Розмысл царя Иоанна Грозного

Лютый гнев охватил оговорённого.

— Отдай мшел ^[37], христопродавец! — заревел он и вцепился в горло недельщику.

Данилыч ловким движением вырвался, юркнул за спину стрельца и смиренно опустил глаза.

— Не гневаюсь яз на сего человека за потварь. Се он не от умишка, а от кручины потварит на меня.

В ту же ночь Тешата пошёл колымагою на Москву с челобитною.

Но в Москве, в приказе, его не приняли. Изо дня в день приходил он к порогу приказной избы и простаивал там до позднего вечера.

Наконец над ним сжалился один из подьячих и, отозвав в сторонку, полюбопытствовал, какие привёз он с собою дары.

Жалобщик воздел к небу руки.

— Видит Бог, всё отдал недельщику и окольничему!

Подьячий присвистнул.

Ожесточённо дёргая головой, Тешата горячо рассказывал о сотворённой над ним неправде.

Сложив руки крестом на груди, подьячий строго прищурился.

— Да ведомо тебе будет до скончания живота, что всяк окольничий в губе от московского приказа поставлен творить волю великого князя.

Махнув рукою на всё, оговорённый вернулся с сопровождавшим его стрельцом в губу.

Окольничий не пожелал слушать его и выслал на двор подьячего.

— Волю яз, по обычаю древлему, тяжбу нашу с Симеоном разрешить единоборством, — вызывающе объявил Тешата, глядя куда-то в пространство.

— Добро, — похвалил подьячий и оттопырил презрительно губы. — Охоч яз поглазеть, како поборются худородный с боярином.

Тешата продал всё, что было в его усадьбе. Однако, подсчитав деньги, он понял, что на них не удастся ему подкупить бойца. Его людишки несколько раз пытались нападать на посады, но их всюду ждала неудача. Стрелецкие головы обыкновенно, из боязни вызвать гнев вотчинника, смотрели сквозь пальцы на грабежи боярских холопей. Тут же они отдали строгий приказ неотступно следить за деревушкой Тешаты и не допускать разбоя.

Пришлось скрепя сердце продать часть людишек и добрую половину земли.

Накануне борьбы оговорённый передал бойцу все свои деньги и ссудную кабалу, по которой обязался выплатить в два года двести рублей.

Боец сунул деньги за пазуху и сжал, как тисками, в своей руке руку Тешаты.

— Не кручинься и веруй.

Он хвастливо выгнул железную грудь и так стукнул ногой, что на голову хозяина упала сорвавшаяся с гвоздя икона и с шумом, точно от порыва буйного ветра, широко распахнулась дверь.

— Не бывало такого, чтоб уж орла одолел!

В Ольгин день [38] торжественно служили попы молебен о даровании победы князь Симеону.

Сам Ряполовский с женой не поднимался во всё время службы с колен и ревниво бил поклон за поклоном.

Перед выходом из церкви боярыня передала протопопу парчовую плащаницу, расшитую ею самой.

— А ну-котко, пускай Тешата такою жертвою пожалует сына Божьего, — шепнула она с кичливой улыбкой мужу и набожно перекрестилась.

— Пошли, Господи, ворогам погибель.

На лугу, перед палатами Ряполовского, собрались людишки со всех деревень и починков. В стороне, тесно держась друг около друга, неуверенно переминались холопи Тешаты. Посреди луга, на высоком помосте, убранном медвежьими шкурами, на резном кресле работы Выводкова важно развалился князь Симеон. Ниже его уселись двое соседей-бояр, за ними — окольничий, а по краям — дьяк и подьячие.

Бойцы, дожидаясь сигнала, не спускали глаз с тяжущихся.

Едва боярин взмахнул плетью, окольничий вскочил и громовым голосом обратился к бойцам:

— Колико ведомо всем, по обычаю древлему, егда не по мысли кому, каково тяжба в приказной избе утвердилась, дадено тому царёвыми милостями соизволение стребовать с того приказу бойцов. И бысть тако: кой боец одолеет, той тяжебщик и прав перед Господом. И положил приказ двух бойцов: Шестака — Тешате, князь же Симеону-Беляницу. А одолеет Шестак — правда Тешаты, а по Белянице — за князем верх.

