Вторжение

Затем Костику приказали вытряхнуть все свои пожитки на дорогу и отойти в сторону. Я зажмурился и красочно так себе представил, как его тело рвет в клочья очередь из крупнокалиберного пулемета, а потом все, что осталось, грузят в подъехавшую труповозку. Но обошлось. После недолгой паузы из ворот лагеря выкатился робот-сапер. Не доехав до Костика метров трех, он остановился, поводил своим жалом, изучая кучу барахла, сваленную в дорожной пыли.

Чпок — это разлетелась на мелкие куски та самая злополучная 'плейстейшн', скорее всего и ставшая причиной переполоха.

Вот и на фига было ее с собой таскать?

Пару секунд спустя к Костику уже бежали капрал и пара солдат. Приятеля уронили на землю, быстро обыскали, не забыв при этом скрепить пластиковыми наручниками его руки за спиной, и под локотки поволокли в лагерь.

В этот момент я испытал двойственное чувство. С одной стороны, радовался, что такой умный, и не пошел в этот стремный трудовой лагерь, а с другой, ощущал себя полным мудаком, не отговорившим лезть туда Костика. А ведь это я еще толком не знал, что из себя представляет это место. Узнал бы, три дня бы прочь бежал не оглядываясь.

Костя Первухин

Удивительно, но его даже не били, хотя вполне могли и запинать до смерти. Как потом Костику рассказал местный синяк, не понравилось, скажем, чуркам из охраны лагеря что-то в человеке, на нем долго отрабатывает удары их молодежь, а потом, если тушку еще не покинула жизнь, кто-либо из них перерезает ему горло, как барану. Это они так инициализируются. То есть обряд посвящения в мужчины такой. Убьешь кафира — уже типа мужчина. То, что зарезал тварь безответную, пофигу. Главное русского прикончил, значит, воин.

Американцы-то быстро к нему интерес потеряли. Не кадровый военный, не спец из оборонки, так мелкий офисный планктон. Поэтому разбираться с вновь прибывшим предоставили своим подручным ингушам, а те утолив свою жажду на девяти пленных срочниках, чьи обезглавленные трупы валяются в углу за мусорками, к остальному контингенту трудового лагеря всяческий интерес потеряли.

В левой стороне груди у Костика закололо, и вверх пошла удушающая волна дурноты. Беспомощные, ползающие в пыли восемнадцатилетние ребята, которых берут за шиворот и пилят кадык — такое даже вспоминать не было сил.

Американцы не вмешивались в дела местных. Они взяли на себя лишь охрану внешнего периметра, да своего сектора. Ну, разве что еще, в своем следственном отделе возились с особо интересными экземплярами из контингента лагеря. Все остальное было отдано на откуп ингушам.

Сам трудовой лагерь был поделен на пять секторов. Первый — такая мини 'зеленая зона', где в бывшем административном здании устроились миротворцы. Второй — пятачок, сплошняком заставленный большими палатками с надписью МЧС, в которых обустроились ингуши. Третий состоял из синих пластиковых быстровозводимых складов, внутри которых, в самодельных отсеках-комнатушках ютились вольнонаемные работники. За похлебку и за крышу над головой они с утра и до вечера что-то строили или таскались на работы в раскинувшиеся неподалеку поля.

В четвертом секторе стоял ангар из блестящего гофрированного металла, в котором под охраной ингушских автоматчиков содержались невольники, по тем или иным причинам не вызывающие доверия у администрации лагеря. Часть из них тоже под охраной водили на работу на те же поля, а часть использовали на тяжелой и грязной работе внутри периметра. Им приходилось чистить отхожие места, таскать и грузить трупы, убирать в столовой или в пятом секторе.

Из невольников в вольнонаемные никого никогда практически не переводили. По крайней мере, за эти три дня Костик такого не видел. Зато из пятого сектора иногда приносили обессиленных, изможденных людей. На следующий день после того, как в ангар привели самого Костика, сюда принесли измученную пожилую женщину, ую было страшно смотреть. Сама в грязных лохмотьях, на покрытых синяками, распухших ногах истоптанные мужские кроссовки, лицо серое, волосы спутаны и слиплись от спекшейся крови. Женщину положили на подстилку из вонючего сена совсем рядом с Костиком. Несколько часов она только лежала и стонала, потом села и попросила воды. Костик сбегал к ржавой цистерне, что стояла во дворе, и в обрезанной баклажке из-под кока-колы принес ей теплой мутной жидкости. Женщина жадно выпила всю воду и видимо постеснялась попросить еще. Костик сходил еще раз.

