Набат-2

Остался разобщенный арийский мир без защитников. Остальной как-то приспособился к христовой вере, неудобств не ощущает, молится, псалмы распевает, кто в иудеи подался, кто в мусульмане, кто вообще к козьей морде рыбий хвост присобачил и говорит, что это есть бог истинный и правый, только Россия до сих пор так и не разобралась, где истинная святость.

Будто бы имя Христа славится на Руси, золотом горят купола православных храмов, а нет-нет и погромыхивает над ними Перун, и сама Православная церковь побаивается истины, отчего ей приходится сидеть в ортодоксах. Чего-то не знают попы, что-то подзабылось, да надо стоять накрепко на ветхозаветных догмах. Как в том анекдоте, когда захваченный во Вьетнаме советский пилот ничего не рассказал американцам под пытками о своем самолете, а когда обменяли его на сбитого американца, он в госпитале поучал, болезный, друзей своих, пришедших проведать горемыку: «Ребята, учи матчасть, бьют в плену страшно!»

А разве попа заставишь учить матчасть? Он туп, потому и поп. Физика — от лукавого, химия — от беса, искусство — от горгоны медузийской, а сам поп — слуга божий, ему учиться незачем. Тупость — сила. Оттого умные обходят Церковь стороной. Все там покрыто мраком и неизвестностью. Вопросы есть, ответы — тс-с… Тайна, мол, не дорос еще. А всех тайн — пьяный загул сильного и умного князя Святослава. А по пьянке урод рождается. Двухголовый…

И стали величать Владимира Красным Солнышком. Русичей — гоями. И псу под хвост все подвиги Святослава и Олега, все их умение держать хамов в крепкой узде. Обидно? Чего уж там. Поболе теряли. Так Владимир, чтобы больнее досадить ненавистным русичам, женился на дочери Константина Болгаробойца Анне. И болгары нас разлюбили. И кенийцы, и монголы, и кубинцы. Одни евреи любят, так и льнут к матушке России.

И затерялся след древних книг в кровавых сварах, в темени непроглядной, что доставлены были некогда через Болгарию на Русь. Разыскали их только челядинцы Ивана Грозного, и по тайному велению государя приказано было хранить книги I отдельно от прочих в укромном месте, пока не развиднеется над Россией.

— А поиски ни к чему не привели по сей день, — завершил долгий рассказ Смольников.

Выслушав его, Судских высказался откровенно:

— А существуют ли они теперь?

— Существуют, — уверенно ответил Смольников. — Время от времени зарубежная пресса выковыривает где-то занимательные факты, хотя наша почти охладела к поискам библиотеки. Они свидетельствуют о том, что поиски не затихают ни на день, кому-то не спится, пока книги не найдены.

А цитаты? Будто некто сведущий выбирает из книг по строчке сведения, имеющие по нынешним временам важное значение. Я, к примеру, года три как собираю их, выуживая из газет, и получился приличный гроссбух с точными датами и числами. Сверяю с нынешними церковными книгами и диву даюсь! Создается мнение, что идет планомерная скрытая работа по разрушению православия, по искоренению славянской культуры. Но бить по уязвимым местам можно, если известны первоисточники, каковыми могут быть исчезнувшие книги.

— А как думаешь, кому это выгодно? — спросил Судских и внимательно вгляделся в лицо Смольникова. Что ему известно и до чего он доходит своим умом?

— На всякое действие существует противодействие. Не секрет, масоны ускорили разгром славянской культуры, исполняя в срок завещание Соломона. На мой взгляд, им противодействует антимасонская организация, тщательно законспирированная и могучая. Возможно, у нее исламские корни, возможно, опирается она на возрожденную религию. Но только это не случайности. В этом я уверен твердо.

«Умный мальчик», — похвалил про себя Судских.

— Только ты не распространяйся во всеуслышание о своих изысках, — сказал он.

— Я понимаю, Игорь Петрович, — серьезно сказал Смольников. — С такими штучками не шутят, тут нужен кто-то с настоящим ружьем, — намекнул он вполне прозрачно.

— Правильно, — поддержал Судских. — Продолжай поиски, а ко мне кликни Бехтеренко.

«Шила в мешке не утаишь», — усмехнулся Судских.

Вошедший Бехтеренко поздоровался и сел на предложенный стул, положив перед собой тонюсенькую папку с бумагами.

