Альтернативная история

К концу августа враг окружил Лондон, и великая армия сипаев, которую лорд Джонни собрал вокруг себя, спряталась за хилыми стенами. Стояла жара, и город был переполнен. Канализация не работала. От реки распространялось зловоние. Колодцы протухли. Но надежда не угасала, и танцы продолжались. По улицам частенько проносили отрубленные головы только что раскрытых коллаборационистов и индийцев, а индийские генералы караулили снаружи, за стенами города.

Помню, однажды утром я бродил по странному городу, в который превратился Лондон: храмы разграблены, дома и мосты разрушены. Теперь здесь не было ни садху, ни нищих, точнее, мы сами в них превратились. Город окутал смог пожарищ, который затмил небеса и солнечный свет. В этом странном сумраке улицы казались вымощенными самым необычным образом, словно я бродил среди нот. Под ботинками хрустели бронзовые обломки корпусов карманных часов из разграбленного магазина. Я остановился, чтобы поближе их рассмотреть, и обнаружил несколько кусочков золота. Сразу вспомнил, как мы рука об руку с Джонни возвращались из бара на Чаринг-Кросс неподалеку отсюда. Казалось, что это было совсем недавно. Теперь пива не сыщешь, даже воду раздобыть трудно. Впереди возвышалась стена Английского хранилища, на которую тогда мочился Джонни, но теперь она пестрела новыми лозунгами.

Краем глаза я заметил движение. В городе стало небезопасно, и рука сама собой метнулась к штыку, но я увидел женщину в парчовом красном сари, невысокую и, по-видимому, молоденькую. Она поманила меня. Я последовал за ней, хотя понятия не имел, что ей от меня нужно.

Вход в Английское хранилище когда-то был грандиозным. К обвалившейся арке льнули грязные статуи, которые, как я подозревал, некогда символизировали искусство или любовь. Снаружи было темно, а внутри вообще хоть глаза выколи. Такая тьма, в которой невозможно отличить нагромождение колонн от теней, гнили и брошенных вещей. Внутри чадили несколько сальных свечей, и я увидел, что Хранилище выглядело совсем так, как говорил Джонни. Некогда великолепное и грандиозное старье настолько обветшало, что им побрезговали даже вездесущие толпы грабителей. Подмоченные дождями торжественные кареты. Кровати со вздувшейся зеленой обивкой, напоминавшие распухшие трупы, плывущие вниз по течению реки. И повсюду книги. Не только расставленные по полкам, но сваленные в кучи на полу, растерявшие плавающие в лужах страницы. Даже летом здесь было влажно и воняло мочой. Если бы весь Лондон охватил пожар, Английское хранилище вряд ли бы стало хотя бы тлеть.

Женщина в некогда роскошном сари шла впереди, манила меня и все время тараторила надтреснутым голосом — несла полную околесицу, которая казалась знакомой. Поминала обрывки эпох и любовь, которой неведома смена времен, — полная чушь, но милая и ученая. Я догадался, кто эта особа, и, когда мы вошли в некое подобие заваленного обломками мебели и ржавеющими доспехами внутреннего дворика, я увидел еще много таких, как она.

Они напоминали ворон — расселись на насесте и каркают. «Девочки из Хранилища», как называл их Джонни. «Странно жить в таком запустении», — подумал я, но все же позволил женщине прижаться ко мне, хотя воняло от нее ничуть не лучше, чем в городе.

Черными, вороньими пальцами она неуклюже шарила у меня под брюками. На заплесневелых полках за ее спиной виднелись подгнившие корешки книг. Я даже смог разглядеть известные мне от Джонни имена: «Шекс…» и что-то такое, Чосер, а еще Донн — или Дан, Донни? Как его там? И некто по имени Марло. Фигня из арсенала старины Джонни. Таково мое мнение. А еще у замшелой и покрытой пузырями краски облупившейся стены, с обрывками плетей ползущих растений, стояла большая картина маслом, на которой было изображено какое-то пропащее, но величественное английское поместье. Ясно, что его больше нет и оно принадлежало разграбленной Англии далекого прошлого. Я отшатнулся от женщины и скорее бросился прочь, пока ей не вздумалось меня догонять, швырнув ей кусочки золота, которые подобрал у разграбленного магазина часов. Хотя, как и все в городе, это было бессмысленно. Она кричала мне вслед, что у нее есть сын, хороший мальчик, и он тоже продажный.

