Гнёт ее заботы

― Э..э, ― ответил сбитый с толку Кроуфорд, ― нет.

Они отправились верхом через Порта-делла-Пьяцца, те самые южные ворота, где Шелли получил свой удар, а итальянский драгун был ранен месяц назад, но хотя из тесненных кожаных кобур, притороченных к гусарскому седлу Байрона, ощетинились пистолеты, солдаты Пизанской стражи смотрели вниз со стен, почти не выказывая той встревоженной подозрительности, что была у них в предыдущие недели. Все знали, что Байрон вскоре покинет город. К тому же, сегодня здесь было только два вооруженных всадника. Предыдущие компании стрелков насчитывали, по меньшей мере, полдюжины.

― Ох уж эти Шелли со своими проклятыми детьми, ― процедил Байрон, когда стены остались позади, и дикие оливы и заросли меч-травы [302] окружили дорогу. ― Они хоть одного из них вырастили? Перси Флоренс все еще жив, и ему идет второй год, но как думаешь, сколько он еще проживет? Три года назад умер их сын Вильям ― год спустя в Венеции умерла маленькая Клара ― а до всего этого, где-то в 1814, у них был ребенок, который не прожил и двух недель. Они даже имя ему дать не успели! И я, кажется, припоминаю, что у него был, по крайней мере, еще один ребенок от первой жены ― впрочем, сколько бы их ни было, без сомнений, все уже давно мертвы. Не похоже, чтобы его беспокоило благополучие детей ― особенно, если они его собственные.

― Это просто нелепо, ― сказал Кроуфорд, который хорошо знал Шелли и поэтому рискнул перечить Байрону. ― Ты же знаешь, как он переживает за своих детей… когда они у него есть.

Его реплика против ожиданий заставила Байрона смутиться. ― Ох, полагаю, ты прав. Но они же всегда умирают. А теперь они думают, что Мэри снова беременна! Думается, им просто нужно отказаться от секса ― просто оставить все это как безнадежную затею.

«Как когда-то сделал я», ― подумал Кроуфорд.

Они поехали дальше в молчании, и только звуки дующего с моря ветра, шелеста деревьев и топота копыт по песку витали вокруг них. Кроуфорд обдумывал слова Байрона о серебряной пуле. Не вообразил ли Шелли, что Байрон был жертвой вампира? Он, конечно, был, до того как достиг вершины Венгерн.

Кроуфорд глянул на своего спутника, замечая впалые щеки под седеющими волосами и неестественную яркость глаз Байрона. Стихи, выходившие из-под его пера в эти дни, были лучшим из всего, что он написал ― Шелли недавно сказал, что не может больше соперничать с Байроном, и что Байрон был единственным, с кем стоило состязаться, теперь, когда умер Китс.

Внезапно Кроуфорд уверился, что Байрон снова угодил в сети ламии ― наверное, во время своего пребывания в Венеции, судя по тому, как Шелли описывал женщину, с которой Байрон там жил. Был ли это тот же самый вампир, который паразитировал на нем прежде? Возможно. Как он и предполагал шесть лет назад в Швейцарии ― к неудовольствию Байрона ― они, по-видимому, сохраняли клеймо предыдущих любовников, даже когда отгораживались от них.

Но Тереза Гвиччиоли была, очевидно, не из вампиров ― она часто сопровождала Байрона и его друзей в их дневных верховых прогулках. И даже ходила на мессу в соборе. Как же Байрону удавалось уберегать ее от ревнивых ухаживаний его сверхъестественной любовницы?

Вдруг он поймал себя на мыслях о холодных прикосновениях своей вампирши и поспешно ощупал внутренности пиджака в поисках фляжки. У него ни с кем не было секса ― ни с кем из смертных ― с той роковой брачной ночи шесть лет назад, и он пришел к безрадостному заключению, что любовь нечеловеческой близняшки Шелли ― ее холод и его жар ― навсегда отвадила его от влечения к обычным земными женщинами.

Он все еще иногда думал о том болезненном, но освобождающем поцелуе, которым Джозефина одарила его перед входом в дом Китса год назад в Риме, но эти воспоминания ни разу не заставили сердце учащенно забиться, и они с Джозефиной никогда об этом не упоминали.

Между тем они достигли поля на окраине фермы Кастинелли, где они обычно стреляли, и Байрон соскочил с лошади и, ухмыльнувшись, взглянул на Кроуфорда. ― Поделишься?