— Как там наши подопечные? — спросил Судских. — Завтра президенту докладывать, а чем хвастаться, в толк не возьму, Святослав Павлович. Облегчи задачу.

— Особо хвастаться нечем, трудновато двигаемся, — прямо ответил Бехтеренко. — Так, кое-что накропали. Позвольте ваш компьютер, Игорь Петрович?

Судских предложил жестом хозяйничать, и Бехтеренко привычно вставил принесенную дискету в персональный компьютер Судских. Упорный, как его именитый тезка, он освоил компьютерную грамоту на удивление умников из лаборатории Гриши Лаптева. С кем он практиковался, у кого брал уроки? Только однажды ошарашенный Лаптев стал свидетелем того, как Бехтеренко самостоятельно обрабатывал программу. Такое, не икнув, не осмыслишь.

— Вот, Игорь Петрович, взгляните. На закрытых счетах банков «Интерглобал», «Первый Российский» и «Кредитбанк» накапливаются внушительные валютные резервы. На сегодняшний день их двадцать восемь миллиардов долларов. Центробанк в этом году обязан перечислить в зарубежные банки по кредитам более двенадцати миллиардов долларов. Проценты по предоставленным прежним правительствам кредитам. У него пока нет и половины. Заставить коммерческие банки отдать валюту никто не может, свои обязательства и условия они выполняют, и неучтенная валюта утечет за кордон сама по себе. Тем не менее по проведенным банками операциям такие суммы не прослеживаются, а деньги с воздуха упасть не могли.

— Откуда же? — подбодрил Судских.

— Занижение показателей сделок. Круговая порука, еще от прежних временщиков осталась. Требуется детальная ревизия и арест счетов этих банков.

— Нагородили нам прежние царьки, — посетовал Судских. — А как ты, Святослав Павлович, забрался в тайные закрома этих банкиров? Такую фактуру в «Коммерсантъ дейли» не публикуют.

— Лишили меня удовольствия заниматься оперативной службой, я обзавелся группой пробивных хакеров. А банкиры настолько обнаглели еще при Ельцине, что особо не прячут секреты. Воруют и жиреют с прежним нахальством. Заметьте, у всех почти президентов и управляющих банками двойное гражданство. В любой момент их примет вторая родина. Если, конечно, наша не предоставит надежное убежище с зарешеченными окошками вовремя.

— Ясно, Святослав Павлович, — убедился в достоверности фактов Судских. — Готовь выкладки, завтра с утра буду с докладом у президента, давно торопит. А он скор на расправу.

— Палку не перегнет? — усомнился Бехтеренко.

— Этого многие ждут, — усмехнулся Судских. — Не так он прост, как его малевали…

1 — 3

Поскольку в мире число счастливых людей весьма ограничено, а в очереди стоять бесполезно, попасть в элиту можно только с божьей помощью.

Илюша Триф считал себя счастливчиком.

Умненький и способный еврейчик, в совковой действительности он не мог надеяться не только на счастье, но даже и на элементарный достаток. Он выбрал философский факультет, а философия кормит плохо, стало понятным Илье, едва он окончил первый курс. Это сколько же потребуется бессонных бдений над книгами, хронического недоедания и гастрита, чтобы к пятидесяти годам прорваться сквозь орду интеллигенции, буквально выползать на коленях кандидатскую, докторскую, умиляя чиновников из приемной комиссии, из парткомов и райкомов, и на излете сил стать профессором, унижаясь дальше, наступая на горло собственной песне в угоду партийным вельможам, чтобы к семидесяти годам дотянуть до действительного члена Академии наук и умереть прилично на деньги профкома. Увы, философия — наука богатых. Упрямый Илья хотел в богатые и счастливые, ради этого он почти возложил на себя тяжкое бремя развенчания Христа, чтобы хоть как-то вырваться из прозы жизни на оригинальности темы. Его заметили, его взяли на карандаш, но красный — из-за пятого пункта в паспорте, а Илюша, не обращая внимания на красный свет, рвался дальше. Его дядя пел кантором в синагоге, благодаря чему племянник уверенно разбирался в Торе и Библии. Дядя обучил его пифагорейскому счету, основам Каббалы, и племянник проник в тонкости потаенных знаний. И этот свой неприкосновенный запас Илья Триф решил бросить под ноги коммунистической партии, лишь бы посчитали за своего и дали жить по-человечески.