Прыжок в прошлое. Дилогия (СИ)

– И то, верно, изрядно блестит, а за бойкость получи, – и боярин отвесил Фофану хороший подзатыльник, от которого тот кубарем полетел на землю, но тут же вскочил и поклонился в пояс:

– Спасибо за науку, Кирилл Мефодьевич, век вас благодарить и помнить буду.

Боярин рассмеялся:

– С тобой Фофанишка никаких скоморохов не надо, всех переплюнешь, – и, повернувшись, ушел в дом.

На следующий день был смотр боярский, наши Дмитрий и Борис сверкая доспехами, горделиво сидели на конях, рядом с ними грузно восседал отец, а мы стояли сзади, как сопровождающие. На центральной площади перед входом в кремль стояли уже десятки таких же боярских детей, составлявших основу любого войска этого времени. Строя как такового почти не было. Группа дьяков во главе с воеводой медленно двигалась, проходя мимо стоявших бояр. Места на площади давно были распределены и ссор из за того, что кто-то встал, незаслуженно вперед, пока не было. Но вот двое пожилых бояр не выдержали, вцепились друг другу в бороды, крича о нарушении местнического права и доказывая друг другу, у кого род старше. К моему удивлению никто не смеялся, и лица у всех были серьезны. Видимо каждый из бояр примеривал на себя, как, если, что отстаивать свои права. К нашей группе дьяки подошли достаточно быстро, что говорило о приличном весе нашего хозяина в местной иерархии. Но, тем не менее, легкую тень облегчения на его лице, я заметил.

Нашу команду проверяющие смотрели благосклонно, старания не прошли напрасно, все, что нужно дьяками была описано и записано, и мы через два часа поехали обратно в дом, или лучше сказать в усадьбу.

Настроение было у всех праздничное, только вот Борис и Дмитрий были невеселы, они то рассчитывали, что сразу отправятся на какую-нибудь войнушку, где быстро заработают себе чины и звания, но этого не случилось. Сам Кирилл Мефодьич тоже был доволен, сыновей определили хоть и не в высшую статью по причине малолетства и неопытности, но и не в последнюю.

Дружине была дана вольная на вечер и все собирались в ближайший кабак. Я тоже намеревался посмотреть, как пили мои предки в эти времена, но не срослось.

Под вечер раздался громкий стук в ворота, когда их открыли, в них прямо на коне въехал воин, удивленные таким нарушением традиций все уставились на него. Но он, пробурчав, что срочный гонец к боярину пошел в дом, не дожидаясь, пока сам боярин выйдет на улицу. Через какое то время прибежал Федот и сообщил:

Данила давай собирайся, поедешь с Кириллом Мефодьичем, что-то там, у воеводы срочное.

Когда я спустился с сумками, мой конь уже был оседлан, а боярин уже нетерпеливо накручивал круги на своем жеребце.

– Где тебя черти носят, – громко крикнул он, – и тут же перекрестился и пробормотав:

– прости меня боже грешного, – двинулся в открытые ворота.

Я прыгнул в седло и наметом полетел за ним, через несколько минут мы въезжали в ворота кремля, возле которых провели сегодня много времени. Спешившись, и кинув поводья встречающему конюху, мы прошли в высокий терем, а затем по узким лестницам нас провели в маленькую комнату. В комнате было душно и жутко воняло, на кровати лежал очень полный старик, закрытый по грудь покрывалом. Рядом с ним стоял, какой то мужчина в европейском костюме и воевода.

Последний с изумлением посмотрел на меня:

– Это что, Мефодьич, твой лекаришка что ли? Ты бы еще ребенка сюда приволок.

Кирилл Мефодьич насупился:

– Ты Поликарп Кузьмич язык то придержи, если не этот лекаришка может, меня и в живых сейчас не было.

– Да ладно не обижайся, расстроен я сильно. Вот дядька мой захворал, месяц еле дышит, а вчерась вообще слег.

– Так, я смотрю, у тебя лекарь немец есть, чего ты меня позвал?

Да понимаешь, молва прошла, что есть у тебя чудо лекарь, только посмотрит и уже легче становится.

– Поликарп Кузьмич, да бабьи это пересуды все. Ну, сам подумай. Ты муж опытный, какие такие взгляды. Парня, бабка-знахарка в лесу натаскала, как собаку. Вот он и лечит, но не взглядом, а руками и молитвой. Так, а немец то, что же, не помог?

Да он серебро аккуратно берет, какие-то пилюли дает, вот кровь вчера пускал, а дядьке все хуже, я уже думаю, может попа звать. Но сам знаешь, утопающий и за соломинку схватится, а дядька не последний для меня человек.

– Ну Данила давай смотри болящего, – обратился ко мне Кирилл Мефодьевич.

