Четвертый крестовый поход

Виллардуэн был несколько разочарован размерами трофеев — хотя, как мы видели, значительная часть добычи так и не поступила в официальную сокровищницу. Но если он был сравнительно спокоен, то Робер де Клари находился в ярости. Все рядовые крестоносцы собственными глазами видели захватывающие дыхание сокровища Константинополя, и их ожидания личной доли были столь же высоки. Когда добыча была разделена, возникло закономерное недоверие. Нечестная игра была явной, и Робер обвиняет хранителей казны и руководство в присвоении богатств. Он ставит им в вину кражу золотых украшений и расшитых золотом шелковых одеяний. Для младших рыцарей и пехотинцев не осталось ничего, кроме простого серебра, всего лишь кувшинов, с которыми женщины ходят в баню, — жаловался он. Робер был уверен, что такая награда недостаточна для тех, кто жертвовал собой, участвуя в кампании, и намекал, что вождей еще ждут последствия такой несправедливости. [579]

В жалобах Робера есть немалая доля личной обиды — ведь его брат Алеме получил только десять марок как священнослужитель, хотя и оказался, возможно, самым отважным воином при штурме Константинополя. Алеме носил стальную кольчугу, у него была лошадь, как у рыцаря, и его военное искусство было очевидным. Он обратился к Гуго де Сен-Полю, чтобы получить причитающееся рыцарю, и граф вынес решение в его пользу. Гуго сам видел, что Алеме сделал больше, чем остальные триста рыцарей его отряда. [580]

Предпринимались попытки расследовать действия тех, кто утаивал ценные предметы для собственной выгоды. Виллардуэн замечает, что немало людей было повешено, включая одного из рыцарей Гуго де Сен-Поля, которого повесили со щитом на шее, чтобы возвестить всем о позоре, который он навлек на себя и свой род. [581]

Пока продолжалось разграбление Константинополя, лагерь крестоносцев кипел от разговоров, слухов и сплетен относительно выбора нового императора. Вся армия была созвана на общее собрание, где последовали долгие и яростные споры. Наконец, обсуждение свелось к двум самым очевидным кандидатурам: Бонифацию Монферратскому и Балдуину Фландрскому. Но выбор между ними оставался чрезвычайно сложным. Кроме того, нобли опасались, что проигравший уйдет из лагеря, забрав с собой своих воинов, что оставило бы победителя в опасном положении. Проводилась параллель с Первым крестовым походом, когда после избрания Годфрида Бульонского правителем Иерусалима его соперник Раймонд де Сен-Жиль был оскорблен настолько, что подбил многих воинов покинуть Годфрида. В результате почти не осталось рыцарей, способных сплотить едва возникшее государство. Считалось, что Иерусалим устоял тогда только благодаря божьему заступничеству. Чтобы не повторить тех событий, в 1204 году руководство похода постановило наградить проигравшего кандидата землями такой цены, чтобы ему захотелось остаться здесь. Эту мысль поддержали все, включая обоих кандидатов.

Только венецианский дож по-прежнему беспокоился о возможной опасности в случае резкой реакции проигравшего. Он посоветовал освободить императорские дворцы, занятые Бонифацием и Балдуином, и поставить к зданиям обычную охрану, утверждая, что избранный император сможет занять понравившееся ему помещение. Иначе говоря, дож считал, что у проигравшего кандидата может не возникнуть желания вернуть свою резиденцию — и тогда у него в руках окажется серьезная база для попытки силой воспрепятствовать конкуренту. Оба кандидата согласились на это предложение, и процесс выборов продолжался мирно.

Основной проблемой, с которой столкнулись французские, германские и итальянские крестоносцы, был выбор шестерых достойных выборщиков-электоров, как того требовал мартовский договор. Поскольку оба кандидата были из одной группировки, то один выборщик мог склонить процесс в нужную сторону. Робер де Клари сообщает, что каждый из кандидатов старался ввести в шестерку собственных представителей. В течение нескольких дней шло интенсивное обсуждение. Наконец было решено избрать шесть священников, с расчетом на то, что они не окажутся вовлечены в политические интриги. Сам Балдуин писал: «Все приверженности были оставлены». [582]Выбранными духовными лицами стали епископы Суассона, Альберштадта и Труа, а также епископ Вифлеемский (новый папский легат), епископ Акры и настоятель из Люцедио, что в Северной Италии.

