Нопэрапон

На станции было немноголюдно. Это в выходные дни тут не протолкнешься — народ спешит к дачам-соткам-огородам, возделывать и удобрять! — а будни, они и есть будни.

Трудовые, городские.

— Три билета до дома отдыха.

— Обратные брать будете?

Вопрос был задан таким тоном, что верилось: кассирша еще в дни молодости точно так же осведомлялась у колонн, идущих на запад:

«Берлин брать будете?»

— Будем, — прочувствованно ответил я, влажнея глазами.

И кассирша ощутила мой трепет. Молча дала билеты, сдачу и проводила взглядом, прикипев к окошку.

«Псих», — ясно читалось на ее лице.

Трудно было не согласиться. Я и сам-то знал: да, псих. Иначе сидел бы дома, вершил дела обыденные и никуда бы не совал свой горбатый нос, согласно просвещенному мнению здорового эгоизма. Лучше мгновение испытать стыд, зато потом наслаждаться покоем. Ремарк был умницей, цитировать его — сплошное удовольствие, даже если какому-то снобу он кажется излишне сентиментальным. Мы все пишем один сюжет, прав был Миха-балочный… один сюжет, один навсегда, и очень хочется наслаждаться покоем, вчера, сегодня и завтра.

На свете счастья нет, но есть покой и воля. Жаль, что покой нам только снится, и покойник перед смертью потел, радуя близких.

Слова, слова, слова… они что, все сговорились, эти умершие и живые создатели цитат?

Поодаль, на перроне, близ полупустой электрички, тусовалась компания студентов. Могучая кучка. Студенты были выспавшиеся и веселые, в отличие от меня. Терпеть не могу вставать ни свет ни заря. Странно: раньше, когда я честно полагал стипендию высшей мерой счастья, у нас было на троих по две гитары. Особенно при выезде на природу. У этих гитар нет, зато есть магнитолы и плейеры. Пожалуй, если порыться в рюкзаках, там вполне может обнаружиться ноутбук. Бремя белого человека желтой сборки.

Думаю черт знает о чем, лишь бы не думать о главном.

И правильно.

Чтоб не перегореть заранее.

Помню, на старом-престаром турнире, перед самым выходом на татами, один молодой боец-грузин приставал к своему тренеру:

— Шота, настрой меня на бой! Шота, ну настрой! Шота, волнуюсь — финал ведь!

Тренер молчал, топорща усы щеткой, пока горячему финалисту не объявили выход. Тогда седой кавказец достал из кармана английскую булавку, раскрыл ее и хладнокровно воткнул своему питомцу в левую ягодицу.

До середины.

— С-с-сука! — почти без акцента взвыл питомец и ринулся в бой, потому что время вышло.

Это был самый короткий бой на турнире: кажется, что-то около двадцати секунд.

Нокаут.

До вечера находчивый Шота прятался в моем номере, только хмыкая, когда по коридору в очередной раз проносилось: «Найду — зарежу!» К вечеру молодой грузин-чемпион постучался в нашу дверь. В руке он держал бутылку коньяка «Ахтамар».

— Это Шоте Зурабовичу. — Чемпион улыбался во весь рот. — Отдай и выпей с ним за его здоровье.

— Заходи, — сказал я.

Коньяк оказался удивительно славным.

С тех пор, за неимением рядом хладнокровного Шоты, обученного точно рассчитывать нужный момент, я сам носил в кармане булавку. Воображаемую — и старался думать о всяких пустяках, пока жизнь не объявит мой выход на татами. Главное: воткнуть стальное жало в собственную, горячо любимую задницу лишь тогда, когда все время вышло. Все, без остатка, и тогда вместо рефлексии или унылого потирания ягодицы ты кидаешься вперед.

— Я сейчас, — вдруг сказал Димыч, опуская туго набитую сумку на асфальт.

И пошел к студентам.

Знакомого встретил, что ли?

— Да нет, это Ксена, принцесса-воин! — донеслось от компании, явно в продолжение какого-то веселого разговора; и почти все студенты повернулись к нам спиной. — Готовится к очередному подвигу!

— Ничего подобного. — Димыч ловко внедрился в тусовку; я слышал его голос, но его самого практически не видел. — Это не Ксена. Это та девушка, которая в начале месяца искалечила шестерых насильников. Вы что, ребята, телевизор не смотрите?!

И через секунду он уже возвращался к нам.

Следом за ним, пунцовая донельзя, тащилась… княгиня Ольга!

— Я ее сразу засек. — Сумка покинула асфальт, вернувшись на плечо. — Она за студентами пряталась. Подглядывала.

Наш «хвост» судорожно комкала полы своей штормовки.

— Я… Олег Семенович, я вам домой позвонила… сказала, что с первого года…

Все было ясно, как Божий день. Эта красна девица, зная время нашей поездки на отстрел дикого Монаха, позвонила моей жене — и та, ничтоже сумняшеся, дала координаты.

Проще простого.

— Ну что, парни… — Я повернулся к Димычу и Ленчику, накинувшему куртку на манер гусарского ментика, вполплеча. Одеться нормально мешала рука в лубке. — Выкинем «зайца» в открытый космос или пусть летит с нами до Магелланова Облака?

— Пусть летит, — без тени улыбки ответил Ленчик.

Димыч только кивнул.

А в электричке мы полтора часа молчали.

На территории дома отдыха Владимира Монахова не оказалось. Заглянув в корпус администрации, я обнаружил там пожилую башкирку — почему именно башкирка оказалась директором санатория на неньке Украине, я понятия не имел! — и разговорил дочь степей за минуту. Да, лысый писатель у них проживает, да, со странностями, как и все творческие люди, да, друзьям-коллегам лучше подождать на лавочке, потому что с утра он почти всегда уходит в лес; да, по ту сторону железной дороги.

Да, пятерку она возьмет и не поморщится.

А мы промолчали еще с полчаса, топая сперва по асфальту, потом по песку, потом — по слежавшейся, желтой хвое. Сосны водили хороводы, взбегая на холмы, кучкуясь в редких лощинах; тропинка юлила, виляла хвостом, а мы все молчали, пока впереди не открылись места знакомые и даже, можно сказать, родные.

Вот уже семнадцать лет мы ездим сюда сдавать экзамен. Вот уже семнадцать лет последнее воскресенье мая радует нас отличной погодой, какие бы дожди ни хлестали с неба до или после. Посторонние не верят, а мы в заветный день бодро топаем на Леваду, пусть тучи и обложили небеса кромешным матом. Мы твердо знаем — распогодится. К девяти-десяти часам — обязательно распогодится.