В третью стражу (СИ)

Могло быть и так, но Ежова сдали англичане. Немец только подтвердил, а Кривицкий заплатил за правду жизнью.

«Кривицкого наградить орденом… Орденом Ленина».

— И такую возможность нельзя отбрасывать полностью, — не стал спорить Штейнбрюк, — но пока большая часть переданной нам информации получила прямое или косвенное подтверждение. К сожалению, то, что произошло в Париже тринадцатого февраля, мы не смогли предотвратить. — Быстрый взгляд на Урицкого. — Подчинённые товарища Ягоды тоже оказались не на высоте.

«Твои собственные друзья, между прочим, товарищ Штейнбрюк… Твои друзья…»

— То есть вы, товарищ корпусной комиссар, считаете, что вина за произошедшее лежит на сотрудниках наркомата внутренних дел?

«Пусть ответит! Если такой смелый, пусть и отвечает за свои слова!»

— Никак нет. — Штейнбрюк на «провокацию» не поддался. Он вел свою линию. — По моему мнению, предотвратить покушение в сложившейся ситуации было невозможно. Сейчас, наши сотрудники, подключенные к мероприятиям по выяснению полной картины случившегося, завершают порученную им работу, и, я думаю, через несколько дней мы представим на рассмотрение соответствующий доклад. Но уже сейчас можно сказать, что операция была спланирована грамотно, проведена дерзко и с использованием совершенно новой тактики и техники. Боюсь, там, в Париже, у наших людей просто не было шанса…

— А справка по Ежову готова? — Сменил тему Сталин, читавший материалы предварительного расследования, проведенного Слуцким.

«Просрали подготовку, — вот и весь секрет».

— Так точно. Вот. — Штейнбрюк протянул Сталину несколько скрепленных между собой листков, до этого момента находившихся в его папке.

Сталин посмотрел на Ворошилова.

— Ты это видел?

Ворошилов кивнул. Это ведь его ведомство, так что без визы наркома Обороны справка Разведывательного Управления для Политбюро выйти никак не могла.

Сталин просмотрел текст, вернулся к началу, прочитал внимательно, временами, останавливаясь на отдельных фразах — «Мать литовка или полька… Почему скрывал?» — и, наконец, карандашом написал резолюцию:

«Т.т. Орджоникидзе, Молотову, Кагановичу. Прошу ознакомиться». Передал бумаги Молотову и обернулся к военным.

— Спасибо товарищ Штейнбрюк. Спасибо товарищи. Ждем от вас подробного доклада. Вы свободны.

— И ещё, — интонация голоса Сталина чуть не заставила вздрогнуть от неожиданности уже собравшегося повернуться корпусного комиссара, — мы считаем, что товарищу Гамарнику не следует сообщать всех подробностей нашей сегодняшней встречи. Идите.

Когда Урицкий и его люди вышли, Сталин снова обратился к Ворошилову.

— Ну что, Клим, радуешься? — Спросил он, закуривая.

— Чему радоваться, Коба? — Ворошилов был расстроен, и настроение это было искренним. Уж кого-кого, а Клима Сталин знал давно и хорошо.

— Чему? — Усмехнулся он. — А тому, что такую занозу из задницы у себя вытащил. Да ещё чужими руками. Тебе этим фашистам свечку нужно ставить. За здравие. Если бы знал, кто «скрипача» на тот свет отправил, небось, Красным Знаменем бы наградил?

— Угу, наградил. — Мрачно отмахнулся Ворошилов, пребывавший в настолько расстроенных чувствах, что даже подначки не заметил. — Посмертно. Колом осиновым… я, может, и дал бы орден, если бы это было наше решение, но поехать мог и я!

Что ж, и так могло повернуться. Думали, советовались. Могли и Клима отправить. Но, в конце концов, поехал Тухачевский, решили, что двух наркомов на похороны — пусть и королевские — посылать неправильно.

— Да, фашистские террористы убили не Тухачевского, убили советского маршала. — Слова вождя прозвучали весомо. В наступившей тишине Сталин встал из-за своего стола и, пройдя в явной задумчивости несколько шагов, подвинув к себе ближайший стул, сел рядом с Ворошиловым.

— Как думаешь, Клим, кого тебе заместителем назначим? Якира или Уборевича?

— Шило на мыло менять? Они от «скрипача» недалеко ушли. Вспомни, как в тридцать втором Уборевич предлагал немцам Польшу делить? Стратег банкетный. Еле тогда скандал замяли. Лучше уж Ваську Блюхера с Дальнего Востока вернуть, а то пишут, разлагается он там, чуть не царьком себя считает.

