Концерн

Он собирался ввязаться в величайшую авантюру, ни много ни мало переписать историю, а это могло повести за собой какие угодно катаклизмы, в том числе попросту размазать его лично, а в эту фантасмагорию он после случившегося с ними мог поверить очень даже легко. Но даже если этого и не произошло бы, то всегда оставалась большая вероятность попросту не вернуться из очередного похода, так как он собирался идти ва-банк, не щадя ни себя, ни тех, кто окажется рядом с ним, что бы он там ни обещал Сергею.

В подобной ситуации он не мог позволить, чтобы та, которую он любил и образ которой лелеял в своих мыслях, страдала, потеряв его. Поэтому-то он и избегал общения с ней, хотя тот факт, что их притягивает друг к другу, для наблюдательного человека не мог быть тайной за семью печатями. И именно эта причина стояла во главе угла, а не разница в возрасте, на которую он начинал ссылаться всякий раз, когда разговор заходил о ней.

Из глубин тьмы он вынырнул как-то легко и без усилий. Просто открыл глаза и, немного попривыкнув к свету, стал осматриваться. То, что предстало перед его взором, не могло быть его гостиничным номером, впрочем, и больничной палатой эту комнату назвать было нельзя. Комната что-то ему напоминала – знакомые очертания шкафа, знакомый стол, столь же знакомые стулья, и вообще все чертовски ему знакомо. Как часто бывает, самое главное мы замечаем в последнюю очередь. Так вышло и в этот раз. Только осмотревшись, он заметил Аню Звонареву, которая сидела у изголовья его кровати и читала книгу. Сразу же стало понятным, откуда ему знакома комната, в которой он находился: это была комната для гостей в доме Звонаревых.

Анну Антон любил как сестру и всегда был рад ей, но, увидев именно ее, несколько разочаровался: все же это была не ОНА.

– И что же мы так увлеченно читаем? – Он чувствовал себя вполне нормально, но вдруг обнаружил, что слова даются ему с большим трудом, и вместо его властного голоса он с удивлением услышал слабый, болезненный и невыразительный хриплый шепот.

– Ой! Антон!

– Да. Кажется, это я, – попытался он пошутить.

– Тихо. Молчи. Это несправедливо. Она должна быть первой.

– Кто она?

– Тихо.

Звонарева быстро выскользнула из комнаты, оставив его одного. Весьма некстати. Антону очень хотелось пить, самостоятельно этого сделать он не мог, а помочь ему теперь было некому.

Вдруг он осознал, что вода ему вовсе и не нужна: ну какая вода в бреду, – и именно по этой причине он ощущал такую легкость во всем теле. В комнату вошла ОНА, а это означало только то, что он бредит. Но иллюзия была полной, в красках, с мельчайшими деталями – например, тонкий аромат духов. Песчанин все же решил себя ущипнуть, и когда не почувствовал боли, облегченно и в то же время разочарованно вздохнул.

– А жаль.

– Что жаль, Антон Сергеевич?

– Жаль, что это только бред. Ну что же, плод моего воображения, присаживайтесь, поговорим.

– Антон Сергеевич, что с вами? – На усталом лице девушки обозначилась тревога, глаза стали наполняться слезами. – Анна Васильевна! Идите скорее сюда!

– Что случилось? – Быстрота, с которой Аня появилась в комнате, говорила о том, что она была неподалеку или скорее в непосредственной близости от двери.

– Антон Сергеевич. Он опять бредит. Ему, кажется, хуже.

Последнее замечание прозвучало весьма небезосновательно, так как Антон в этот момент побледнел как полотно. Он вдруг осознал, что все происходящее – самая что ни на есть действительность. А тот факт, что он не почувствовал боли, когда ущипнул себя, объяснялся просто: он хотел это сделать, но не мог, так как, и сейчас он это осознал полностью, не сумел пошевелить и пальцем.

– Антон, с тобой все в порядке? – не скрывая тревоги, спросила Аня.

– Теперь, кажется, да, – растерянно заявил больной.

– Тогда зачем пугаешь девушку! – облегченно вздохнув и опустившись в кресло, проговорила Звонарева.

– Я и не думал пугать эту девчушку, просто, кажется, не совсем еще оправился. Милая девочка, знают ли ваши родители, где вы сейчас находитесь?

