Евангелие от рыжего кота

— Ты рус? — спросила она у меня, когда я шагал рядом с повозкой. Я кивнул головой и сообщил, что меня взяли в плен ордынцы и увезли в Кафу, откуда меня освободил Дюдон с друзьями.

— Ты сдался в плен? — с иронией спросила она меня, заглядывая мне в глаза.

— Я был без сознания, так как меня подло стукнули сзади по голове, — ответил я, а она насмешливо взглянула на меня и сообщила: — Нужно быть хитрее. Простота – хуже воровства. Ты откуда?

— Каневский сотник, — ответил я.

— В Каневе нет воинов, там ордынцы, — издевалась девушка.

— Есть, — сказал я и шепнул на ухо: — В лесах.

Девушка хмыкнула и сообщила: — Меня зовут Купава.

— Кто тебя ранил стрелой? — спросил я, и она рассказала, что её похитили ордынцы, чтобы продать в рабство. Отец, Воислав, догнал ордынцев и всех перебил, а их лошадей угнал с собой.

— Ты сдалась в плен? — спросил я, а Купава, пойманная на слове, рассмеялась и спряталась в кибитке. Ко мне подъехал нахмуренный брат Купавы, Любомир, который спросил у меня: — Ты беглый смерд?

— Я свободный человек, — был мой ответ. После моих слов он повеселел и сказал: — Я не хочу, чтобы сестра стала женой смерда.

Признаться, это меня удивило, так как мои планы не распространялись так далеко, но о словах Любомира стоит задуматься. Вероятно, я для него, как воин, представлял определённую ценность, и он не сомневался, что я смогу защитить его сестру. Пару раз нам попадались ордынцы, но мы их обходили. Дело шло к осени, и зелёная трава тянулась ближе к воде, к днепровским низинам, поэтому нам пришлось идти по выгоревшей степи, избегая встреч с исконным врагом. Ведунья, по имени Морена, стоило с ней встретиться, плевала в нашу сторону и пророчила для берендеев беду, несмотря на то, что вождь, Воислав, к нам относился с почтением. Берендеи приносили жертвы Сварогу, Ладе и ещё десятку богов, из которых самым главным был Всевышний, явивший миру Золотое Яйцо, а в нем творец всего сущего – Род. Кроме этих богов они почитали десятки меньших божков, перечислить которых трудно даже им самим. Самое удивительное то, что Купава, после своего выздоровления, причислила к бесчисленному списку своих богов Иисуса Христа. Я не стал распространяться о различиях православной и католической церкви, когда она заметила, что мы с Дюдоном, во время молитвы, крестимся в разные стороны, так как она посчитает единого Бога ещё одним божком, что уже святотатство.

Путешествие продолжалось в том же размеренном темпе. Иногда Купава выбиралась из кибитки и шагала рядом со мной, слушая рассказы о моих путешествиях и плене. Дюдон, как великий медик, слушая мои россказни и ничего не понимая, через версту напоминал Купаве, что более идти негоже, и она со смехом садилась на повозку, слушая меня сидя. Иногда на коне подъезжал её брат, Любомир, который подозрительно косился на меня и Купаву, а потом, с чувством исполненного долга, отъезжал.

Вскоре мы добрались до Черкас, где увидели на берегу Днепра только несколько рыбаков, а весь люд разбежался по лесным землянкам, избегая ордынской тамги [73]. Не мешкая, Воислав приказал двигаться в сторону Канева. Шли лесом до самой Роси, на другом берегу которой когда-то стояла крепость Родень. Не заходя в город Канев, пошли вдоль берега речки Рось до впадающей в неё речушки Росавы. От Купавы я узнал, что Воислав движется к дубу берендеев, где у них капище богов. В одном мести пошли яром, вдоль ручья, пока не добрались до плоскогорья, на вершине которого зеленела дубовая роща, а один великан-дуб возвышался над всеми деревьями. Его корни пробивались из поросшей травой стены, подпирающей плоскогорье. Коней оставили в яру пастись, а телеги протянули поперек яра, преграждая путь. Недалеко от дуба развели костры и поставили котлы, наполняя их водой из ручья и заправляя просом. Женщины постарше остались у котлов, а парни и девушки, ополоснувшись у ручья, надевали праздничные одежды. Мы с Дюдоном с интересом наблюдали эти приготовления, пока к нам не подошла Купава.

