Эрик

Кое-как святое таинство всё же произошло, и теперь почётное брёвнышко грел своей попой новый персонаж. К счастью, ему было недосуг бороться со сном, а посему, устроившись на своём импровизированном троне и пригревшись, он совершил крайне важный поступок — ввёл десятую глотку в ночной хор, что надрываясь пел гимн Морфею на лесной опушке. Подождав пару минут, Эрик медленно подтянул к себе арбалет, сел на корточки, прицелился и выстрелил в лицо часовому. Болт лёг аккуратно и мягко прямо в глазницу. Лёгкий звук запевшей тетивы остался не замеченным остальными, а часовой, издав хрюкающий звук, задрал голову и опрокинулся за бревно. Со стороны это выглядело так, будто он свалился во сне на спину, да так и остался спать дальше.

Секунды текли медленно, как бы даже лениво, и с каждой нарастало напряжение, а пальцы до боли впивались в ложе арбалета. Вот прошла минута, но эти странные люди не вскакивали, а бессовестно и нагло храпели. Наш герой не стал больше испытывать судьбу, мало ли — болт не ляжет так мягко и зазвенит о какой-нибудь металлический предмет. Поэтому он отложил арбалет и очень медленно стал подкрадываться к путникам, пригнувшись и сжимая в руке нож. Народ у костра лежал вповалку либо на боку, либо на животе. Поэтому, не особенно выдумывая, Эрик медленно и аккуратно ходил от человека к человеку, и хор медленно терял силу. Его нож аккуратно входил со стороны затылка в основание черепа, поэтому товарищи умирали практически мгновенно. Тихие и аккуратные удары, которые не вызывали ни криков, ни шума. Лишь лёгкий хруст хряща служил индикатором успешного результата.

Закончив кровавую распрю, он сел около костра и обхватил колени. Всё тело бил озноб, а к горлу подкатывали рвотные позывы — это были его первые трупы. Люди, убитые ради наживы. Именно таким и застало утро место ночлега — десять трупов и один парень, сидящий неподвижно и смотрящий выпученными глазами куда-то в пустоту. Легко сказать — десять трупов, да ещё своими руками. Конечно, до ломки уровня героя из печально известного романа Достоевского было очень далеко, но на душе у этого парня было тяжело. Как же много уже пролилось крови! Сначала его семья, а теперь ещё и эти люди. И сколько ещё прольётся? Неужели дорога к месту под солнцем идёт по столь кровавому пути? Из транса Эрика вывел солнечный лучик, бивший ему в глаз. Немного поморгав и осмотрев полянку, он побежал за арбалетом, а потом к своему коню. Вернувшись к стоянке, он деловито стал разбираться с тем имуществом, что ему досталось по наследству от безвременно усопших попутчиков.

К полудню были подведены первые итоги улова. Оказалось, не всё так радужно, как он предполагал. Тела были раздеты и сложены аккуратной шеренгой у деревьев, в двадцати шагах от остатков костра. А перед остывшими углями разместилась куча разнообразного барахла, которую Эрик пытался отсортировать и оценить. Ясно было, что всё брать не было никакого смысла, да и унести не получалось, ибо за ночь стреноженные лошади разбежались, почуяв кровь и сильно испугавшись. Конечно, далеко они убежать не могли, но отмахать несколько километров — вполне. Так что Эрику можно было надеяться только на своего коня и тех двух, что он обнаружил в овраге, откуда те не смогли выбраться. Из доспехов он получил десяток шлемов типа шпангельхельм в хорошем состоянии, шесть клёпаных кольчуг, близких к некондиции, три акетона и два коифа из клёпаных колец. Из оружия было шесть копий с листовидными наконечниками и восемь топоров. Всё остальное — в жутком состоянии, поэтому было потрачено масса времени, чтобы снять металл с этих совершенно убитых вещей. Копья и топоры, кстати, были сняты с древка и сложены в мешок, дабы не занимали много места. Одежду он решил не брать, так как она была испачкана в крови, да и вообще могла доставить хлопот. По деньгам было тоже не густо — всего шестнадцать денариев и пригоршня оболов.

