Корниловец

«Император Александр III» остался в дозоре против входа в пролив, до которого оставалось порядка двенадцати миль.

Гидропланы улетели вперёд — на разведку и для корректировки огня. Вскоре пилоты доложили: устье Босфора охраняют два миноносца, в глубине пролива бросил якорь ещё один, побольше.

«Катюша» и «Царьград» двинулись на прорыв в четверть десятого — план операции был расписан чуть ли не по минутам.

Подходы к Босфору перекрывались противолодочными сетями и минами, но на трофейном «Гебене» имелись точные карты.

Показалась волнистая полоска суши. Линейный корабль открыл огонь из орудий главного калибра по азиатским батареям османов в районе мыса Эльмас. Цели были далеко, снаряды буравили воздух долгих восемьдесят секунд, но вот замерцали вспышки пламени.

— Эльмас-бурну! — донёсся выкрик с мостика. — Накрытие!

Прогрохотали ещё два залпа по укреплениям на Анатоли-Фенер. «Царьград» добавил, как следует, фугасами.

Линкор с крейсером втянулись в Босфор — миноносцев уже и след простыл — волки уступили тиграм.

Два стальных гиганта шли в линию, развернув по паре башен вправо — там, на румелийском берегу, в районе Панас-бурну и Узуньяр, хоронились батареи противника. Корабли медлили, словно чего-то дожидаясь. И дождались — с севера налетели бомбовозы. «Ильюшки» отбомбились по дальним укреплениям, до которых корабельная артиллерия достать не могла — не позволял угол возвышения башен.

Тяжёлые бомбы в двадцать пять пудов рвались с таким грохотом, подбрасывали к небу такие массы земли и камней, что чудилось, это просыпались вулканы, спеша расколоть землю и выпустить на волю жар преисподней.

Через час на флагманском корабле затрепетал сигнал: «Поздравляю флот с историческим первым днём русского владения Босфором».

А в пролив уже входили «Эльпидифоры» и «Новики». После контрольного траления рейда транспорты начали высадку. Эсминцы их прикрывали. С линкора подавляли батареи, корректируя огонь по разноцветным дымам, — это гидропланы сбрасывали шашки, помечая мишени. Пока что ни одна из батарей не сопротивлялась — османы просто разбегались, бросая оружие.

1-ю пластунскую бригаду высадили около мыса Узаньяр, 2-ю — ближе к мысу Румели-Фенер. Стоял штиль, поэтому лошадей выгружали вплавь.

Каждый «Эльпидифор» доставлял тысячу человек за рейс, высаживая тех вместе с орудиями и пулемётными командами.

К концу дня подошёл ещё десяток транспортов, увеличив группировку почти до двух корпусов. Молот делался всё тяжелей…

Разгорячённый Колчак выбрался на палубу. Он постукивал нетерпеливо костяшками пальцев по планширу, глядя неотрывно на юг.

Авинов молча отдал адмиралу честь. Ему и текинцам предстояла настолько же сложная, насколько и почётная миссия — ночью проникнуть в Константинополь и захватить Оттоманский банк. Корниловцам поручили напасть на дворец Долмабахче-Сарай, где султан-калиф хранил золотой запас.

— В Константинополе паника, — сказал Колчак со слабой улыбкой, — паши и генералы бегут, население тоже спасается…

— Как бы они все ценности не повывезли, — озаботился Кирилл.

— Не вывезут! — рассмеялся адмирал. — Наши люди же там, они все из татар, ^[186]лицами — вылитые турки!

Авинов прерывисто вздохнул. Близость древней земли, пережившей и эллинов, и римлян, и византийцев, будоражила его ум. Он чувствовал себя наследником Аскольда, приводившего сюда лодьи, продолжателем лихих и славных дел Олега Вещего, приколотившего свой щит к вратам Царьграда. А теперь под стены Константинополя явились потомки варягов, они пришли в здешние пределы, чтобы остаться. И останутся.

Южная ночь опустилась как-то сразу, вечер стремительно угас. Пала темнота, высыпали звёзды. Ровный, угрожающий гул накатил с севера, нарастая и передавая дрожание воздуху, — это вернулись «Ильюшки».

Ночная бомбёжка была ужасна — в темноте мгновенно вспухали клубы красно-оранжевого пламени, окидывая берег и воды яркой, тут же меркнущей вспышкой, и накатывал тугой грохот взрыва.

