Гнёт ее заботы

Кроуфорд смотрел вправо, на плещущую под ногами воду канала, и, когда поднял взгляд, чтобы не пропустить беломраморный фасад дома Байрона, увидел старика, который, как и он, прогуливался с тростью ― но Кроуфорд был слишком занят своими мыслями, так что удостоил его лишь мимолетного взгляда.

В этот миг на балконе второго этажа показался Байрон, его седеющие волосы трепетали на ветру, и Кроуфорд уже хотел махнуть ему, но задержал руку, когда увидел мрачное выражение на осунувшемся лице лорда. Спустя мгновение парадная дверь распахнулась, и из палаццо выскочил Перси Шелли. Он тоже выглядел расстроенным.

― Перси! ― окликнул его Кроуфорд, ускоряя шаг. ― Что случилось?

Шелли сощурился, словно не узнавая его, затем тряхнул головой. ― Вы с сестрой сможете отправиться с нами в Специю? ― прямо спросил он. ― У меня есть основания думать, что нам понадобятся… медицинские навыки по твоей части.

Кроуфорд, честно говоря, так и не сумел проникнуться симпатией к Шелли. ― Даже и не знаю, Перси, по крайней мере, не сразу. А что, Мэри или Клэр беременны?

― По правде сказать, мы думаем, что Мэри может быть снова ― но мы еще не совсем уверены… Он раздраженно махнул рукой. ― Я могу заплатить вам больше, чем вы получаете в вашей больнице.

Кроуфорд знал, что это не так ― Шелли задолжал многим людям, даже своему английскому издателю. ― Сожалею. Мы действительно не можем покинуть Пизу. Ты же знаешь, Джозефина нездорова. Ее нервное расстройство…

На миг показалось, что Шелли готов возразить ― но он просто молча кивнул и гордо прошествовал мимо; мгновение спустя он слетел по ступенькам частного причала Байрона к пришвартованному скифу, гневно стуча каблуками по мокрому камню.

Кроуфорд снова взглянул на балкон, но Байрон уже скрылся внутри. Он вернул взгляд на улицу, и, наконец, заметил давешнего старика ― и тотчас нырнул под прикрытие утопленного входа в дом Байрона и загромыхал дверным молотком, так как ему показалось, что он узнал этого старика.

Он думал, что это был… как же его звали?… де Лож, тот самый выживший из ума странно-говорящий старикан, который тогда во Франции помог ему раздобыть паспорт Айкмэна ― а затем попросил утопить его в качестве ответного одолжения ― шесть долгих лет назад и более чем в пятистах милях отсюда.

― Ну, давай же Флетчер, ― прошептал он в закрытую дверь. Он пытался убедить себя, что де Лож не может его узнать ― он уже не тот молодой, темноволосый Майкл Кроуфорд, что из последних сил выбрался на берег возле поселка Карнак, тем июлем 1816-го.

«Может, это вообще не де Лож. Что ему здесь делать»?

«Мог ли он искать здесь Кроуфорда»?

Эта мысль испугала его, и он еще сильнее замолотил в дверь.

Наконец слуга Байрона отворил дверь, с огорченным удивлением на морщинистом лице.

― Извини за такую настойчивость, Флетчер, ― хватая ртом воздух, выдохнул Кроуфорд, и миг спустя брови слуги задрались еще выше, так как Кроуфорд поспешно скользнул внутрь, а затем рывком захлопнул за собой дверь. ― Там… один мой давнишний кредитор, и я не хочу, чтобы он меня увидел.

Флэтчер пожал плечами и кивнул, и Кроуфорду пришло на ум, что за эти годы Байрон, вероятно, несметное число раз врывался в дома, где он жил, точно также объясняя свою поспешность.

― Прикажете о вас доложить, ― осведомился Флэтчер, ― или вы просто… ?

― Нет, он на самом деле меня ожидает. Мы собирались прокатиться верхом и пострелять в Маремма.

― Я доложу милорду о том, что вы здесь, ― сказал Флэтчер, поднимаясь по лестнице, ― хотя он, возможно, не в настроении.

Кроуфорд опустился на один из диванов, а затем невидяще уставился на расписанный цветами высокий потолок, размышляя, что могло так расстроить Шелли и Байрона. Они что, поссорились?

