в образе даже о страхе забывает. Чужая душа - темный лес! Но с другой стороны: не психует, не мандражирует, - за одно это ей спасибо полагается. Любая другая уже головой об стену в истерике билась бы. А этой все нипочем.

   "Неординарная женщина... Есть женщины в замках альпийских! - О! Почти Некрасов", - нервно ухмыльнулся Федорчук.

   А между тем, месье Рур раскурил трубку и подошел к краю тротуара, лихорадочно высматривая такси. Но, как назло, машин на улице было мало, и ничего похожего в поле зрения не попадало. Во всяком случае, вот так вот, сразу. Виктор оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как отъезжает от тротуара коричневый "Барре" Сергеичева.

   - Такси! - крикнул журналист и помахал в воздухе длинным черным зонтиком. - Такси!

   - Будет тебе такси, только не голоси! - по-немецки сказала Ольга и закурила, наблюдая, как подкатывает к клиенту загримированный черт знает под кого и уже совершенно не похожий на себя Степан.

   - Тебе его не жаль? - спросил Виктор, аккуратно трогая угнанный накануне Олегом шестицилиндровый "Делаэ 135".

   - Ты знаешь, Витя, - по-русски ответила Ольга. - Я вчера встретила на улице Дали и Магритта.

   - Того самого? Сальвадора? - Виктор увидел темный Ситроен "Traction Avant", пристроившийся за такси "Сергеичева" и одобрительно кивнул. Ну что ж, никто ведь и не считал товарищей чекистов дураками. Ведут клиента. Причем ведут издали, чтобы заметить хвост, если и когда он вдруг возникнет у приятеля товарища маршала. Но они такой вариант, к счастью, предусмотрели, и Виктор держался "очень позади", но и Матвеев следил, чтобы его ненароком не потеряли.

   - Того самого? - спросил Федорчук.

   - Да.

   - Круто! А Магритт? Фамилия знакомая, но вспомнить...

   - Он художник сюрреалист такого же уровня, что и Дали, а, может быть, и выше. Дело вкуса.

   - Ага, - сказал Виктор, чтобы что-нибудь сказать. - А ты его, стало быть, в лицо знаешь.

   - Моя сестра защитила диссертацию на тему "Магический реализм Магритта и движение Сюрреализма", а я ее редактировала.

   - И к чему ты его вдруг вспомнила? - вот тут и сомнений быть не могло. Наверняка, этот Магритт не просто так к разговору приплелся.

   - Он прожил в оккупированной Бельгии всю войну, - Ольга выбросила окурок в окно. Голос у нее был ровный, но Виктор уже понял, что сейчас услышит. - Страдал ужасно. Даже краски стал использовать более темные.

   - Тоже позиция, - не стал спорить Виктор.

   На самом деле это было крайне больное место во всей их эскападе. Что есть минимальное зло, необходимое и достаточное для создания некоего гипотетического Добра, и в то же время простительное перед ликом Божьим? Ольга права. Этот Магритт - будь он трижды гений - жил при немцах и не тужил. То есть, тужил, разумеется, и, наверное, конфет своим детям купить не мог, но в то же самое время его, Виктора Федорчука, родные умирали от голода в блокадном Ленинграде. Виноват ли в этом Магритт? Виноваты ли украинские родственники Федорчука, пережившие в селах Полтавщины оккупацию, что другие его родственники гибли в боях или от истощения? Нет, наверное. Однако сейчас перед ним самим - перед ним, перед Олегом, Ольгой, Степаном, перед всеми ними - стоял выбор: смерть нескольких французов и какого-то числа советских военных и чекистов или... А вот в этом "или" и заключалась вторая большая проблема. Знай они наверняка, что все это не напрасно, было бы куда как легче. На душе, на совести, на сердце... Но ведь и не делать ничего нельзя, иначе зачем всё? Вот и думай. Головой.