Фугасы подсвечивали снизу смутные тени бомбовозов, и те казались уже не рукотворными машинами, а зловещими ангелами смерти.

— Пора! — сказал Колчак.

Авинов только кивнул и кликнул Саида, недавно получившего повышение, — Батыра произвели в ефрейторы, чем тот очень гордился.

Всю группу штабс-капитана переодели в турецкую форму. Кирилл подозрительно принюхался.

— Стиранная, капитан, — улыбнулся адмирал, — стиранная!

Текинцы по очереди спустились по трапу вниз, забираясь в стальные утробы подводных лодок. «Морж», «Тюлень», «Нерпа» и «Нарвал» намедни прибыли из Севастополя и теперь вносили свой вклад в общее дело.

Кирилл вертел головою, желая найти Дашу, но девушка сама подошла к нему со спины и обняла, шепнув:

— Возвращайся…

— Строго обязательно! — улыбнулся Авинов как мог бодрее.

Спустившись в люк субмарины «Тюлень», он втиснулся в узость между бортом и приборным шкафом. Неподалёку, согнувшись в три погибели, кряхтел Саид.

— Погружение десять метров! — скомандовал командир подводников, и тут же зашумела вода, впускаемая в цистерны.

— По земле скакал, — проговорил Батыр, — по морю плавал, теперь в пучина нырнул… Вай-вай!

А Кирилл всё напрягался, прокручивая в уме, что да как, готовясь к операции, продумывая варианты, хоть и понимал прекрасно, что ничего он загодя не рассчитает, решать придётся на месте, а уж как оно там повернётся — Бог весть!

Огромными стальными рыбами ^[187]зашли подлодки в Золотой Рог. Командир поднял перископ, внимательно огляделся, но ничего особенного не увидел — обычный ночной город. Горят огни, светятся окна домов, кое-где мелькают фары моторов. А вот и знак! В темноте над невидимой пристанью описывал круги фонарь — два круга по часовой стрелке, один — против.

— Всплываем!

Текинцев высадили у причалов, где качались рыбацкие шаланды. Когда Авинов выбрался на мостки, к нему приблизился встречавший — усатый тип в простеньком костюмчике, похожий на приказчика. Поглядывая на субмарины, маслянисто отблескивавшие в рассеянном свете, тип хищно оскалился и протянул руку Кириллу:

— Подполковник Авэзоглу.

— Штабс-капитан Авинов. Наслышан о вас, ваше высокоблагородие!

Джафар Авэзоглу был русским разведчиком. Начинал он ещё до войны с японцами, служа в Петербургском контрразведывательном бюро, вычислял матёрых шпионов из страны Ямато. За год до Великой войны Авэзоглу поселился в Стамбуле, как резидент ПКРБ, завёл тут кофейню, ставшую популярной среди османского офицерства (Джафар предлагал посетителям не только кофе, но и девочек, и кальян-наргиле с «травками»).

В разгульном семнадцатом о резиденте забыли, а зимою восемнадцатого на него вышли люди Корнилова. Авэзоглу с воодушевлением воспринял белую идею…

…Подполковник слегка поклонился, прижимая к сердцу пятерню, и сделал приглашающий жест.

— В банке всё готово к эвакуации, — тихо проговорил он, — не спят, ждут моторов. Есть надежда, что грузовиков не подадут вовсе — любому паше дороже своё добро!

Кирилл кивнул и велел текинцам строиться. Винтовок у них не было, одни кинжалы да «маузеры». Авинов был вооружён и «маузером», и «парабеллумом», снятым с убитого немецкого офицера в Севастополе.

— А где мы? — поинтересовался Кирилл. — Примерно?

— Это квартал Каракёй. Идёмте…

Отряд текинцев зашагал по улице Рихтим, идущей вдоль залива мимо маленькой мечети Йералтим, выстроенной на руинах византийской крепостной башни, некогда охранявшей Золотой Рог. В этой самой башне был укреплен конец гигантской цепи, перегораживавшей залив и не пропускавшей в него вражеские корабли. Первые османы, штурмовавшие Константинополь, так и не смогли одолеть это препятствие. Пришлось им волочить свои корабли в обход, по суше, как некогда Олег Вещий. Только русский князь лодьи на катки ставил и паруса поднимал, а османы настелили досок, щедро вымазав их жиром, да так по этой скользкой дорожке и проволокли суда.