Бегемот

Свое удивление Алек скрыл за глотком кофе. А ведь и правда: вместе с «Левиафаном» оказался спасен и граф. Но действительно ли он благодарил Алека за участие в восстании комитета?

— Что, конечно, не отменяет вашей непроходимой глупости, — поспешил добавить Фольгер.

— Разумеется, нет, — с некоторым даже облегчением сказал Алек.

— И еще того, что вы у нас теперь в некотором роде знаменитость.

Фольгер выдвинул ящик стола и, вынув оттуда газету, кинул ее на стол.

Алек взглянул. Газета оказалась на английском. Это была «Нью-Йорк уорлд», на первой полосе которой красовалась его собственная фотография над передовицей за подписью «шефа стамбульского бюро» Эдди Мэлоуна.

Газета выпала из рук Алека обратно на стол. Прежде он никогда не видел своих фотоснимков, и впечатление было странным, все равно что смотреть на себя в застывшее зеркало.

— У меня что, в самом деле такие большие уши?

— Почти. И о чем вы только думали?

Подняв чашку, Алек уставился на свое искаженное отражение, поблескивающее на черной поверхности напитка. К насмешкам Фольгера он давно притерпелся, но вот это… Сейчас на него как будто бы любопытно таращился целый мир, и все секреты его семьи оказались выставлены напоказ.

— Этот репортер, Мэлоун, слишком много знал о планах комитета. То интервью было единственным способом как-то его отвлечь. — Алек еще раз мельком глянул на фото, разглядев при этом заголовок: «Пропавший наследник». — Так вот почему экипаж так обходителен со мной. Они теперь знают, кто я.

— И не только они, Алек. У Британии, само собой, в Нью-Йорке есть консульство. Информация о вас не укрылась даже от тугодумов дипломатов. Эту газету с помощью какого-то чудовищного орла направил капитану Хоббсу лично лорд Черчилль.

— А к вам-то она как, черт возьми, попала?

— С некоторых пор мы обмениваемся сведениями с доктором Барлоу, — откинулся в кресле ландграф. — Интереснейшая, надо сказать, женщина.

От этих слов Алек распахнул глаза.

— Да не волнуйтесь вы, — сказал Фольгер. — Всех своих секретов я ей, конечно же, не выболтал. Кстати, а как там ваш друг Дилан?

— Дилан? Иногда он меня поражает. — Алек вздохнул. — В каком-то смысле я снова оказался в плену благодаря ему.

Кофейная чашка Фольгера замерла на полпути к губам.

— Как вас прикажете понимать?

— Он убедил меня, что безопасней будет сдаться, чем бежать. Там на нас действительно надвигалась целая дюжина османских шагоходов. Но дело не только в этом. Он, похоже, уверен, что я сроднился с этим кораблем. — Алек вздохнул. — Что с того, если и так? Не успеем мы вернуться в Британию, как меня посадят в клетку.

— Я бы об этом пока не беспокоился. — Ландграф как бы невзначай посмотрел на окна каюты. — Вы, часом, не обратили внимания?

Алек поглядел в окно. Прошлой ночью, когда у него от усталости слипались глаза, воздушный корабль, судя по всему, направлялся вдоль пролива обратно, уводя бегемота к Средиземному морю. Теперь же мимо снова плыли горы в оранжевых мазках первых утренних лучей. Их длинные тени тянулись сквозь туман влево.

— Мы что, направляемся на восток?

Фольгер укоризненно поцокал языком.

— Что-то вы медленно соображаете. Я уверен, ваш друг Дилан все сразу смекнул.

— Не сомневаюсь. Но почему мы летим в сторону Азии? Ведь война же в Европе?

— На момент начала войны корабли германского флота были рассредоточены по всем океанам. «Гебен» и «Бреслау» не единственные, за которыми охотятся англичане.

— Вы знаете, в какую страну Азии мы держим путь?

— Увы. Доктор Барлоу на этот предмет не особо распространяется. Но сдается мне, рано или поздно мы окажемся где-нибудь в Токио. С месяц назад войну Германии объявила Япония.

— Ах да, конечно.

Алек задумчиво смотрел на проплывающие внизу горы. Японцы считались дарвинистами с той самой поры, как подписали в тысяча девятьсот втором году пакт о сотрудничестве с Британией. Только в уме как-то не укладывалось, что искра войны, вспыхнувшая со смертью его родителей, вдруг разрослась за пределы Европы и постепенно охватывает весь земной шар.

