Пушка Ньютона. Исчисление ангелов .Дилогия (первые две книги серии)

– Мадемуазель, через несколько дней я устраиваю праздник на Большом канале. Буду счастлив увидеть вас там.

Глаза Адрианы чуть расширились, странное выражение проскользнуло в них.

– Благодарю вас, сир. Почту за честь, – ответила она.

– Хорошо. Вам сообщат, во что вы должны быть одеты.

После ее ухода он терпеливо выслушал жалобы и просьбы оставшихся придворных.

Когда с утренней аудиенцией было покончено, Людовик выбрался из постели, готовясь к одеванию и заседанию Совета. Но на секунду остановился, решил прочитать письмо, оставленное Адрианой. Он велел Ботему вскрыть его. Письмо, как и обещала девушка, было коротким.

Ваше Величество!

Меня зовут Николас Фацио де Дюйе. Я член Академии Вашего Величества, а в прошлом ученик самого сэра Исаака Ньютона. Искренне прошу Вас выслушать меня, я знаю, как одержать в войне с Англией окончательную и славную победу.

Ваш смиренный и несчастный слуга

Н. Ф. де Дюйе.

– Почему я никогда не слышал об этом де Дюйе? – спросил Людовик канцлера герцога Вилеруа.

Под темно-фиолетовой шляпой с плюмажем лицо Вилеруа исказилось, даже слой пудры не мог скрыть удивления, вызванного вопросом Людовика.

– Сир?

– Я получил от него письмо. Он один из моих философов.

– Да, сир, – ответил Вилеруа, – я знаю этого человека.

– Он к вам обращался?

– У господина де Дюйе совершенно невозможные идеи, сир. Я не хотел беспокоить вас по пустякам.

Людовик смерил взглядом канцлера, а заодно и всех остальных министров. Он намеренно держал паузу. В тишине, почти звенящей, очень тихо спросил:

– Где сейчас Мальборо?

Раздался приглушенный гул голосов министров. Вилеруа откашлялся:

– Сегодня ночью поступили сведения, что он взял Лилль.

– Но ведь у нас есть fervefactum? Как армия могла взять крепость, если та защищена оружием, от которого у солдат противника кровь закипает в венах?

– Крайне прискорбно, ваше величество, но fervefactumдействует только на близком расстоянии. К тому же он очень громоздкий, и его трудно перевозить. Вражеская армия использует дальнобойные снаряды, большинство из которых наделено магической силой самостоятельно находить цель. У этих снарядов есть даже специальное задание – обнаруживать наши fervefactum [7]в момент их действия. И еще – англичане… – лицо герцога исказилось, – при взятии Лилля Мальборо применил новое оружие: некое пушечное ядро, которое превратило стены крепости в стекло.

– В стекло? – взорвался Людовик.

– Да, сир. Превратили стены в стекло, а потом разбили их без малейших усилий.

– Как взятие крепости скажется на дальнейшем ходе войны?

Вилеруа помолчал, было видно, что это болезненный вопрос для него.

– В казне почти не осталось средств, – начал он тихо. – Народ страдает от голода и непомерных налогов. Люди устали от войны, и сейчас истощение и усталость обернулись против нас. За последние три года мы не выиграли ни одного сражения. Теперь Мальборо двигается к Версалю, и, я боюсь, мы не сможем остановить его.

– Насколько я понимаю, ни канцлер, ни военный министр не могут ничего предложить, чтобы предотвратить нависшую над нами смертельную опасность.

Вилеруа опустил глаза.

– Нет, сир, – почти шепотом произнес он, качая головой.

– Что же, – воскликнул Людовик, обращаясь к остальным министрам, – может быть, у вас есть какие-то предложения?

Гул голосов стих, и в наступившей тишине заговорил маркиз де Торси. Министр иностранных дел высказал всего лишь общее мнение:

– Может быть, нам стоит подумать о переговорах?

