Зазеркальная Империя. Трилогия

Ага, а вот и Володька, наряженный, как и ожидалось, под приблатненного. Кургузая кожаная безрукавка (голые руки покрыты со знанием дела выполненными наколками), широченные шаровары, синяя кепка-джине козырьком назад, круглые темные очки, к губе прилипла папироска. Шпана да и только. Даже клипсу к уху приспособил, стервец. Жуя смолку, руки в карманах, мастерски имитируя криминального типчика, он, казалось бесцельно, шатался по перрону. Вот о чем-то заговорил с двумя казаками, тоже лениво томящимися на солнцепеке. Молодые парни в камуфляжных “распашонках” лениво покуривали в сторонке над огромной грудой стандартных вещмешков и набитых под завязку баулов, крохотные синие бескозырки с красными околышами донцов непонятно на чем держатся на чубатых головах, сдвинутые куда-то на ухо. Видимо, прижимистые станичники охраняют багаж остальных, подавшихся, скорее всего, за водкой. Можно понять служивых: через пару дней им заступать в караул где-нибудь под Краковом… Чего он к ним привязался, обращает ведь на себя внимание! Запрещено казачкам со шпаной якшаться — всем известно. Вот и городовой уже туда направляется. Ишь как трещит черный мундир на чухонских телесах, раскормленных на каком-то крепком эстляндском хуторе. Отсюда видно, как пот с него градом катит: жарко и муторно этакому слону под не по-весеннему и не по-питерски горячим солнышком.

Володька что-то примирительно говорит полицейскому, по-блатному растопырив пальцы на левой руке, но при том не вынимая правую из кармана. Александру кажется, будто он слышит: “Ша, господин городовой, я уже ухожу… а што это-таки у вас?…” Шея почти двухметрового амбала-городового, и без того уже пунцовая, кажется, начинает дымиться. Он угрожающе отстегивает от пояса дубинку, но Володьки там уже нет, он растворился в толпе, да и служивые бочком-бочком отодвигаются подальше.

Александр подносит к губам “шмеля”:

— Хан, слышишь меня? Давай без самодеятельности, как понял?

— Ладненько, ладненько…

— Клоун!

— Так точно, вашбродь!

Александр досадливо “прихлопнул” его волну и провел перекличку:

— Первый.

— Есть.

— Второй.

— Есть.

— Ерш…

Все, как и ожидалось, были на своих постах. Операция подходила к кульминации. Словно в соответствии с планом над головой раздалось:

— Дамы и господа, скорый поезд “Варшава — Санкт-Петербург” прибывает к первой платформе. Повторяю…

Александр понаблюдал на экране графического процессора за перемещением цветных точек, стягивающихся к месту остановки пятого мягкого вагона, отметив слаженность действий оперативников, которые этими точками и были обозначены. Все, пора! Кивнув водителю, Александр начал потихоньку продвигаться к автостоянке.

Поезд уже подползал к перрону. Вот он замер строго у надлежащей отметки, и кондукторы каждого вагона сделали отрепетированный шаг наружу. Александру с детских лет нравилось наблюдать за этими почти балетными движениями. О безоблачные детские годы… С трудом уговорив свою няню, Сашенька готов был часами торчать на перроне, встречая поезда из Варшавы, Парижа… Полузабытые воспоминания, улетевшие грезы…

Толпа встречающих уже подступила вплотную к вагонам. Александр видел, как курьер, известный по донесениям варшавских коллег как Куля (“пуля” по-польски), подтверждая свою кличку, стремительно выскочил на перрон. Его сопровождали два крепких, одетых по варшавской моде типчика…“Предусмотрительно”, — отметил про себя Бежецкий. Кто же его встречает? Ага, вот и они. Один из прилично одетых господ через головы встречающих помахал Куле зажатым в кулаке пучком гвоздик. “Конспираторы х…” — куражливо пискнул напоминальник Володькиным голосом.

Ротмистр видел, как Кулю с эскортом и четверых встречающих технично взяли в “коробочку” и повели к автостоянке. Оставалось только захлопнуть мышеловку, взяв и гастролеров и местных под белы ручки в относительно безопасном закутке перед стоянкой, загороженном со всех сторон ларьками, и операцию можно было бы считать законченной. “Закладку” в туалете вагона подменили еще в Вильно, а пальчики Кули надежно зафиксировали. Сейчас в поезде должны брать человека, скорее всего уборщика вагонов, который извлечет завернутую в полиэтиленовую пленку “куклу” из водяного бачка.