То, что в группе электоров собрались только достойные, не подлежит сомнению. Менее очевиден вопрос о склонностях ее членов. Петер из Люцедио сопровождал Бонифация в Суассон, где тот принял крест, Конрад Альберштадтский был сторонником сюзерена Бонифация, Филиппа Швабского. Иоанн Ноэнский, избранный епископом Акры, был канцлером Балдуина Фландрского.

Венецианцы применили другой способ подбора электоров. Хорошо знакомый с функционированием правительственных комитетов и советов, дож организовал особый процесс. Дандоло выбрал четырех доверенных людей и привел их к присяге на святынях, что они изберут шестерых самых достойных кандидатов. Как только определялся электор, он выходил из толпы и отправлялся в церковь, где должен был дожидаться встречи венецианцев с остальными крестоносцами, обязуясь ни с кем не разговаривать.

Решающее собрание происходило в церкви дворца, занятого самим дожем. Был отслужен молебен, чтобы снискать божественного благословения грядущему обсуждению. Двери церкви были закрыты, и началось рассмотрение кандидатов. Не сохранилось свидетельств очевидцев этого события, поэтому детали совещания остались тайной. Во дворце собрались взволнованные сторонники двух кандидатов. Собрание выносило решение чрезвычайной важности. Возведение человека в ранг императора, получающего положение, богатство и земли, требовало огромной ответственности. Кроме того, католический император весьма расширял земли, находящиеся под властью папы римского.

Совет заседал до глубокой ночи 9 мая, пока не был сделан выбор — согласно свидетельству Виллардуэна, единогласный. Епископ Нивело Суассонский был избран для оглашения решения. Все собрались в главном зале. Когда епископ выступил вперед, напряжение стало осязаемым. Кто из двоих получит императорскую корону? Дымок свечей и кадильниц медленно поднимался вверх, а сотни глаз застыли на Нивело. Люди толпились вокруг, желая видеть и слышать. Он выдержал паузу и заговорил:

«Господа, общим согласием всех вас мы были собраны, чтобы сделать выбор. Мы избрали того, кого знаем как человека достойного, способного управлять и действовать согласно закону, человека благородного, представителя высокого рода. Все вы поклялись, что примете человека, избранного нами, и если кто-либо осмелится оспорить его выбор, вы поддержите его. Мы называем его имя. Это Болдуин, граф Фландрский». [583]

Одобрительный рев пронесся по залу, и новость выплеснулась в город. Французы ликовали, сторонники маркграфа были подавлены. Нам не известны подлинные чувства Бонифация, но Виллардуэн сообщает, что он достойно принял победу соперника и воздал ему должные почести. Бонифаций глубоко впитал рыцарский дух Монферратского двора и остался верен предвыборному соглашению. Не возникло никаких распрей, которых все так опасались. Казалось, что всеобщее участие в выборах обернулось удачей, и Балдуин может сполна насладиться своей победой.

Церковники, знать и французские крестоносцы сопровождали вновь избранного императора во дворец Буколеон, к его престолу и новому дому. Следующим вопросом было назначение дня коронации. Им было определено воскресенье, 16 мая, спустя неделю после выборов.

Никита Хониат приводит собственное мнение относительно предпочтения Балдуина Бонифацию. Греки считали скрытой силой, повлиявшей на выбор фламандца, дожа Дандоло. Никита ненавидел дожа, считая его самовлюбленным интриганом, который сам бы участвовал в соревновании за корону, если бы слепота не лишала его права на избрание. Никита не стал прибавлять еще две причины, по которым Дандоло не выдвигал свою кандидатуру. Во-первых, венецианец был в преклонных годах, во-вторых, все понимали, что, избрав его, крестоносцы сделали бы себя мишенью для обвинений в финансовой подоплеке всей кампании. Несмотря на его выдающиеся политические способности, выбор Дандоло в качестве императора стал бы политическим и дипломатическим самоубийством.