Октябрь, который ноябрь (СИ)

Вспомнив о перчатках, Алексей Иванович, неудобно зажав под мышкой оружие, принялся натягивать едва не забытый предмет экипировки. Скорострельное оружие требовало тщательного соблюдения осторожности: при пальбе ствол раскалялся так, что голым ладоням ожогов не избежать.

- Глупо, глупо! - сердясь на себя, боевик взялся за оружие - совершенно забылся, взведенное смертоубийство под мышкой зажимал. Это нервы.

Боевик обогнул труп большевистского часового - его сняли из пистолета с глушителем - чудесное оружие, переданное Центром. Хлопок не громче удара в ладоши и лежит "товарищ" как миленький. Петр Петрович выстрелил хладнокровно, точно в голову. Распростерся покойник тихо, если склониться, должно быть, услышишь, как поганая кровь капает на сухую листву из пробитого лба.

Третьего дня Алексей Иванович уже убивал. Нет, не убивал! Очищал мир, отмывал опозоренную Россию. Да, грязное, но неизбежное дело. Совесть чиста. Абсолютно чиста! Те двое легли в грязь, такую же истоптанную и загаженную, как их убогая, вдрызг пропитая матросская судьба. Один из мерзавцев все кашлял, в этакой удивленной, пьяноватой манерой возил в луже локтями. Алексей Иванович добил бандита выстрелом между лопаток. Почему из браунинга, отчего вытащил из кармана именно револьвер, когда начал уничтожение бесов из пулемета? Видимо, что-то бессознательное.

- Я же говорил - проще, чем закурить, - сказал тогда Шамонит, брезгливо подбирая матросскую винтовку и вынимая затвор.

Петру Петровичу-Шамониту следовало верить - он давненько... разговелся. Веселый, талантливый человечек, авантюрист до мозга костей.

...Притихший ветер, маслянистые окна дома, скелеты берез - все ждало. Есть ли в доме женщины? Это неважно. Вырезать нарывы, безжалостно удалить гниль и гной - русская земля милосердна, все впитает. И гной, и грехи врачевателей.

Пора. Алексей Иванович зачем-то сделал шаг вправо, прижался спиной к черно-белому стволу и решительно вскинул пулемет. Сначала угловые окна, потом центральные...

- Дай коры мне, о Береза!

Желтой дай коры, Береза,

Ты, что высишься в долине ...^[5]

- прошептал стрелок и нажал спуск...

...Казалось, стрекочет лишь единственная - его - машинка убийства. Лишь меняя магазин, Алексей Иванович услышал дуэт стволов по сторонам от дома. Группа уборщиков работала. Внутри дома кто-то кричал, но эти звериные вопли слушать было незачем. Вставить магазин в горловину, взвести, перехватить перчаткой под ствол поудобнее...

Алексей Иванович вновь вел струю пуль по окнам, стараясь косить ниже, "впритирку". Никакой уверенности, что легкие пистолетные пули достанут всех, не имелось. Но это и не нужно. Ждите, "товарищи", прячьтесь на пол и в чулан, чумные ничтожества...

Еще тридцать два патрона, затвор лязгнул, ночь пахла порохом и раскаленным металлом - очищением. Стрелок торопливо сунул в карман пальто опустевший пенал магазина, втиснул в горловину следующий...

Со стороны веранды донесся звон стекла (удивительно, неужели что-то уцелело в рамах?!), от фасада негромко крикнул Шамонит:

- Готово!

- Готово! - эхом откликнулся с противоположной стороны Гранд.

Пятясь прочь от дома, Алексей Иванович упер в плечо неловкий металлический приклад и возобновил пальбу. Все шло по плану: хотя он настойчиво предлагал забросить бомбу и со "своей" стороны, коллеги сочли излишним. Исходили они из уважения к возрасту старшего по группе, или из иных конструкторско-взрывных побуждений, не столь важно. Оба инженеры, едва ли ошибутся.

В доме блеснуло багряно-черным, раму вынесло наружу, с Алексея Ивановича слетела шляпа. Уханье взрыва накрыло мгновеньем позже. О, нужно было зажать уши.

Присев, он нашарил головной убор. Темный, словно провалившийся в пропасть ночи дом приковывал взгляд. Нет, вот сквозь дым блеснуло чистое пламя, разгорается...

Вспомнив, что в пулемете еще есть патроны, Алексей Иванович прицелился, но его схватили за плечо.

