Горсть песка-12

Коптяев выходит из кабины и идёт к голове колонны- помогать…Но работа уже практически завершена- кто-то говорит, что всю ночь и весь день трудились. Так что — сейчас уже тронутся…Полковник громко командует: «К машинам! Заводи моторы! По зелёной ракете- начать движение!» И тут стоящий рядом с полковником лейтенант выхватывает пистолет и стреляет ему в спину. А потом — даёт зелёную ракету…На этот сигнал из-за кромки леса налетают пикировщики…

Когда Коптяев выводит свой чудом уцелевший грузовик из кровавого ада — и возвращается назад- регулировщика на перекрёстке уже не было. А когда они поехали по левой дороге- то скоро приехали к совершенно исправному понтонному мосту, на которой стояли пограничники с автоматами, ожидавшие ту самую, только что погибшую на насыпи колонну… (случай подлинный, однако, как пишет мне взыскательный читатель, произошёл он 27 июня на реке Щара)

Четырнадцать часов ровно. Деревня Шелунь. Шоссе Вильно- Молодечно.

Истинная правда, хотя стоило бы и придумать…

«Das verfluchte Vieh! Halt es, Fritz!»

«Бе-е-е!»

Колхозный барашек упирался всеми копытами и вовсе не собирался участвовать в барбекю господ европейских туристов…

На полянке, у ручья- стоят длинной колонной штабные автобусы, легковые автомобили…Под пёстрыми зонтиками тентов — расположились в шезлонгах с рюмками аперитива в руках хозяева на этом празднике жизни…Шипит сельтерская вода из оплетённых стальной проволокой бутылок- «шшшвеппссс«…Играет музыка электро-патефонов, звучат тирольские йодли вперемешку с французским шансоном.

Лёгкий дымок костра…От ручья- хохот и взвизги купающихся «молниеносных девиц«…Хорошая, весёлая война…

Впрочем. колонна охраняется- три лёгких танка, две французские бронемашины «Панар», четыре пулемётных расчёта…

Для порядка, а как же…мало ли что, унтерменши в панике бегут! Орднунг унд бефель! Порядок должен быть во всём!

Печально у костра вскрикнул барашек…скоро будет изысканное блюдо — Der russische Schaschlik!

Словно призрачная тень скользнула буквально в метре от увлечённо свежующих бедное животное немецких зольдатен…

Заместитель командира 73-его отдельного разведбатальона ОСНАЗ товарищ Я.Е. Гонцов поднял вверх кулак- разжал его- указал пальцем распределение целей…

В пятнистом камуфляже, подобно невидимкам, бойцы с гранатами в руках неслышно подползали к немецким танкам…

Внезапно один из часовых что-то заметил, засунул в карман губную гармонику, на которой выдувал «Лили-Марлен», сбросил с плеча маузеровский карабин…и тихо, осторожно, нежно был уложен на землю…

Атака была внезапной и стремительной…В грохоте взрывов, треске выстрелов, вспышек огня- немецкие штабники метались по поляне, сшибая навесы и шезлонги, кидались в ручей- но даже вода в ручье горела!

А разведчики уже уходили- унося восьмерых пленных, в том числе трёх старших офицеров….

Два часа спустя.

Подполковник С.П. Иванов: «Так — так…значит, это БЫЛА оперативная группа 39-того моторизованного корпуса? И генерал там был? Что же вы его — то не взяли? Закололи случайно шампуром? Товарищи, вы просто звери…

А это что? Оперативная карта? С оперативным построением всех частей группы армий «Центр»? И особенно 3-я Танковая Группа подробно изложена? Не верю. Так не бывает…»

К вечеру портфель с документами и бесценной картой уже изучал товарищ Шапошников…

(В реальности эти документы были захвачены поздно вечером- 25 июня, и их очень долго возили, искали кому передать, потому что Павлов уже покинул Минск и бежал в Могилёв.)

Четырнадцать часов тридцать минут. Брестская область, город Каменец.

«Эй, Чарли! Пляши! Тебе, брудер, письмо из дому…»

Водитель «Оппель-Блитца» из Transportkorps «Speer» Ганс («Ганс! Просто Ганс, девушки!») неторопливо достал из специального целлофанового пакетика специально обработанную ветошь и тщательно вытер руки…

А потом взял конверт без почтовой марки, на котором аккуратным стариковским почерком старомодным стальным пером?86 было выведено: «Действующая Армия, Гансу Чаплину»…

Вот от того-то и Чарли, догадались? Незатейливый солдатский юмор…Хотя он внешне вовсе не походил на презренного юдише комика!