Елена Николаевна всю жизнь провела здесь в Куровском. Учительница. Рассказывая о себе, она едва шевелила потрескавшимися губами. Водой в пятом секторе не баловали. На работу ее в эти дни не гоняли. Елене Николаевне вообще было трудно ходить — болели ноги и почки. Месяц назад к ней в дом ночью вломились кавказцы. Скорее всего, кто-то из соседей стукнул, что она укрывала у себя беглых солдат из ближайшей части. Укрывала — это сильно сказано. Накормила, разрешила переночевать, и все. Вот воздалось.

Привезли Елену Николаевну сразу сюда, зашвырнув через борт грузовика как вязанку дров. Привезли и бросили в яму в автомастерской. Именно эту мастерскую они с Мишкой Гришиным приняли за коровник. Это и был раньше коровник. Потом автомастерская. А теперь смотровые ямы здесь приспособили под камеры для задержанных. В маленьких каменных мешках содержали по три-четыре человека. Вчетвером сидеть там было невозможно, и люди стояли сутками. Иногда по колено в воде. На допросы задержанных водили, кинув в яму веревку. Иначе оттуда было не выбраться.

Американцы Елену Николаевну не пытали и даже особенно не били. Пара зуботычин, и их капитан, позевывая что-то занес в свой ноутбук, после чего приказал гнать ее взашей. А вот ингушам этого показалось мало. Особенно старался такой Теймураз — одноглазый бородач со шрамом во все лицо. Он надел Елене Николаевне так называемую 'варежку' — резиновые трубки с оголенным проводом, на другой конец которого подавался ток.

— Я очень кричала, когда ток пускали, но все остальное вытерпела молча. Боялась еще больше его раздразнить. Он ржал как лошадь и орал, мол плохо танцуешь. Подбавить надо. И добавлял

— А что он хотел? — Костик весь как-то сжался, представив себе эту сцену.

— Он ничего не спрашивал.

Елене Николаевне повезло. Повезло, что ее двоюродная сестра узнала. куда ее забрали и сумела собрать три тысячи евро. На главного из ингушей вышли через посредника — бывшего торговца местного рынка, которого знали еще по довоенной жизни. Им объяснили, надо спешить, иначе их родственница не выдержит. Она плохо переносит яму, может помереть. Муж сестры продал вездеход 'Водник'. Сейчас больше ничего и не ценится. Только золото, продукты или валюта. Кстати ингуши сразу предупредили, чтобы Амеро не приносили. Почему, Елена Николаевна не знала. Но вот так вот. Собранных денег едва хватило, чтобы вытащить ее из пятого сектора, но вот чтобы совсем выкупить, этого оказалось мало.

Вообще Костик вдоволь наслушался рассказов о том, что творится в пятом секторе. Кроме Елены Николаевны его просветил местный синяк. Филя отдавал ему свою порцайку еды, так как его организм уже не принимал ничего, кроме 'огненной воды'. Костик и устроил бартер: хлеб грубого помола, каша или что-то из сухпайка в обмен на тормозную жидкость, что удавалось ему слить во время ремонта техники, которым он занимался по вечерам после работ в поле. Вот в благодарность Филя и развлекал Костика страшилками.

Он сам видел, как об тело одного из задержанных тушили сигареты, потом ему рвали ногти, били по почкам наполненными водой бутылками из-под пепси. Потом скинули в яму с водой, именуемую 'ванной' и вслед дымовые шашки и свето-шумовые гранаты.

Все это совсем не соответствовало представлению Костика о трудовых лагерях, а значит, пора отсюда сматываться. Только как это сделать, если рядом постоянно крутятся чебуреки с автоматами?

Костик посмотрел на рыгающего и отхаркивающегося желчью Филю, и ему в голову пришла отличная идея.