Совершенно невозможно. Шелли часто бывал заметно раздосадован непристойными шутками Байрона и его, хотя и легким, но вездесущим высокомерием, которым его наделяло английской пэрство, а больше всего, его отказом общаться с Клэр или хотя бы позволить ей навещать их дочь Аллегру, которую позже он поместил в женский монастырь в Баньякавалло [301] на противоположном берегу Италии.

Тем не менее, Шелли вряд ли порвал бы с Байроном, так как лорд был главным сотрудником и что самое важное спонсором Либерала, журнала который они собирались издавать. Журнал должен был публиковать новые поэтические работы Байрона и Шелли и спасти друзей Шелли, семейство Хантов, от банкротства ― Ли Хант вместе с женой и детьми уже, должно быть, на пути из Англии в Пизу ― но нужная провокация в подходящий момент могла подточить самообладание Шелли.

Еще до того, как они с Джозефиной прибыли в Пизу, уже больше года назад, Кроуфорд знал, что Шелли живет здесь, и что Байрон должен вскоре к нему присоединиться. Но он сразу же отмел мелькнувшее подозрение, что влечет его сюда не столько расположенный здесь университет, сколько возможная встреча с каменным близнецом Шелли.

Собственно, сначала он не собирался иметь никаких дел с английскими поэтами . , . но затем, как-то вечером, пару месяцев назад, на Лунг’Арно он повстречал Байрона.

Кроуфорд тут же его узнал и после минутных колебаний подошел и представился. Байрон сначала держался прохладно, но после того, как они пожали друг другу руки, он внезапно повеселел и принялся рассказывать ностальгически преувеличенные истории о Полидори и Хобхаусе, и тех гостиницах, где они останавливались во время их памятного тура по Альпам шесть лет назад. Тем вечером, прежде, чем они расстались, Кроуфорд обнаружил, что принимает приглашение на ужин в Палаццо Ланфранки вечером в среду.

В тот раз он пришел один, без Джозефины, и Шелли был больше удивлен, чем обрадован, увидеть его снова, но мало-помалу Кроуфорд и Джозефина стали своими в кругу англичан, которые собирались в доме Шелли на южной стороне реки и в доме Байрона на северной.

Джозефина говорила редко и иногда расстраивала семейство Шелли, сосредоточенно вглядываясь в пустой угол комнаты, словно что-то увидевшая кошка, но Байрон заявлял, что ему нравятся ее редкие случайные реплики, а Джейн Вильямс, которая вместе со своим мужем остановилась у Шелли, пыталась научить ее играть на гитаре.

Байрон никогда не упоминал о том, что встречал Джозефину на горе Венгерн, и Кроуфорд полагал, что он ухитрился заставить себя забыть большую часть из случившегося в тот день.

Кроуфорд не мог понять, что такого было в том рукопожатии, которое так внезапно расположило к нему Байрона, пока как-то раз, пару недель назад, когда они вместе выпивали, лорд не показал свою правую руку, на ладони которой Кроуфорд увидел черную отметину. Похожая осталась на его руке, когда он вонзил нож в лицо деревянной статуи в Риме, нечаянно призвав Карбонариев.

― Твоя темнее, ― заключил Байрон. ― Они, должно быть, использовали более свежий нож во время твоего посвящения, когда заставили тебя пронзить mazze. Тебе известно, что любого ножа хватает лишь на несколько таких уколов? После нескольких посвящений весь углерод впитывается плотью, и нож перестает быть сталью и становится просто железом.

Кроуфорд лишь понимающе кивнул, и с тех пор старался никогда не разуверять Байрона в том, что он был посвящен в Карбонарии… отчасти из-за того, что подозревал, той ночью это и впрямь случилось.

Байрон между тем уже, хромая, спускался по лестнице, и Кроуфорд оторвал взгляд от созерцания потолка.

― Добрый день, Айкмэн, ― сказал Байрон. Он был стройным и загорелым, после того как сбросил вес, который, очевидно, набрал в Венеции, но сегодня он выглядел обеспокоенным и неуверенным в себе. ― Что тебе сказал Шелли, там, снаружи?

Кроуфорд поднялся. ― Только то, что он хочет, чтобы мы с Джозефиной отправились с ним в Специю.

Байрон уныло кивнул, словно это что-то подтверждало. ― Он сегодня не с нами ― и будь я проклят, если я хочу заезжать за Эддом Вильямсом ― так что полагаю только ты и я. Он одарил Кроуфорда взглядом, о который при желании можно было порезаться, затем усмехнулся. ― Ты же ведь не будешь всаживать в меня серебряные пули, а?