― Конечно. Кроуфорд протянул фляжку, затем спешился и отправился с Байроном к поваленному дереву, возле которого они обычно устанавливали мишени. Байрон хлебнул еще брэнди, затем протянул фляжку обратно, и, пока Кроуфорд привязывал лошадей, склонился над столбами, которые они вбили в землю в прошлый раз. Он установил монеты в полкроны [303] в расщепленные макушки пары столбов.

― Аллегра мертва, ― бросил он через плечо.

― О-о.

Кроуфорд никогда не встречал пятилетнюю дочь Байрона и Клэр Клэрмонт, и хотя знал, что Клэр неистово заботилась о дочке, ничего не мог сказать о том, что чувствовал сейчас Байрон ― очевидно, винил и себя тоже, по крайней мере, в какой-то степени, судя по его сомнениям в способности Шелли заботиться о детях.

― Соболезную, ― промолвил Кроуфорд, стыдясь того, как глупо это звучит.

― Ты знал, что я отдал ее в женский монастырь? ― продолжил Байрон, все еще не глядя на него и приводя в порядок столбы. Его тон был легким и непринужденным. Я обзавелся определенными средствами защиты для себя и Терезы, но они не надежны, и я подумал… что в освященном месте, вдали от меня и любого, кто знаком с этими созданиями… но этого оказалось… Его плечи были неподвижны, и Кроуфорд не мог понять плачет он или нет, но голос его, когда он заговорил снова, был все также спокоен. ― Бедные наши дети.

Кроуфорд подумал о том, как сам он мучительно противился искушению пригласить ламию вернуться ― что в его случае, кроме всего прочего, означало отказ от немыслимого долголетия ― и подумал также о той цене, которую пришлось заплатить Китсу, чтобы спасти свою младшую сестру.

― Твоя, ― начал Кроуфорд, спрашивая себя, не вызовет ли Байрон его на дуэль за то, что он собирался сказать, ― твоя поэзия столько для тебя значит?

Байрон гибко выпрямился и захромал обратно к лошадям, по-прежнему не глядя на Кроуфорда. Одним мгновенным рывком он вытащил два пистолета и крутанулся к Кроуфорду и деревьям; и в растянувшемся мгновении паники, Кроуфорд успел подумать, что умрет прямо здесь, и заметить, что руки Байрона сильно тряслись, а глаза блестели от слез.

Два выстрела слились в один оглушительный гром, но Кроуфорд уловил короткий, звонкий памм, с которым, по крайней мере, одна из монет улетела в поле.

Мало-помалу, Кроуфорд расслабился, смутно осознавая сквозь стоящий в ушах звон, что Байрон вернул пистолеты в кобуру и направился обратно к дереву; и сквозь яркие искры, плавающие перед глазами, увидел, как Байрон прохромал мимо дерева и углубился в заросли травы. Байрон смотрел вниз; по-видимому, искал монеты, которые пропали, обе.

― Она на самом деле, ― ответил Байрон, когда Кроуфорд приблизился к дереву и оперся о него спиной. ― Столько для меня значит, ― добавил он. Он ворошил ногой траву в нескольких ярдах от Кроуфорда, пристально вглядываясь в землю. ― Я… полагаю, я самого начала знал, кто такой лорд Грэй, по крайней мере, что он за существо, когда открыл перед ним дверь в мою спальню в 1803. Конечно, к тому времени, когда я осознал, что обрек на смерть мать и подверг опасности сестру, было уже слишком поздно. И все равно, я не хотел верить, что это он несет ответственность за… дело всей моей жизни, мою способность писать, то, что я… то, что сделало меня мной, ― ты же понимаешь, что я хочу сказать?

― Да, ― только и сумел ответить Кроуфорд.

― Я подозревал это ― именно этим объясняется моя неуемная тяга к физическим достижениями ― плаванье, стрельба, фехтование, похоть. Но ничто из этого не могло оправдать все те смерти, всю ненависть и… измены, которые сопутствовали моей жизни. Он остановился и поднял комок серебра, затем показал его со слабой улыбкой. ― Не плохо, а? Завернул пулю в монету. Он хромая направился назад к дереву.

Все еще помня, на что пошел Китс, Кроуфорд сказал: ― Но зачем же ты пригласил его обратно? После того, как тебе удалось избавиться от него в Альпах?