Людовик кивнул:

– Как вам всем хорошо известно, я много раз обращался к Мальборо с просьбой заключить мир. И каждый раз мне грубо отказывали. Мое предложение отвергли даже тогда, когда я был опасно близок к низкому поступку: я готов был предать своего внука, а вместе с ним Испанию. Мальборо не хочет мира с Францией, он хочет уничтожить Францию. Он боится нашего могущества и боится наших достижений в новой науке. Вы знаете, что в прошлом году два члена моей Академии наук были убиты? Я выставил отряды специальных войск, чтобы охранять ученых. Но сейчас этого уже недостаточно, я должен перевезти Академию в Версаль, Париж становится слишком опасным местом.

– А русский царь Петр? – вступил в разговор статс-секретарь Фелипо. – Он выиграл войну со Швецией и Турцией и тем самым безмерно укрепил свою власть. Почему бы нам не сделать его своим союзником?

– Царь куда более заинтересован видеть Европу слабой, нежели принимать чью-либо сторону. Вступить с ним в союз значило бы заручиться поддержкой волка в борьбе против собаки. Наши враги по крайней мере отличаются цивилизованностью. А если мы заведем дружбу с Петром, то не успеем оглянуться, как в моих парках начнут плясать медведи. И, что еще хуже, мы вынуждены будем вместе с русским царем вести войну против Турции, а Турция – наше оружие в борьбе с Австрией.

Лицо Вилеруа вновь исказила гримаса:

– Кроме того, Петр не намного отстает от нас по количеству своих философов. Когда Готфрид фон Лейбниц встал под знамя русского царя, за ним последовали многие из его известных собратьев.

Людовик отмахнулся от замечания:

– Я не хочу вести разговор о царе Петре, я хочу подвести итог тому, что было сегодня высказано. Мы проигрываем войну, потому что у нас нет оружия, способного принести победу. Вы, Вилеруа, утверждаете, что в стенах моей Академии собрались самые лучшие философы Европы. Но при этом у Англии артиллерия лучше нашей. Как же так получается?

Вилеруа поправил шляпу.

– Ваше величество, у Англии есть Ньютон и целая школа учеников. У нас больше философов, это правда…

– И к тому же, – Людовик повысил голос, – у нас есть один из учеников Ньютона. В письме он сообщает мне, что вынужден был воспользоваться замысловатыми ходами, чтобы сообщить о найденном им способе победить англичан. И вы считаете это пустяками, недостойными моего беспокойства? – Людовик обвел взглядом комнату. – Господа, я – не адепт и не особенно посвящен в тайны магии и философии. Я – король, я решаю судьбу своего народа. Я хочу видеть этого Фацио де Дюйе! Завтра же он должен быть в Cabinet des Perruques. [8]

Темно-фиолетовые шляпы заколыхались, словно маковое поле, по которому пронесся легкий ветерок.

Фацио оказался нервным пятидесятилетним мужчиной истощенного вида, с непомерно большим, странной формы носом, напоминающим поднятый кверху киль лодки, и глубоко запавшими, блуждающими светло-карими глазами. Губы поджаты уголками вниз, будто только что попробовали какую-то гадость. Людовик с минуту внимательно изучал лицо философа, затем опустился в кресло.

– Давайте сразу перейдем к делу, месье, – сказал Людовик. – Я хочу задать вам несколько вопросов, прежде чем вы расскажете о средстве, упомянутом в вашем дерзком письме.

– Да, сир. – На удивление, у де Дюйе оказался приятный голос, несколько высокий для мужчины. Фацио испытывал благоговейный трепет в присутствии короля и оттого совсем потерялся, не зная, с чего начать. Людовику это понравилось.

– Вы, судя по вашему акценту, швейцарец?

– Именно так, сир.

– Вы были учеником Исаака Ньютона?

– Учеником и доверенным лицом, ваше величество. Чтобы подтвердить это, я принес письма Ньютона, адресованные мне.

– Гораздо больше меня интересуют не доказательства того, что вы были доверенным лицом Ньютона, а причины, почему таковым более не являетесь.

– Мы… – Людовику показалось, что голос Фацио дрогнул, – рассорились. Сэр Исаак – тяжелый человек, он склонен обижать своих друзей.

– Обижать?

– Да, сир. Он может быть непреклонно жестким, даже жестоким. И если его расположение к вам меняется, то это навсегда.