Перекресток времен. Дилогия (СИ)

— Успокой душу свою, сын мой. Прогони прочь из нее гнев свой. Убери оружие свое. Люди на тебя смотрят и Бог. Судить его надо по правде, по закону, а не самосудом.

Медленно оглядевшись по сторонам, Уваров увидел, что лагерь давно не спит, разбуженный криками Дрынько. Повсюду стояли красноармейцы, казаки, солдаты и гражданские, мужчины и женщины. Они молча наблюдали за ним. Никто ничего не говорил. Просто каждый замер и смотрел на действия командира. Женщины закрывали руками глаза своим детям. Детдомовцы вскарабкались на подводы и автомобили, стараясь разглядеть, что происходит возле одной из санитарных палаток.

Дрынько вдруг затих и без признаков жизни медленно осел на землю. Из-за спины Уварова вышел Баюлис и направился к толстяку. Приложив руку к шее, затем ощупав пульс на руке и осмотрев зрачки, доктор констатировал:

— Живой. Только сознание потерял. В обмороке он. Но жить будет. А вот за психику его я уже не ручаюсь. Перестарались вы маненько, ребятки…

— Оживить сможешь, Людвигович? — спросил Антоненко-старший, подошедший на крики.

— Без проблем.

— Судить его будем. А там решим, что делать, — вынес свой вердикт уже успокоившийся Олег. Он поставил пистолет на предохранитель и вложил его в кобуру. Затем тихо обратился к священнику: — Спасибо, отец Михаил, что остановил. Не ведал, что творил.

Священник молча посмотрел на него, незаметно для других перекрестил и отошел к своей подводе.

Повернувшись к Бондареву, Уваров приказал:

— Объявите людям, что обнаружен мародер. Мародерство и воровство будет караться строго, вплоть до расстрела. Но сначала суд. Все обнаруженное имущество конфисковать. Продукты передайте на кухню Ярцеву.

— Еще вчера были переданы. Ярцев даже засиял от радости, — спокойно доложил Бондарев. — К полуторке я приказал Попову выставить часовых.

— Есть у вас полковой сейф?

— Так точно. Имеется. Сейчас там наше знамя хранится и документы.

— Положите туда эти драгоценности. Выставьте надежную охрану. Люди у нас разные. Узнав про такое богатство, некоторые захотят его прихватить.

— Будет сделано.

— Игорь Саввич, а почему вы об этом мне вчера не доложили?

— Виноват, товарищ подполковник. Поздно было. Думал, вы уже спите. Не хотел вас будить. Вот и решил все на сегодня перенести.

— Да, хороший спектакль получился, — невесело произнес Уваров. Немного подумав, он вспомнил, что нашли в машине у Дрынько, и, хитро прищурив глаза, спросил: — Капитан, а патефоны хоть рабочие?

— Я не знаю. Их лейтенант Григоров осматривал, — пожал плечами Бондарев.

— Один точно рабочий, товарищ подполковник, — радостно сказал Григоров, стоявший рядом. — Мы вечером с ребятами тихонько его слушали. Пластинки хорошие есть, почти все новые.

«Для вас новые, а для меня уже забытое старье», — усмехнулся про себя Олег, но вслух добавил:

— Вот что, лейтенант Григоров. Назначаю вас ответственным за важное дело.

— Какое? — с недоумением посмотрел на него Андрей.

— За поднятие настроения у личного состава и улучшение усвояемости пищи при ее приеме. Вот так!

— Не понял.

— Ну, лейтенант! А еще парень молодой да не женатый! — рассмеялся Олег. Сделав серьезный вид, он добавил: — Приказываю вам, лейтенант Григоров. Каждый день во время приема пищи включать патефон на полную громкость по всему лагерю и обязательно с веселыми песнями. Ну это когда обстановка, конечно, позволяет. Ясен приказ?

— Так точно, товарищ командир! — обрадовался Григоров.

— Эта функция больше подходит политруку Жидкову, чем ему, артиллеристу, — высказался Бондарев.

— И то верно. Ладно. На сегодня патефон ваш, Григоров. Но завтра передадите его и пластинки Жидкову вместе с моим приказом, — разочаровал Андрея Олег. — А теперь всем разойтись. Готовиться к завтраку. Старший лейтенант Бажин, оставьте часового возле Дрынько. Чтобы глаз с него не спускал. Когда очухается, пусть штаны поменяет, а то развонялся на весь лагерь, перед детьми стыдно. За водителем его тоже присмотрите. Все.

