Князь Вольдемар Старинов. Дилогия

— Мы попробуем кое-какой экспериментальный образец и, думаем, могли бы ещё дать полгода, но…

— Это риск, — вскинулся Александр Петрович.

— Верно, — согласился с ним директор. — Давайте не будем ставить экспериментов, тем более, как я понимаю, это ваше лекарство ещё не опробовано. Нам нужен месяц.

— Судя по течению болезни, — вздохнул врач, — Володе осталось не больше трёх месяцев. И с каждым днём приступы боли будут всё сильнее и сильнее. Полагаю, что этот месяц последний, когда он ещё сможет продержаться без сильнодействующих средств обезболивания, но дальше придётся использовать наркотик.

Володя решительно покачал головой.

— Никогда.

— В таком случае крайний срок — месяц, — вздохнул директор. — Максимум полтора. За это время со своим куратором составь список всего, что тебе может понадобиться…

Совещание шло дальше. Володя слушал хоть и внимательно, но как-то безучастно и в разговоры не встревал. Директор же опрашивал руководителей различных служб и раздавал задания.

— Ну и напоследок, — Виталий Дмитриевич обернулся к единственной в комнате женщине. — Мария Витальевна, подготовьте те задачи, которые необходимо будет решить для вас Володе после перехода. Вопросы есть? Нет? Тогда совещание окончено. Через три дня жду доклада от медицинской службы, после него согласовываем окончательные сроки. Всех руководителей отделов прошу подготовить планы по своим направлениям. До свидания.

Александр Петрович догнал Володю у центрального выхода, где тот уже успел открыть дверь своим пропуском и теперь отмечался у дежурного. Куратор провёл через рекодер свой и вышел следом.

— Хочешь прогуляться в лес? — поинтересовался он, пристраиваясь рядом, не совсем уверенный, нужен ли его подопечному сейчас попутчик или он хочет погулять один. Но Володя не выказал никакого неудовольствия.

— К озеру хочу сходить искупаться. После того, как начнётся медосмотр, уже и не поплаваешь.

— Да, врачи у нас вообще звери.

— Это я помню по своему первому дню на базе, — чуть улыбнулся Володя. Александр Петрович рассмеялся.

Сразу, как только вертолёт с пассажиром приземлился, к нему бросилось несколько человек с носилками, на которые меня, несмотря на всё сопротивление, уложили. И даже пристегнули ремнями. Стало страшно. У нас много историй ходило о том, что некоторые люди крадут беспризорников и продают их на органы. Я в эти истории мало верил, но сейчас уже усомнился. Одно успокаивало — не стали бы ради меня одного устраивать такой спектакль с Милкой, Жорой, Королём и другими. А раз так, то берут меня вовсе не на органы. Однако когда меня засунули в какую-то здоровенную трубу, я начал нервничать, несмотря на все успокоительные речи окружающих. Правда, ничего страшного не произошло. Что-то загудело, заморгало. Люди, те, которых я видел из отрытого конца трубы, что-то активно обсуждали, бегали. Потом меня достали и повезли в другое помещение. Когда брали кровь, я ухитрился извернуться и цапнуть сестру за палец.

— Ну всё, Зин, — рассмеялся один из врачей. — Теперь тебе придётся прививки от бешенства делать.

— А давайте вы попробуете меня кольнуть, и ей не скучно будет! — огрызнулся я.

— Ого! А наше приобретение, оказывается, и шутить умеет, — удивился кто-то.

— Я вам не приобретение! — Я начал дёргаться в удерживающих меня ремнях.

— Что здесь происходит?! — в помещение вошёл тот самый мужчина, который и привёз меня на базу. Он сердито оглядел притихший персонал и подёргал ремень, который держал меня за грудь. — Что это и зачем?

— Александр Петрович, но вы только посмотрите, он кусается.

— Я бы тоже кусаться начал, если бы меня связали! Развяжите ребёнка немедленно!

— А он не набросится на нас? — сердито поинтересовалась Зина. Не простила укус.

— Не набросится. Володя, — обратился Александр Петрович уже ко мне. — Мы же с тобой договаривались, что ты будешь вести себя хорошо?

— А чего они? — буркнул я. И, правда, договаривались. И пусть даже на органы меня забирают, от слова не отступлюсь, хотя бы ради того, что Александр Петрович сделал для Милки и остальных. А что со мной делать будут — уже не важно.

