Наследники по прямой. Книга первая.

Очухался, старый дурак, яростно подумал Гурьев, наклоняясь к Сталину. Глаза, глаза - мутные, нехорошие глаза. Как я успел… Власика пора убирать к такой-то матери, совсем мозги пропил. Что ж ты творишь, а?!

Взгляд Сталина сделался осмысленным, обрёл чёткость. Гурьев продолжал смотреть ему прямо в глаза, пока короткие рыжеватые ресницы не дрогнули, опускаясь. Сталин отвернул голову, приподнял заросший щетиной подбородок, спросил тихо, но ровно и жёстко, нормальным своим голосом:

– Что это было? - и повторил: - Что было?

– Инсульт это называется, если не знаешь. Кровоизлияние в мозг. Ты меня видишь? Слышишь?

– Вижу. Слышу. Не ори на товарища Сталина. Не ори.

– Да я, в общем-то, тихо разговариваю, - удивился Гурьев.

– Тихо, да. Не разговариваешь - орёшь. На товарища Сталина орёшь. Испугался, да?

– Да. Да, испугался. За тебя испугался. Я тебе сколько раз говорил: не пей столько. Не жри столько. Иголки мои работают, когда ты работаешь. Если ты Богу душу отдашь - я тебе её назад не вколочу. Я не Бог и даже не зам его по товарищу Сталину. Понимаешь ты это или нет?! Ты нас осиротить хочешь? Столько сил вложено - хочешь весь проект похерить, псу под хвост отправить? Хочешь?

– Опять орёшь, - вздохнул Сталин. - Снова орёшь. У меня голова болит.

– Я знаю, что болит. Ты мне живой нужен, дорогой великий вождь трудящихся всего мира, любимый и родной товарищ Сталин. Понимаешь?

– Понимаю. Нужен тебе Сталин - вот и сидишь тут, нотации читаешь. Тыкаешь. Нервный какой, молодой - а нервы уже никуда. Кто тебя позвал? Птичка твоя?

– А если и птичка?

– Хорошая птица, умная, - снова вздохнул Сталин. - И смотрит - совершенно как человек, только не говорит. И людей не боится - совсем. Чудно, - Сталин посмотрел на Гурьева, медленно повозил головой по подушке: - Злишься. Нервничаешь. Что, не справитесь без меня? Не сдюжите?

– Повернись, спину обколю.

– Коли, коли. А орать не смей, - Сталин, кряхтя, поворачивался со спины на живот. - И тыкать не смей. Я Сталин.

– Ещё раз такой фокус выкинешь - будешь не Сталин, а трясущийся старикашка в инвалидном кресле. И никто тебе помочь не сможет. Ни я, ни врачи с лекарствами.

– Врачи - ослы. Ещё Ленин говорил: все врачи-товарищи - ослы. Всех к чёрту отправлю.

– Развоевался.

– Не тычь, сказал.

– Не злись, сказал. Да, мы без тебя ничего не сделаем. А ты без нас - державу просрёшь. Никто, кроме тебя, эту хевру не удержит. Стоит тебе кулак разжать - пустят всё под откос, раздадут за бесценок, за тряпки, помадки, машинки. От Гитлера - за Енисей побегут, а то, что останется, америкашкам раздадут с япошками. Ничего не умеют - только водку жрать да баб драть, да и то - не как люди, как шелудивые псы. Так что ты погоди ещё на тот свет торопиться. Погоди.

– А он есть? Тот свет?

– Не знаю. Я другое знаю: это бесы тебя путают. Путают и пугают. Ты очень умно поступил тогда, что на уговоры Бокия не поддался: перспективы, прогресс. Правильно. Но Бокий их столько сюда стянул - места живого нет.

– А я кто - бес, по-твоему?

– Нет, ты не бес, Иосиф Виссарионович. Ты человек. Пока. Душа у тебя тяжёлая - да, но ты не бес. Но хоровод бесов вокруг тебя - неописуемый. Так что ты поберегись, товарищ Сталин.

– А ты не боишься? Или ты сам - бес?

– Я - не боюсь. Вот они меня - боятся. Я их убиваю, товарищ Сталин. Поэтому - боятся. Сейчас тебе нельзя, а поправишься - расскажу. Хоть и скука это смертная.

– Бокий, значит. А врачи?

– А врачи свой долг исполняют. Как могут.

– Покажи. Покажи. Хочу увидеть. Хочу знать, что не врёшь.

– Уже знаешь, - жёстко сказал Гурьев. - Покажу - в своё время. А тебя, такого вот - никому нельзя показывать. В том числе и ему.

– Когда?

– Когда увижу, что назад ничего не открутишь. Ни ты, ни они. Ни днём раньше, ни днём позже.

– Мало я тебе разрешил? Городецкому - мало?

– А что ты разрешил такого особенного? - изумился Гурьев. - Что такого небывалого ты разрешил?! Державу строить? Детей растить, как нужно, чтобы они Родину свою знали и любили, вместо каких-то всемирных утопий для оборванцев?! Будто бы сам не хотел - а нам разрешил?! Добрый какой. Ну-ка, ну-ка. Расскажи мне, чего ты такого разрешил нам ужасного. И вспомни, чего мы добились - и чего ещё добьёмся. Ещё полгода максимум - и мы на границу по Висле встанем. И Сахалин будет наш. Главное - сохранить это потом. Удержать. Хапнуть - это и тонкошеие могут. Понимаешь, товарищ Сталин?

– Почему фамилия такая еврейская?

– У кого?!

– У Городецкого.

– Это у евреев русская. Я же говорю - бесы тебя путают.

– А зачем евреям русские фамилии? Говорят, товарищ Сталин жидов ненавидит. Чушь. Враки. Двурушников ненавижу - это да. Зачем русская фамилия? Боишься? Притворяешься? Обмануть хочешь? Русских людей обмануть? Товарища Сталина обмануть? Вот это - не люблю. Не люблю.

– Эх, ты, - усмехнулся Гурьев. - Товарищ Сталин, великий вождь всех народов, - а таких простых вещей не понимаешь. Евреи в России всегда хотели быть похожими на настоящих русских дворян. На таких, как Городецкий. Они, такие, как Варяг, державу построили - на тысячи лет. Ведь жить в России, не будучи русским - не по крови, не по морде, а по духу, - невозможно. Как будто ты, бывший грузин, этого не знаешь.

– Ах, молодец. Молодец. Как умеешь всё словами повернуть - молодец.

– Да. Молодец. Знаю.

– Яков Кириллович.

– Что?

– Ничего. Иголку криво воткнул.

Сталин засмеялся - Гурьев едва успел отдёрнуть руку, чтобы действительно не воткнуть иголку, куда не надо. И усмехнулся. Вот мы и на "ты", товарищ Сталин, подумал он. То ли ещё будет.