— Кружной путь не вполне удобен, но, по крайней мере, ваше заточение откладывается, — сказал Фольгер. — Война с русскими боевыми медведями у Австро-Венгрии не складывается, так что ваш выход на сцену может наступить быстрее, чем я предполагал. — Он ткнул в газету, как в тухлую рыбу. — Я имею в виду время раскрыть то немногое, что вы пока еще не разболтали всему свету.

— Вы имели в виду это? — Алек вытянул из кармана футляр со свитком.

— Уф-ф! Я боялся даже спросить, при вас ли эта бумага.

— Можно подумать, я бы ее потерял! — возмутился Алек, но тут же вспомнил, как по собственной рассеянности чуть не лишился однажды папского письма. Однако после казуса с таксомотором он постоянно держал письмо при себе.

Помнится, вчера при обыске на входе в корабль кто-то из рядового состава нашел у Алека этот футляр и открыл. Но витиеватая латиница папской буллы ничего ему не сказала, и он вежливо возвратил документ.

— Граф, я же не полный болван. По сути, это письмо — причина, отчего я проигнорировал ваш совет и остался в Стамбуле.

— Что вы имеете в виду, ваше высочество?

— Беспочвенная междоусобица среди моей родни обернулась этой войной, и теперь мне надлежит ее остановить. — Алек поднял футляр как распятие. — Это воля небес, и она указывает, что я должен делать. Не прятаться трусливо, а занять подобающее мне место и положить конец бойне!

Какое-то время ландграф пристально на него смотрел, после чего сложил пальцы домиком.

— Это письмо не гарантия того, что вы займете трон.

— Знаю. Но слово самого Папы хоть что-то да значит.

— О, я совсем забыл! — Фольгер досадливо отвернулся. — Вы же все это время пребывали в стране нехристей и еретиков! Вы и не слышали новостей из Ватикана!

— Новостей?

— Его святейшество Папа Пий Девятый почил. Говорят, так на нем сказалась война, — удрученно продолжил граф. — Он так хотел мира. А впрочем, то, чего он хотел, уже неважно.

— Но это письмо являет волю небес! Разве Ватикан не подтвердит его подлинность?

— Хотелось бы на это надеяться. Разумеется, кто-то из тамошних кардиналов поведал германцам о визите вашего отца. — Граф развел руками. — Остается лишь уповать, что этот кто-то не под колпаком у нового Папы.

Алек, пытаясь осмыслить сказанное Фольгером, отвернулся к окну.

Вслед за смертью его родителей весь мир словно обезумел, как будто семейная трагедия сломила ход самой истории. В Стамбуле все как-то стало налаживаться: революция комитета, прибытие Дилана, а следом и «Левиафана» с бегемотом в поводу — все это словно свидетельствовало, что остановить войну и вернуть мир суждено ему, Алеку. Впервые в жизни у него появилась уверенность в своих поступках, как будто его направляло само провидение.

И вот теперь мир словно опять переворачивался с ног на голову. Судьба уносила его, нет, не в глаз тайфуна, не к центру войны, но куда-то прочь от его родины, от его народа; прочь от всего, что ему суждено было осуществить начиная с рождения. И это письмо — то единственное, что он сохранил из отцовского наследства, — могло теперь оказаться совершенно бесполезным.

Неужели мир и вправду сошел с ума?

•ПОСЛЕСЛОВИЕ•

«Бегемот» является романом в жанре альтернативной истории, поэтому большинство его персонажей, будь то существа или механизмы, выдумано мной. Однако места действия и исторические события смоделированы так, что имеют непосредственное сходство с реалиями Первой мировой войны. Давайте вкратце разберемся, что здесь правда, а что вымысел.

«Султан Осман I» был реальным военным кораблем, приобретенным Османской империей у Британии; его собирались спустить на воду в конце 1914 года. Однако, когда началась война, первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль, обеспокоенный тем, что турки могут присоединиться к немцам и использовать эту мощную боевую единицу против Британии, конфисковал корабль. В конечном итоге Османская империя действительно вступила в войну, причем отчасти из-за того, что Черчилль похитил ее дредноут. Выступила бы она без этой провокации на стороне Германии или нет — вопрос до сих пор спорный.