Но тут вперед выступил европеец:

– Это есть что такое, малчишк лечить больной? Это есть нонсенс, толко в варварская Московия я видеть это. Я есть врач, закончить Болонский юниверситет, а тут знахар из лес. У вашего больной есть истечений желчи в легкие, и мозговая жидкость ушла в селезенка, и необходимо пускат кровь, и клизма ставить.

Но воевода грубо сказал:

– Помолчи схизматик, когда православные говорят, ты уже месяц вокруг ходишь, серебра немеряно выудил, а дядьке все хуже, толку нет от тебя.

Немец обиженно поджал губы и отступил в сторону.

Я подошел к кровати и откинул одеяло, на меня пахнуло запахом немытого тела и мочой.

Передо мной лежал крупный костистый мужчина, который тяжело и часто дышал, ноги его были отечны до колен, да и лицо также было отечно со стороны правой щеки, которой он лежал на подушке. Я взял его за руку, чтобы прощупать пульс и немец презрительно фыркнул. Не обращая внимания на фыркание, я продолжил осмотр, пульс был очень частый, наверно, больше ста в одну минуту, слабого наполнения, но ритмичный. Я прослушал ухом легкие и сердце, под возмущенное фыркание немца. Когда же я перкутировал границы сердца, он все-таки, наверно, понял, что я делаю, и заинтересованно приблизился ко мне, я же пропальпировал живот, мда, печень, как я и ожидал, была почти в малом тазу.

– Кирилл Мефодьевич, мне можно с воеводой поговорить? – спросил я на всякий случай боярина. Тот кинул взгляд на воеводу, а тот махнул рукой:

– Пущай спрашивает.

– Поликарп Кузьмич, а сколько лет вашему дядьке.

Так шестьдесят шесть уж было.

– А когда он заболел.

Заболел то он давно, уж несколько лет, потом одышка началась, ходить не смог задыхался, а потом уж ноги пухнуть стали, вот мы и подумали, что все теперь, отходит.

Дядька лежал с отсутствующим видом, как будто мы разговариваем не о нем.

– Поликарп Кузьмич, я вам так скажу, болезнь у вашего родственника тяжелая, сердце у него плохо работает. И эту болезнь вылечить нельзя.

Поликарп Кузьмич горестно вздохнул, а немец саркастически улыбнулся.

– Но если он будет регулярно пить травы, и кушать, как положено при такой болезни, то ему станет лучше и может быть даже сможет ходить, и отеки пройдут.

Воевода задумчиво посмотрел на моего хозяина.

– Так говоришь, бабка в лесу натаскала?

И резко повернулся ко мне:

– Быстро признавайся, чьих будешь?

– Да Данила я сын Прохора кузнеца, легко это проверить, и записи в церкви про меня есть, – обиженным голосом протянул я.

Но все равно воевода смотрел очень подозрительно.

– Ты чуешь Мефодьич, как парень говорит, так, что ли, лесовики, бают?

Да брось Поликарп Кузьмич, ты как из Тайного приказа, все интриги ищешь. Я сам лично из лесу его привез, никто мне его не подсылал. Так, что решай, или лечит или нет, воля твоя.

Воевода раздумывал недолго:

– А пускай лечит, я ведь вижу, что недолго страдальцу жить осталось. А тут, чем черт не шутит, может и поможет чем, – сказав это, он стукнул себя по губам:

– Ну вот, опять нечистую силу вспомнил, ох прости господь прегрешения мои тяжкие. Давай лекарь, рассказывай дальше, какие-такие травы надо больному пить

– Вам Поликарп Кузьмич я все расскажу и покажу, но только не при этом немце, вон он стоит, уши уже навострил, хочет мои секреты выведать.

– Хе, хе, довольно засмеялся воевода. Это ты правду сказал, у немца уши сразу покраснели. Пошел вон Курт! завтра за расчетом приходи.

И вот я остался в тереме воеводы, и лечу, так дорогого ему, дядьку. Все мои отвары и настойки, которые я каждый день приносил, мне приходилось пробовать самолично, затем пробовал холоп из дворни, и только после этого чашка с настойкой была у пациента. Несмотря на прием настоя наперстянки, и отвара хвощей, как мочегонного, запрета на соленую пищу, улучшение шло медленно. Удивительно, что оно вообще было. Уж очень было выражено атеросклеротическое поражение миокарда у больного. Но прошла неделя и больной смог встать и пройтись. Кроме того, я рекомендовал сводить его в баню после этого от него, по крайней мере, не воняло. Через месяц состояние больного улучшилось прилично, он выходил на улицу, мог вести достаточно длинные беседы с племянником. А я задумывался, что же делать дальше.