Пока я торчал во тьме Английского хранилища, Лондон расшевелился. На улицах толпился народ и крушил все, что еще можно было разрушить. Люди кричали, выли, вопили и рвали на себе одежду, палили в воздух — бессмысленная трата драгоценных пуль. Я сначала решил, что индийцы проломили стены. Но мне известно, как выглядит сражение, поэтому я быстро смекнул, что это не то, хотя из-за шума и беспорядка не сразу понял, что к чему. И даже потом никак не мог поверить.

Этим утром Джонни Спонсон, лорд-протектор всея Англии, вышел погулять, дабы поднять боевой дух войска, прикоснуться к больным и раненым, взывавшим к излечению, показаться толпам жаждущих. Я уверен, что он не сомневался в своей безопасности, но индийцы разместили снайперов настолько близко, что один из них умудрился попасть в Джонни (он одевался так, что являлся отличной мишенью). Я хватал первых встречных за руки и кричал: «Он жив? Умер?!» Но никто не знал наверняка.

Я пробирался ко дворцу Сент-Джеймс. Если бы я попытался пойти другой дорогой, меня бы просто растоптали. Гвалт стоял такой, что просто жуть. А потом я услышал, как дворцовая стража у ворот выкрикивает мое имя. Ко мне со всех сторон потянулись руки, и я почувствовал, как меня поднимают. Раздались крики: «Да! Вот он! Это рядовой сипай Дэйви Уиттингс!» Я опасался за свою жизнь, несмотря на то что мы со смертью уже давно достигли полного взаимопонимания. Наконец ливрейная стража Джонни Спонсона пронесла меня над толпой и через врата дворца Сент-Джеймс, а затем провела через завалы золоченой мебели, наподобие тех, что громоздились в Английском хранилище. Когда за мной захлопнулась последняя дверь, я оказался в одиночестве в большом тронном зале Джонни.

Без толпящихся так называемых генералов — заискивающих и гогочущих дураков — здесь было до странности пустынно и безмолвно. Посредине зала громоздилось нечто странное: высокое сооружение из резных столбов и красных занавесок с изображениями лотосов, отгораживающих пространство величиной с комнату. Вглядевшись, я увидел Джонни и понял, что это сооружение — нечто вроде кровати. Разодетый в обычный свой плащ и усыпанный драгоценностями тюрбан, увешанный многочисленными офицерскими цепочками, он полусидел-полулежал на подушках и улыбался, почти хихикал, а его правая рука покоилась на перевязи. Я даже не сразу поверил своим глазам:

— Значит, ты не умер?

— Они так говорят?

— Никто не знает наверняка.

— И все они заливаются слезами и выкрикивают мое имя?

— А чего ты ожидал?

Он развеселился пуще прежнего.

— Слава, — пробормотал он, — напоминает мне круги на воде, которые становятся все больше и больше до тех пор, пока не исчезнут. Не находишь ли ты это сравнение верным, Дэйви?

— Ты же знаешь, что я ничего не смыслю в подобной чуши. Я никогда ее не понимал.

— Правда? — Казалось, он удивлен, почти огорчен. — Может, так и есть.

— Зачем я тебе понадобился, Джонни? Какого черта меня сюда притащили?

Может, он в самом деле боялся, что умирает, и хотел напоследок повидаться со старинным приятелем Дэйви Уиттингсом? Только выглядел он не настолько скверно и нынче ему были близки совсем другие люди — прихлебатели, женщины, разодетые как принцессы, а поведением напоминавшие шлюх, и мужчины, которые воняли, как мясники, ибо к их одежде намертво прилип запах смерти. Некоторые из них были моими старыми знакомыми, хотя теперь их не узнать. Что касается меня, я по-прежнему оставался второклассным сипаем Дэйви Уиттингсом. На улицах весь Лондон скандировал имя Джонни Спонсона, и я подумал, что ему просто захотелось увидеть меня, чтобы напомнить себе, как высоко взлетел он сам.

Конечно, я не дождался от него честного ответа — он вообще никогда не говорил прямо. Сейчас тоже, по обыкновению, фыркнул и усмехнулся своей фирменной улыбкой. А потом стал разглагольствовать о том, как Англия в ком-то нуждалась. Не обязательно в Джонни Спонсоне, просто он острее всех чувствовал эту необходимость и знал, как ее удовлетворить. Сказал, что он словно земля Англии, этого облеченного верховной властью королевского острова, величавого места… Обычная чушь! Такое ощущение, будто он вещал мне со смертного одра, хотя явно не умирал. Скорее всего, он репетировал, как тогда, сидя возле меня в омерзительном госпитале. Или, может, решил по случаю ранения вознести самого себя на деревянный крест?