— Мне тоже пишут, Клим, не меньше чем тебе. — Гримаса явного неудовольствия промелькнула на рябом лице. — И про безобразия с актрисками на пароходах и про гульбу кабацкую. По моему мнению, товарищу Блюхеру стоит сменить климат, — для здоровья полезно. Пока не заигрался совсем, а здесь мы его, глядишь, или перевоспитаем, или… к стенке поставим. — Договорил он неожиданно жестко и увидел, как подобрался расслабившийся было нарком Обороны. — А товарищи из наркомата внутренних дел нам помогут, — снова задумываясь о своем, добавил Сталин и посмотрел туда, где обычно сидел Ягода. Но сегодня Генриха здесь не было. И если Каганович или Орджоникидзе отсутствовали по причинам своей должностной занятости, руководителя НКВД на совещание просто не позвали. И не потому, что негоже ему присутствовать, когда конкуренты отчитываются, а потому что Сталин был на него откровенно зол. Совсем недавно — еще и месяца не прошло — Ягода хвастался во время обеда на ближней даче, что белая эмиграция насквозь пронизана его людьми.

«Шагу не ступят без того, чтобы мы не знали!» — А теперь выяснялось, что фашисты использовали в покушении белогвардейских офицеров. Как так? Как могли пропустить?

«Брехун!»

— Я так думаю, — Ворошилов не удержался: по губам скользнула довольная улыбка, — наркомат обороны должен крепко помочь НКВД. Они же нам помогли. Товарищ Артузов ко мне, считай, тридцать человек с собой привел. Теперь наша очередь.

— Хитрый ты Клим! И мстительный. — Усмехнулся Сталин и, выбросив в пепельницу окурок папиросы, стал неторопливо набивать трубку, потроша для этого те же самые папиросы «Герцеговина флор». — Зря тебя туповатым считают. — Сказал он, глядя на старого друга из-под бровей. — Знаю, не любят твои подчинённые чекистов. Но ты прав. Политбюро сделало ошибку, нельзя было разрешать Артузову столько людей из НКВД с собой забирать. Это надо исправить.

— Исправлять придётся очень многое, Коба. — Уже совершенно серьезно, но без эмоций продолжил Ворошилов. — Даже слишком. Аналитическую службу расформировали — раз у Ягоды такой нет, то и в Разведупре не надо. Гамарник не проконтролировал, а я по глупости — согласился. Да и не понимают они своей холодной головой толком военного дела… А Урицкий что, он же кавалерист, только и может, что командовать: «Рысью марш, марш!»… Начальников отделов разогнали, кого куда. Пусть за дело, но других кадров у нас пока нет.

— Так может, вернём всех назад? А всех варягов — обратно в НКВД?

— Нет. Просто так всех не отдам. Штейнбрюка и еще кое-кого следует оставить… Боюсь, Берзина придётся вернуть с Дальнего Востока. Рано. Не осознал он ещё всех ошибок, но делать нечего.

— А Урицкого куда денем? Может на укрепление НКВД? Замнаркомом?

    - Чтоб он там ответную склоку затеял? Не надо. — Возразил Ворошилов. — Да и не примут они его. Лучше уж оставить пока начальником управления, а Берзина заставить под ним походить. Корпусной комиссар всяко ниже комкора. А?

— Что думаешь, Вячеслав? — Обернулся Генеральный к Молотову.

Предсовнаркома, просмотрев справку, отложил бумаги и, не вмешиваясь, внимательно следил за разговором. Обычно непроницаемое лицо его сейчас было, как говориться, мрачнее тучи. Ещё бы — один из ответственных работников ЦК, казалось бы, неоднократно проверенный и надежный как трёхлинейка, оказался шпионом и вдобавок — экая мерзость — мужеложцем.

— Ягоду так и так придётся отстранять. — Сказал он, чуть растягивая слова, что помогало ему не заикаться. — Материалов на него, и без парижского теракта, уже достаточно накопилось. Кого же теперь на НКВД? Может быть, Лазаря? Или кого-нибудь из заместителей Генриха? Слуцкого? Агранова?

Сталин снова встал и прошелся по кабинету.

— Подумаем. — Сказал он после паузы, вызванной необходимостью раскурить трубку. — Кагановича нельзя — он на месте, да и не разберется он с НКВД. Не его профиль. — Пыхнул трубкой, глядя в окно. — Агранов серьёзно болен, остальные не потянут. Может быть Вышинского?