Скоро лагерь привычно загудел, собираясь после подъема и готовясь к завтраку. Везде обсуждался произошедший случай. Узнав причину утреннего шума, его обитатели успокоились, кляня мародера Дрынько и приветствуя действия командира. Многие сожалели, что Уваров сдержался и мародер не был расстрелян прямо на месте. Стало понятно, что жизнь Дрынько в лагере будет не из легких. Возле находились только часовой и санитар, брезгливо подносящий Дрынько под нос ватку, пропитанную нашатырным спиртом.

Только небольшая группка красноармейцев, узнав, что нашли в полуторке, уединившись, живо обсуждала эту новость.

После неожиданно сытного завтрака и благодаря заигравшей вдруг на весь лагерь веселой музыке, льющейся из поставленного на немецкий бронетранспортер патефона, народ немного повеселел и расслабился. Все стали приводить себя в порядок. Кто-то пошел к озеру постирать грязную одежду, кто-то решил отдохнуть и улегся подремать. Часть бойцов чистила оружие. Казаки и другие хозяева лошадей приводили в порядок своих подопечных. Артиллеристы под командой строгого старшего сержанта Левченко обслуживали орудия и приданные им вместе с расчетами минометы. По лагерю сновали мальчишки, играя непонятно откуда появившимся футбольным мячом. Со звонким лаем за ними носились собаки.

Люди потихоньку оживали. С каждым часом все дальше в небытие уходили страх и усталость горных переходов. Этому способствовало и солнце, пригревавшее все сильнее. Облака немного разошлись, давая возможность вновь окунуться в красоту окружавших лагерь гор.

Отправляя на разведку конную группу ротмистра Новицкого, Уваров переживал, как бы ротмистр не сорвался и не припомнил свою ненависть к большевикам, тем более что шел с их ярким представителем — работником НКВД. В группу вошло пятнадцать человек: сам ротмистр, десять его казаков, включая следопыта Трепачко, приданные им кавалеристы-разведчики, сержант Семенов с напарником, а также Синяков и радист Хворостов. Перед отправкой он с каждым из них переговорил по душам, предостерегая от нежелательных действий. Группу снабдили сухим пайком на двое суток. Новицкому и Синякову было приказано независимо от местонахождения выходить на связь в оговоренное время. Базовая радиостанция по-прежнему была на бронетранспортере, и за нее непосредственно отвечал начальник связи Дулевич.

Группе пришлось немного вернуться назад, к леднику, чтобы найти удобный подъем на гряду. Когда разведчики проходили над лагерем, то его обитатели приветствовали их веселыми возгласами, желая удачи.

— А кому вы свой «форд» доверили? — спросил Максим у Нечипоренко, садящегося на заднее сиденье УАЗа рядом с Будаевым, зажавшим между колен свою снайперку и перекинувшим через плечо большой моток веревки.

— Деду нашему, Емельяненко Николай Яковлевичу. Как его «лексус» разбился, он безлошадным остался. Вот теперь за «фордом» и за нашим шефом с голландцем следит. Мужик он надежный, все у него схвачено, — пояснил Нечипоренко, поправляя на поясе немецкий штык-нож, подсумок с запасными магазинами и укладывая на коленях МП-40, выданные ему Поповым.

— Алексей, ты фонарь взял?

— Так точно, Николай Тимофеевич! — весело откликнулся Нечипоренко на вопрос своего командира. — Он у меня всегда в багажнике лежит. Мощный, аккумуляторный. Пока спускались с прошлой ночевки, я его всю дорогу подзаряжал. Даже запасной аккумулятор имеется! Рация с запасной батареей также уже в багажнике.

— Ну тогда поехали, — скомандовал Максиму — «дежурному водителю» — Антоненко-старший, сидевший на своем «командирском» месте: — Пусть от профессора Олег сам отбивается.

Автомобиль, оставив на месте отцепленную сорокапятку, обслуживанием которой занимались артиллеристы Григорова, рванул вдоль берега озера к обнаруженному вчера входу под гряду.

Павел Иванович Левковский, узнав от проболтавшегося ему Нефедова, что тот нашел большие плиты и вход под гряду, с утра не находил себе места. Еще больше он разволновался, когда выяснил, что его, профессора, всю жизнь проведшего в горах, в научных поисках и экспедициях, не собираются брать на разведку.