- Будет вам, полковник Понедельник! Давайте уносить ноги! - оживленно скалился Шамонит.

- Но где Игорь?!

- Да вон же он...

Перебравшись через заборчик, боевики побежали вдоль пустынного шоссе. Казалось, стало еще темнее. Домов жилых мало, да и те чуть ли не в версте от места акции. Вокруг ни фонаря, ни огонька. Алексей Иванович дважды споткнулся правой ногой:

- Господа, я так башмак испорчу и ногу вывихну. Есть ли смысл спешить?!

- От лавки могут приметить, - озабоченно оглянулся Шамонит.

- Если там есть кто живой, то высунуться побоятся, - заметил Гранд.

Чайный магазин - нелепая пародия на прибалтийский замок или кирху, возведенная в приступе фантазии купцом-чаеторговцем, оставался далеко за спиной. Укромное место выбрали для своего гнезда большевички.

- Я больше беспокоюсь за лошадей, - сказал Алексей Иванович, испытывающее поглядывая на бледного Игоря.

Молодому инженеру нет еще и тридцати, с бомбами и вооружением он по долгу службы иметь дело, безусловно, привык, но использовать оружие собственноручно - совершенно иное дело.

- Господа, я спокоен. И безжалостен, - лаконично заверил Грант.

- Как бы то ни было, дело сделано, - отозвался Шамонит. - Был ли в домишке "цэ-ка" заговорщиков в полном составе или его избранные представители, мне даже не интересно. Центр послал - мы сработали чисто.

Лошади и экипаж ждали на месте. Алексей Иванович отвязал от столба вожжи, коллеги, хватаясь за резные балясины, покрытые черным облезлым лаком, уже забрались внутрь.

- Позволите ли убрать ваш пулемет, господин Понедельник? - вновь не к месту ухмылялся Петр Петрович.

- Извольте, - внезапный кучер передал оружие и повел лошадей сквозь жидкие кусты к мостовой. Неуклюжие колеса катафалка норовили застрять в канаве, но обошлось.

Боевики неспешно катили прочь от места акции. Разобранные пулеметы покоились под фальшивым вторым дном гроба, взятый напрокат покойник протестовать и не думал, лежал сверху. Отрабатывает безымянный труп на пользу отечеству и после смерти, - воистину "неопознанный неизвестный" герой. "Вобче тута все молодцы", как обронил санитар морга, размашистым жестом предлагая широкий выбор прокатного окоченелого товара.

* * *

Проснулся Алексей Иванович как обычно - от скрипа собственных зубов. В квартире стояла та предутренняя тишина, что особенно долга в осенние дни, когда и утра-то толком не случается. Из-за шторы пробивалась узкая полоса свинцового света, тяжело упиралась в паркет.

Группа квартировала на Пушкинской, в этом доме Алексей Иванович бывал и в былые, спокойные времена. Болтовня о литературе и политике, вино, дамы, тщащиеся казаться интеллектуальными до интересности. Танцы... Боже, какой ерундой занимались?! А время неумолимо уходило, вело к этим снам, к этим свинцовым ледяным рассветам...

Алексей Иванович на миг закрыл глаза и кошмарный сон немедленно вернулся. Школьный двор, выборы в волостное земство, боль, грязь под коленями, запах смазанных сапог и собственный крови. Голова вздрагивает: влево-вправо, влево-вправо. Лапы с грязными ногтями держат за ворот как нашкодившего мальчишку, пихают в загривок, удерживают коленопреклоненным. И пощечины... Кажется, тьма их. Нос уже кровоточит, а этот... палач, убийца, мразь, лишь чуть щурится и бьет. Неуверенно гогочут за спиной зрители, громче, громче...

Осмыслить невозможно, до чего чудовищно. Да, был чуть выпивши, в скверном настроении. Но ведь спровоцировал ссору тот лощеный. Черт возьми, разве он из пролетариев, из мужиков? Так унизить на глазах у всех, сволочь, ах сволочь! Обдуманно, изощренно. Бедняжка Вера стояла, зажав себе рот, не верила своим глазам. Он и сам не верил, чувствуя как содрогается разум в хрусткой коробке черепа. Влево-вправо. А смешки все громче. И почти все ведь вокруг знакомые, савкинские мужики: Егорыч, молоденький матрос Милонов, Мишка Адрианов, все свои, кроме этого... лощеного большевика.