Непривычный к долгим речам и, чувствуя, что весь запас слов истекает, он сдвинул брови и погрозил бойцам кулаком.

— Вы, псы смердящие! Ужо яз покажу! Нелицеприятно, верой боритесь!

Ряполовский во второй раз хлестнул плетью. То же проделал Тешата.

По толпе прокатился нетерпеливый гул и оборвался.

Бойцы схватились. Лица их налились кровью. На бритых затылках багровыми канатами переплелись тугие жилы.

Тешата лязгнул зубами и пробился вперёд.

— Кадык перекуси проваленному! Хрясни его по харе богопротивной!

При каждом удачном ударе он подпрыгивал высоко, хлопал исступлённо в ладоши и пугал окружающих похрюкивающим хохотком обезумевшего человека.

— Кадык проваленному!

Из-под изодранных красных рубах бойцов проглядывали окровавленные клочья мяса. На изуродованных лицах страшною чёрною маскою запеклись сгустки крови.

Беляница вдруг зашатался и, вскрикнув, выплюнул сквозь раздувшиеся пузырями губы два зуба.

Шестак уловил мгновение и пригнулся, готовый нанести противнику решительный удар.

Ряполовский схватился за голову. Окольничий подошёл к нему и с таинственной улыбкой что-то шепнул.

Но князь, начинавший терять веру, обдал его едкой слюной.

— Да эдак Шестак Беляницу моего одолеет! Да кат вас всех побери, неужто мой мшел мене Тешатинского?!

Дьяк испуганно подвинулся к боярину.

— Не велегласно, господарь, — негоже. — И с твёрдой уверенностью: — Не печалься, боярин. Всё по чести идёт. А знаменье покажу — Шестак абие ниц упадёт.

Бойцы катались по земле, тянулись ногтями в глаза, тыкались пальцами в зубы, стремясь разодрать друг другу челюсти. Толпа выла и рокотала, каждым суставом своим подражая движениям бойцов. Казалось, стоило подать сигнал, и все эти возбуждённые до последних пределов люди ринутся и на бойцов, и на господарей, не пощадят ни чужих, ни своих.

Симеон потерял остатки терпения. Он отчётливо видел, что Беляница с каждым мгновением задыхается.

— Знаменье! — властно запрыгали мясистые губы его. — Знаменье! Каты!

Дьяк торопливо сбежал с помоста и, вырвав из рук стрельца вёдро с водою, облил бойцов.

— Остудитесь, угомон вас возьми! — улыбнулся он, отступая.

Беляница вскочил неожиданно и ударил противника ногой под живот.

Шестак заревел, заметался по кругу и пал на колени.

— Виноват, казни, князь-боярин! — взмолился он, протягивая окровавленные руки в сторону Ряполовского.

Тешата со стоном рухнул наземь. Симеон ликующе сошёл с помоста.

— Одеть его в железы! — приказал окольничий, ткнув плетью в Тешату.

Под бурный смех хозяина и гостей сына боярского — уволокли в подвал.

Князь на радостях шлёпнул ладонью тиуна по голове.

— Готовь пир пировать да кликни в трапезную боярыню с дочкой.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Скованного Тешату уволокли в посад, на торговую площадь, и поставили в одну линию, с преступниками, приговорёнными к правежу.

Дьяк повернулся к восходу, осенил себя широким крестом и, перелистав судебник, прочёл:

А кто виноват, солжёт на боярина, или на окольничего, или на дворецкого, или на казначея, или на диака, или на подьячего, а обыщется то вправду, что он солгал, и того жалобщика, сверх его вины, казнити торгового казнию (бити кнутьем) да вкинути в тюрьму.

Узник понурился и молчал. Дьяк ударил его по лицу кулаком.

— Реки аминь, басурмен!

Лицо сына боярского перекосилось от ненависти.

— Не ведаю в том вины за собой, что боярин облыжно потварь возвёл.

Дьяк подал знак и отошёл.

Два ката внимательно оглядели батоги, пощупали их так, как гусляр пробует гусли, прежде чем ударить по струнам, и полоснули по обнажённым икрам Тешаты. В то же мгновение зловеще свистнул в воздухе лес батогов.