— Они всего лишь делают свою работу. Ты слишком долго жил на улице и потому врачи должны тебя осмотреть. Будь мужчиной.

— Буду, — буркнул я. После чего меня отвязали. А раз так, то и взбрыкивать уже вроде как стыдно. Ну а потом начался тот самый ад… Я много раз уже жалел, что меня всё-таки отвязали — тогда хоть возмущаться можно было законно. Ну а раз уж обещал, приходилось терпеть.

Кто ж знал, что всё растянется на неделю? А потом ещё были две операции, меня мазали какими-то жутко вонючими мазями, погружали в ванную, заставляли дышать через трубочки… С тех пор врачей я возненавидел, тем более, что вскоре все эти медицинские процедуры стали моей жизнью, а боль неизменной спутницей.

Конечно, когда я стал постарше, то ко всему этому отнёсся уже совсем по-другому и даже лазил в озеро за кувшинкой, чтобы подарить её Зине в качестве извинений за свой первый день на Базе. Сильно её удивил тогда.

— Устроил переполох.

— Ну… а нечего меня было к носилкам привязывать. Справились с маленьким.

— Да уж. С тобой справишься. Маленький. — Александр Петрович замолчал, о чём-то размышляя.

— Скажите, — вдруг заговорил Володя, — а всё-таки, зачем вы тогда мне помогли?

Александр Петрович вздохнул.

— Честно говоря, мне просто захотелось. Когда я увидел в том городке, как ты отчаянно защищаешь своих друзей… Весь в крови, но такой отчаянно-решительный. Ну разогнал я тех подонков, но ясно же, что они потом вернулись бы. Вот и пришла мне в голову мысль забрать тебя с собой.

— А с остальными?

— Тут мне пришлось постараться. — Вряд ли Володя знает, чего стоило убедить руководство выполнить просьбу мальчика. Возможно, что эта просьба и предопределила всю судьбу мальчика. Вряд ли он узнает, что его весьма похвальное стремление позаботиться о своих друзьях подарило Володе тот единственный шанс на жизнь, который ещё оставался.

Вдвоём вышли к озеру, и мальчик пристроился на берегу, обхватил колени руками, задумчиво изучая сосны на другом берегу. Похоже, и про желание поплавать забыл. Александр Петрович пристроился рядом.

— Я ни о чём не жалею, — вдруг заговорил Володя. — Я вам действительно за всё благодарен. Если бы не вы, мы бы все после смерти Гвоздя погибли. Нам не простили бы нашу независимость, а те, кто нас боялся, стали мстить. Так что если бы вы не появились, лето я не пережил бы и без помощи болезни. Мишка и Ромка тоже, скорее всего, погибли бы. А младшие… Этих пристроили бы. Особенно девчонок.

Володя поднял камень и метнул его, наблюдая, как он скачет по глади пруда.

Гвоздь умер тихо, во сне. Ещё вчера рассказывал сказку про царевну-лягушку… Мне она была не очень интересна, поскольку я считал себя уже почти взрослым и предпочёл бы дослушать до конца историю про трёх мушкетёров, но Милка так просила, что ей уступили. Гвоздь ничем не показывал, что ему плохо. Мешковатый наряд и большущая кепка, которую он не снимал даже в доме — большой, полуразвалившейся деревянной постройке, в настоящей момент всем нам служившей домом — скрывала и его фигуру и лицо. Лицо в последнюю неделю Гвоздь прятал особенно старательно. Вот и рассказывая сказку, он часто останавливался, переводя дыхание. Молчал. Милка, глупая, не понимала и торопила, а Гвоздь отшучивался. Хотя что Милка, никто не понимал. Будь здесь Мишка, он бы что-то может и сообразил. Но тот уже вторые сутки не ночевал с нами, занимаясь какими-то своими делами, обещая всем подарки после их завершения.

Закончив рассказ, Гвоздь велел всем ложиться и потушил свечу. Утром его разбудить не удалось…

Это была страшная трагедия для нашего небольшого мира. Для всех нас Гвоздь был царь и бог, под сильной рукой которого можно было жить. Он защищал от других беспризорников, заботился, кормил и лечил. Редко когда нам не удавалось добыть еды. По мере сил следил и за гигиеной, добывая каким-то невероятным образом для всех зубные щётки и пасту. А сейчас вдруг этого сильного человека, который казался вечным, не стало. Тихо плакала Милка, которую как мог успокаивал Жора, хотя и сам часто моргал глазами.