— Сегодня праздник богини Лады, — загадочно улыбаясь, сообщила она. После того, как все покушали, и начало вечереть, те, кто старше, сели в большой круг возле дуба, а девушки и юноши стали вперемежку двумя рядами один против другого. Первый ряд запел:

— А ми просо сіяли, сіяли,

Ой, див, ладо, сіяли, сіяли.

Закончив петь, первый ряд поклонился, а второй ряд сразу же подхватил:

— А ми просо витопчем, витопчем,

Ой, див, ладо, витопчем, витопчем.

Им ответил первый ряд:

— Та як же ви витопчете, витопчете?

Ой, див, ладо, витопчете, витопчете?

На что второй ряд запел:

— А ми коні випустим, випустим,

Ой, див, ладо, випустим, випустим.

Так, с притопом и шутками, продолжалось до тех пор, пока не пропели последний куплет:

— А ми дамо дівчину, дівчину,

Ой, див, ладо, дівчину, дівчину.

На что бойко ответили:

— А дівчину возьмемо, возьмемо,

Ой, див, ладо, возьмемо, возьмемо!

Одну из девушек со смехом перетянули на другую сторону, а Купава схватила меня за руку и прошептала на ухо: «Идём». Мы спустились в яр, и подошли к табуну лошадей. Купава свистнула, подзывая своего коня, и он подбежал, встречая её нетерпеливым ржанием. Девушка вскочила на него и протянула мне руку. Мне помощь не нужна, так что я за мгновение оказался сзади Купавы, обнимая её за плечи. Она тронула коня, и тот резво покатил вдоль яра.

— Куда мы едем? — спросил я Купаву, и она обернулась ко мне, сверкая в темноте глазами.

— Ты меня похищаешь, — объяснила Купава, а я, на правах похитителя, склонил к ней голову и поцеловал её в щеку. Мы скакали некоторое время и оказались в лесу, в котором гулко и таинственно раздавался стук копыт по тропинке. Когда её конь заржал, остановленный поводом, я слез и поднял её на руки, невольно прижимая к себе. Я не знал, где мы остановились, а Купава отпустила коня и прижалась ладонями к моему лицу.

— Клянись Ладой, что ты берёшь меня в жены, — сказала она, всматриваясь в темноте в моё лицо.

— Клянусь Ладой, что беру тебя в жены, — повторил я, ещё толком не осознавая того, что делаю.

— Клянусь Ладой, что беру тебя в мужья, — сообщила она тихим голосом, а я сделал лучшее в этой ситуации – поцеловал её в губы. Она мне со страстью ответила, отчего дальнейшие наши действия без труда можно предположить. Когда наступило утро, я проснулся первым и взглянул на сонную Купаву. Не удержавшись, я нежно поцеловал её в губы, отчего она вздрогнула и открыла глаза.

— Ты кто? — спросила она меня, и я понял, что она дурачится.

— Я Кудря, — улыбаясь, сказал я и снова поцеловал её губы, которые открылись мне навстречу. Мы чувствовали себя счастливыми людьми, и ничто не омрачало наши лица. Когда мы вернулись в лагерь берендеев, нас уже стали искать. Любомир, подскочив на коне, наклонился ко мне и, улыбнувшись, спросил: — Кто кого украл?

Я промолчал и шел к его отцу, ведя за узду коня, на котором гордо сидела Купава. Я тогда не знал, что другим путём, кроме как украсть, мне бы Купава не досталась, так как берендеи за чужаков девушек не выдавали. Я остановился перед её отцом, Воиславом, и стал перед ним на колени, склонив голову, как меня учила Купава. Он три раз больно хлестанул меня кожаной плёткой по спине, так что я даже вскрикнул, отчего по толпе берендеев пронёсся одобрительный гул и даже смех. Мой друг Дюдон стоял в толпе и с сочувствием глядел на меня.

— Люба она тебе? — громогласно спросил Воислав, так что толпа замерла, словно её заморозило.

— Люба, батьку, люба! — громко крикнул я, и берендеи снова одобрительно загудели. Возле меня опустилась на колени Купава, которую Воислав пару раз погладил по спине плёткой, а потом хлестанул, отчего она вскрикнула, под одобрительный смех толпы.

— Любый он тебе? — спросил Воислав, с усмешкой глядя на Купаву, которая повела плечами и ответила под смех берендеев: — Да, вот, не знаю…