– К чему это вы, Антон Сергеевич? – растерялась Света.

– А к тому, милая барышня, что воспитанным девушкам, особо столь невинного возраста, подобает находиться подле своих родителей, – назидательным тоном изрек Антон, поражаясь тому, как быстро к нему возвращаются силы. Во всяком случае, голосом он уже владел настолько, что без труда выдавил из себя эту желчь.

Надо признать, что это ему удалось на славу. Светлана с минуту смотрела на Антона вмиг повлажневшими глазами, несколько раз порываясь что-то сказать, но вместо этого лишь беззвучно шевелила губами, походя в этот момент на рыбку, вырванную из привычной водной обители. Наконец, резко всхлипнув и прижав руки к лицу, Света выбежала из комнаты, Звонарева поспешила за ней.

Вскоре Аня вернулась, и ее воинственный вид не предвещал ничего хорошего.

– Что это значит, Антон? Как ты смел так по-хамски обращаться со Светланой?

– Как, Анечка? – невинно поинтересовался он.

– Грубо и невоспитанно. Она этого не заслужила.

В этот момент в комнату вошла обескураженная Гаврилова и, не скрывая любопытства, осмотрела присутствующих здесь, отметив тот факт, что Антон уже пришел в себя и вполне способен вести беседу.

– Что случилось? Я сейчас повстречала Светлану, она была сама не своя. Я уже подумала, что с Антоном что-то случилось.

– С ним, как видишь, все в полном порядке, он даже доволен собой. Нагрубил девушке…

– Аня, – остановила подругу Лена. Затем она взяла замолчавшую Звонареву и потянула ее к выходу.

– Воды, – в отчаянии прохрипел Антон, осознавая, что вот сейчас он опять останется один на один со своей жаждой.

На его зов резко обернулась Анна и уже готова была что-то ответить, а то, что Антону пришлось бы услышать нечто неприятное, можно было безошибочно утверждать по ее воинственному виду. Однако Гаврилова, хотя и будучи несколько меньше Звонаревой, легко увлекла ее в соседнюю комнату, обняв за талию.

Уже в гостиной Лена позвала служанку и велела отнести больному воды, чему та в свою очередь немало удивилась. На протяжении нескольких дней эти женщины сами заботились о больном, подпуская к нему разве только доктора, да еще молоденькую барышню, которая приходила с утра и уходила лишь вечером.

– Что это значит, Аня? – набросилась Гаврилова на подругу, когда они остались одни. – Ты забыла, что сказал доктор? Только положительные эмоции, а ты напала на Антона, едва он только пришел в себя. Есть желание доконать его?

– Ты просто не видела, как он разговаривал со Светой. Да, я готова разорвать этого самодовольного индюка, – полыхая негасимым огнем праведного гнева, заявила подруга.

– Он ей нагрубил? – искренне удивилась Гаврилова, отказываясь что-либо понимать.

– В самой циничной форме.

– Не понимаю. Насколько я разбираюсь в людях, он столь же неравнодушен к ней, как и она к нему. Правда, девочка куда порешительней.

– Да чего тут понимать. Самовлюбленный кретин и грубиян, – продолжала негодовать Звонарева.

– Ты просто зла на него. Он никогда не позволял себе быть грубым по отношению к женщинам.

– За исключением Светланы. Она целыми днями не отходила от его постели – и вот благодарность.

Вдруг дверь отворилась, и в гостиную вошла Светлана – в настоящий момент она как никогда соответствовала своему имени, так как вся светилась от счастья. Видя это, Звонарева, отказываясь что-либо понимать, обескураженно произнесла:

– Полюбуйся-ка на нее, мы тут испереживались, а она улыбается так, словно ее осчастливили.

– Но я действительно счастлива, – весело улыбаясь, заявила девушка, стирая скатывающиеся из глаз слезы, да только это были слезы счастливого человека.

– Позволь полюбопытствовать почему?

– Потому что он сказал, что ему жаль, что перед ним только плод его воображения. Я сначала не поняла и подумала, что с ним что-то не так. Но причина только в том, что он принял меня за видение и, будучи в этом уверен, был откровенен и ласков.