У одного из усопших было найдено письмо к какому-то итальянцу, в котором излагалась торговая информация с указанием имён, наименований, цен и каких-то рекомендаций. Сопоставив информацию из письма с имуществом, Эрик пришёл к выводу, что ребят подрядил какой-то торговый дом, он же и снарядил. Одно было странно: почему наёмники вели себя так беспечно? Неужели тут по ночам бандиты не нападают? Или эти были просто неопытны? В сумках на заводных лошадях они везли продовольствие на довольно длительную дорогу. Из него было отобрано вяленое мясо, соль и хлеб на недельное путешествие. На этом сортировка имущества была закончена, и настало время заметать следы. Молодой барон стал осматриваться по сторонам. В пятнадцати шагах, за деревьями, находился овраг, в котором Эрик отловил двух лошадей. Он был достаточно глубокий, чтобы вместить товарищей с остатками имущества. На дно он сбросил трупы, потом — все их вещи, что не забирал с собой. Поверх закидал всё листвой и ветками. Желание их сжечь он отмёл довольно быстро, так как дым и вонь от жжёного мяса могут привлечь людей. Закончив дела на стоянке, он упаковал хабар на заводных лошадей и, привязав их уздечками к седлу впереди идущей, снова поехал в сторону Аугсбурга.

Следующие два дня Эрик ехал крайне осторожно, избегая любых подозрительных попутчиков и затяжных разговоров и останавливаясь на ночёвку только на крупных постоялых дворах. Утром третьего дня, через десяток миль пути, из-за поворота вынырнула маленькая деревня. Там было очень шумно, но с окраины совершенно не было видно людей. Придержав лошадей, молодой барон спрыгнул на землю и взвёл арбалет, сел обратно в седло и, держа оружие на изготовку, двинулся в деревню. Там происходило что-то странное. На площади стояла толпа, в центре которой на бочке возвышался священник, у его ног лежала связанная молодая женщина. Вид этой бедняжки был довольно печальный: одежда порвана во многих местах, много ссадин и кровоподтёков, вся перепачкана в грязи и собственной крови. Эрик подъехал к толпе на расстояние десятка шагов. Крики стихли, и все обратили взор на него.

— Кто эта женщина? — спросил на латыни фон Ленцбург максимально тяжёлым, почти гудящим голосом.

Сказал и чуть сам не вздрогнул, ведь он даже не подозревал, что у него такой полезный и громогласный голос, ежели рявкать.

— Эта женщина пособница Сатаны, ирландка, — вежливо ответил священник и поклонился. — Простите мою наглость, но что заставило благородного господина посетить нашу скромную деревню?

— Я тут проездом. Меня привлёк шум, что вы устроили. Что именно она натворила?

— Она отравила коров у почтенного мужа Хенрика.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Мы хотим её утопить, благородный господин.

— Кто судил её?

— Мы судили её всем миром. Решение принято единогласно.

— А кому принадлежит эта деревня?

— Благородному сэру Харальду.

— Почему же вы посмели пренебречь его судом?

Из толпы выскочил здоровенный мужик с топором и, выйдя на пару корпусов вперёд, встал вполоборота и заревел густым басом:

— Да что вы слушаете этого сопляка?! Да у него…

Договорить он не успел, так как болт лёг ему аккуратно в ухо. Эрик медленно опустил арбалет, обвёл притихшую толпу злым взглядом и тем же гудящим голосом спросил:

— Кто ещё хочет выразить своё почтение барону Эрику фон Ленцбургу?

Толпа испуганно молчала. Напор и наглость — второе счастье. А наш герой, не желая терять инициативы, практически прорычал, вынимая саблю из ножен:

— Пошли вон с площади! Бегом! Мразь! Харальд узнает — всех на сучьях развесит!

И двинулся вперёд. Латинский язык, конечно, они не знали, но тон, с которым были произнесены эти слова, и обнажённый клинок очень стимулируют межъязыковую коммуникацию. Так что спустя полминуты на площади осталась только нервно всхлипывающая женщина, побледневший от страха настоятель деревенской церкви да труп незадачливого грубияна. Подъехав к священнику поближе и не слезая с коня, Эрик приподнял концом сабли ему поникшую голову так, чтобы тот смотрел ему в глаза, и произнёс: