Розмысл царя Иоанна Грозного

Но предупредить пожар уже было поздно. В разных концах слободы, низко над землёй, поползли зловещие алые змейки. Они вытягивались истомно, набухали, прыгали игриво всё выше и дальше, переплетаясь чудовищными живыми жгутами. Соломенные крыши смачно запыхтели искрящимися трубками, высоко выплёвывая в небо клубы чёрного дыма.

— Горим!

Отчаянными криками, воплями детей, голосистыми бабьими причитаниями загомонила слобода.

В диком страхе метались по улице, точно загнанные в ловушку звери, теряющие рассудок люди.

С улюлюканьем, свистом и гоготаньем бросились холопи в охваченные полымем избы.

Нагруженные слободским добром, людишки боярские возвращались лесом домой. Васька отказался от своей доли полотна, кож, полуобгоревшей утвари и одежды, поменяв это добро на огромного барана, мушерму молока и пышную ковригу ржаного медвяно пропахнувшего хлеба.

Ночную темь то и дело рвали сухие выстрелы и песни стрел. Но в лес стрельцы не решались идти.

В ближайшую губу скакал с донесением ратник.

В глухой чаще головной отряд холопей, под воеводством Неупокоя, расположился на пир. Устроившись в медвежьей берлоге, людишки вкатили туда три бочонка с вином.

Неупокой ударил обухом оскорда по днищу.

— Пей, душа разбойная!

Шапками, пригоршнями, лаптями, перепачканными в глину и грязь, черпали холопи и с весёлыми прибаутками пили вино. Изголодавшиеся рты жадно тянулись к хлебу, салу и луку. Зубы по-волчьи разрывали истекающее тёплою кровью сырое мясо. Ничего не выбросили из берлоги пирующие: требуха, копыта, изглоданные кости — всё бережливо набивалось за пазухи и в рогожи, про запас на близкие чёрные дни.

— Пей, веселись! — орал пьянеющий Неупокой и тыкался головой в бочонок.

Кто-то завертелся на одной ноге и вдруг ударил шапкою оземь.

— Песню, други, сыграем! И затянул разудало:

Остальные подхватили с присвистом и дружно:

Неупокой вскочил на опрокинутый пустой бочонок и залился тоненькой трелью:

Затопали молодецки холопи, понеслись в пляске разгульной и вдруг остановились, притихли. По щекам потянулись пьяные слёзы. Они угрюмо затянули на один надоедливый лад:

Неупокой взмахнул рукой. Оборвалась тягучая песня. Людишки осовело уставились на тёмный лес.

— Не, должно почудилось, братцы, — успокаивающе подмигнул коновод и снова рассыпался звонкою трелью:

И тихим шелестом кончил, уронив на грудь голову;

Уверенно, гуськом шли стрельцы на голоса.

Неупокой первый услышал подозрительный хруст; с бесшабашной песней, пошатываясь, выбрался он из берлоги и приник ухом к земле. До него отчётливо донеслись сдержанные шаги и шёпот.

«Нешто упредить смердов? — порхнуло неохотно в мозгу. Острые глаза трусливо зажмурились. — Упредишь всех, выходит, сызнов искать почнут. Краше, сдаётся мне, самому шкуру-то свою унести!»

И, юркнув за деревья, исчез.

Только когда совсем проснулся день, Неупокой остановился на отдых.

Ощупав за пазухой каравай и увесистый кусок сала, он выбрал место поглуше и улёгся.

«До городу только дойти бы! — шевельнулись насмешливо губы. — А тамо сызнов хозяин яз».

Он зло стукнул по земле кулаком.

«И не токмо дворянством сызнов пожалуют. Будет час добрый — такой чести дождусь: сам боярин в пояс поклонится».

Мысли переплетались беспорядочно, путались и тонули в баюкающей пустоте.

«Ужотко, потешу вас Володимир Ондреевичем, Старицким-князем».

Тело вытягивалось и млело. Глаза смежал крепкий запойный сон.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Васька так обрядил нутро повалуши, что сам Ряполовский, в награду, допустил его при всех рубленниках к своей руке.

Это была великая честь для холопя, она сулила ему большие корысти. Сам спекулатарь в тот день не только пальцем не тронул Выводкова, но после работы удостоил его несколькими дружескими словами.

Людишки стали искоса поглядывать на товарища.

— Уж не в языки ли пошёл к боярину? — шептались одни. — Не зря господарь примолвляет кабальных. Ведома нам его ласка!

Другие восхищённо показывали на повалушу.

— Сроби-кось чудо такое! Да за эту за творь не токмо к руке — в тиуны не грех умельца пожаловать!

И подлинно: было на что поглядеть и полюбоваться: подволока шла не в причерт с вытесом, не ровно и гладко, а кожушилась затейливыми узорами и то собиралась розовым, в коротеньких завитках, барашковым облачком, то стремительно падала и стыла над головой бирюзовыми волнами. Из присек, за исключением красного угла, расправив крылья, выглядывали головы херувимов, точь-в-точь такие, как на фряжских ^[26] картинках; а на крыльце, по обе стороны двери, на кирпичных подставах, выкрашенных под тину, тянулись к небу два белых лебедя.

В воскресенье у повалуши собрались вотчинные людишки. С ними, опираясь на посошок, пришла и Клаша подивиться затеям рубленника.

Васька, сияющий, объяснял увлечённо толпе, как нужно вытёсывать из камня и дерева фигуры зверей и птиц.

Увидав девушку, он, позабыв осторожность, бросился к ней и увлёк на дальний луг.

— Попадись спекулатарю аль тиуну, — живым манером уволокут тебя к боярину постелю стелить!

Клаша покорно свесила голову:

— Выпадет долюшка человеку — нигде от неё не схоронишься.

И, меняя неприятный разговор, упавшим голосом поделилась последнею новостью:

— Спосылает меня тятенька с девками нашими за милостыней в губу.

Выводков оторопело захлопал глазами.

— Где же тебе покель дорогу держать? Не дойти тебе!

Она подняла на рубленника с глубоким чувством признательности глаза и, ничего не ответив, повела его в починок.

За трапезой Васька почти не коснулся похлёбки и всё время неприязненно хмурился.

Когда людишки ушли из избы, Онисим скривил насмешливо губы.

— Не допрежь ли сроку кичишься?

— Христарадничать?! Хворой?! — процедил сквозь зубы с присвистом рубленник.

У старика отлегло от сердца.

— А яз было на милость своротил господарскую. Эвона, пошто и не глазеешь на меня, старика! — С ласковой грустью он погладил Выводкова по широкой спине. — Нешто яз для своей лихвы? Нешто краше ей станется, коли на пашню погонят?

Васька присел на край лавки и в мучительном сомнении потёр ладонью висок.

— А ежели челом бить князь-боярину?…

Старик понял, о чём хочет сказать холоп.

— Авось и подаст Господь. Сказывают, старостой замыслил поставить тебя князь над рубленниками. — И, помолчав, нерешительно прибавил: — Доробишь хоромины — замолвь словечко. Может, и впрямь пожалует боярин без греха побраться вам с Кланькою.