Был Ганс Чаплин в свои семнадцать лет высоким, светловолосым, сероглазым, стройным…Настоящий нордический тип! Да вот пристала же кличка, ну что ты поделаешь…И в школе так дразнили, и в Reichsausbildungslager во время трудовой повинности…Увы, каждый несёт свой собственный крест…

От дедули письмецо…И у Ганса предательски защипало глаза…

(Ретроспекция.

Первое, что вспоминается из далёкого детства- темнота…голод и холод…

Приличная, чистоплотная, аккуратная немецкая нищета…

Когда единственная картошина подаётся тебе на фаянсовой тарелочке с голубыми цветочками, со стальными вилочкой и ножичком, и перед тем, как жадно заглотить, давясь и обжигаясь, её восхитительно-горячую мякоть, политую ВАЗЕЛИНОВЫМ маслом- надо сложить ручки и прочитать молитву нашему лютеранскому, строгому Богу…

Единственным кормильцем в семье был дедушка…Такой же высокий, стройный, сероглазый Фриц Чаплин…Бывший ефрейтор Великой войны, пехотинец- «штурмовик», трижды раненый, контуженный, отравленный газами…И взамен навек утраченного лёгкого- увенчанный лаврами…»Железный крест», его так просто не давали…Даже в 1918 году…

Только Дубовые листья- в овощной «зуппе» не положишь, ведь это даже — не лавр…

Фриц хватался за любую работу- а вот её-то как раз, в отличие от дедушкиных шрамов, было очень не много…Рур был оккупирован, проклятые «пуалю» чувствовали себя в родном городе Чарли как дома…Заводы Круппа стояли. Холодный ветер завывал по пустынным фабричным дворам…

Всё изменилось, когда Чарли исполнилось пять лет…Счастливый дедушка тогда высоко подкинул визжащего от счастья Чарли (тогда еще звавшегося Гансом) к небу, уже покрывающемуся восхитительными клубами дыма из оживающих фабричных труб: «Мой милый внучек! Теперь у нас есть РАБОТА! Господи, благослови русских и их заказы…»

В доме появился настоящий белый брот, и даже по праздникам настоящее буттер (зато уж маргарин- на столе каждый Божий день!)…Ганс стал ходить с приятелями в синема, и приобрёл наконец свою дурацкую кличку. Жить стало лучше, жить стало веселее!

А как же родители Гансика? Так дедуля и бабуля и были его, Чарли, родителями…

Мамми- появлялась ненадолго, зацеловывала сына, оглушала его шелестом шёлка и окутывала облаком французских духов, от чего дедушка Фриц долго чихал (а уж на что привык на работе ко всякой вредной химии)…А потом вновь исчезала.

Мамми работала в Эссене, в cabaret «La Chauve-souris». Страп…нет, стип…нет, стрип. ну, короче, танцевала она, на сцене, у шеста…

И потому дома, в Гильзенштадте, бывала не часто…

А папа? Вот дедушка и был за папу, а бабушка — за маму…

И старый, сорокалетний (на заводах Круппа — долго не живут), Фриц был великолепным отцом…

Бывало, придёт из своего патронного цеха, где контрабандой от Антанты для русских камрадов химические снаряды снаряжает…товарищи его в гастштедт зовут, бир пить, а он — с внуком идёт гулять, на реку- сияющую всеми цветами радуги от спущенных с завода отходов…

Идут рядышком старый и малый, и песни поют…Ich hatte einen Kameraden…

«Мы шли под грохот канонады,

Мы смерти смотрели в лицо,

Вперёд прорывались отряды,

Товарищей верных, бойцов…»

Всё, что знал и умел в жизни Чарли- он был обязан своему деду…Любил ли Чарли деда? Да как сказать…любите ли вы воздух, которым дышите?

И не только любил, но и уважал. И на всю жизнь запомнил, как однажды дед сказал ему: «А фюрер-то был прав! С русскими- надо дружить. Теперь мы этих лимонников да лягушатников- одной левой…А полячишки? Что полячишки…Дерьмо Европы…» Так и вышло…По деду.)

И вот теперь Чарли держал письмо из далёкого, милого дома. Так сказать, привет из Фатерлянда.

«Мой дорогой мальчик! Я знаю, что это письмо тебя расстроит. Но ты у меня взрослый и мужественный. Надеюсь, что именно таким я тебя и воспитал…