“Шмель” снова пискнул, и Александр, следя за обстановкой на перроне, не глядя нажал клавишу.

Володька уже подобрался к Куле, чтобы контролировать его правую руку (Куля заслужил свою кличку не только быстротой передвижения, но и виртуозной стрельбой). Осталось совсем немного…

— Шеф, адресата взяли. Все…

Александр повернулся к своей машине и… Многоголосый женский визг и треск выстрелов заставили его стремительно обернуться.

Как всегда вмешался Его Величество Случай. Оказывается, давешний городовой тоже заметил Володьку, и все это время непреклонно двигался к нему через весь перрон, на ходу вызывая подмогу по карманной рации. Комичный в общем-то случай обернулся драмой: уголовники, завидев представителя власти, направляющегося к ним, всполошились.

“Коробочка” среагировала профессионально, но двое поляков все же успели открыть огонь. Полицейский, пронзенный сразу десятком пуль (как промахнуться-то в такую мишень), еще оседал с несказанным удивлением на липе, стремительно теряющем свою цветущую окраску, а оперативники уже профессионально стреножили почти всех, припечатав жесткими от надетых под куртки бронежилетов телами к горячему асфальту. Почти всех.

Молодой спутник-телохранитель встречающего лихо вывернулся из рук оперативника и в упор прошил его короткой очередью из пистолета-пулемета. Ротмистр с болью увидел, как из спины Лешки Голицына полетели клочья куртки и кровавые ошметки: на таком расстоянии да из такого калибра…

Поляк, размахивая оружием, отскочил в сторону и, профессионально сбив с ног прилично одетого господина, прижал к себе его спутницу.

— Стоять, курвы! — истошно заверещал молодой и перетрусивший, но все же опасный, как гадюка, “шакаленок”. — Пристрелю эту 6…! Броню на землю!

Волей случая, не подозревая врага в замершем у дверцы солидного авто господине, он оказался спиной к Бежецкому. Александр, не думая, автоматически выхватил из кобуры револьвер. Инстинкт, опережая разум, диктовал телу наиболее удобное положение для стрельбы, глаза намечали цель…

Оперативники, не торопясь подниматься со стреноженных бандюков, как бы в нерешительности переглядывались. Такая реакция, рассчитанная на усыпление бдительности преступника, отрабатывалась неделями. Володька по-крабьи, боком плавно двинулся по дуге, заходя с фланга, но бандит оказался совсем не дураком и среагировал быстрее. Прикрываясь обмершей от ужаса дамой, он резко выбросил руку с “машинкой” в сторону оперативника и, не целясь, нажал спуск…

Бекбулатова очередью крутануло на месте и плашмя кинуло на асфальт…

“Володька!” — Александру показалось, что он крикнул это на весь вокзал…

Револьвер дважды прыгнул в руке, и Бежецкий, не глядя на рухнувших женщину и бандита, кинулся к упавшему другу. За спиной затопали разом ожившие оперативники, кругом слышались свистки городовых и сирены подъезжавших полицейских машин, вызванных еще злополучным чухонцем. Страшась, Александр схватил лежавшего ничком штаб-ротмистра за плечи, против всех правил оказания первой помощи, рывком перевернул на спину и… получил шутливый тычок в грудь.

— Я же говорил, что наши кирасы — говно! Во, шведский! — Володька распахнул разорванную слева в клочья куртку, открыв бронежилет “Карл-Густав” камуфляжного цвета, впрочем, тоже вспоротый страшными “ингрэмовскими” пулями. Из прорехи весело торчала “солома” порванного верхнего слоя кевлара.

Бежецкий в сердцах плюнул и поднялся на дрожащие ноги.

На месте происшествия уже кипела работа. Невредимую, но находящуюся в глубоком обмороке даму, пробывшую тридцать секунд заложницей, уже укладывали на носилки, бережно пристегивая страховочными ремнями. Над стонущим (слава Всевышнему!) Голицыным склонились врачи, шестерку арестованных запихивали в “воронок”, а цепочка полицейских оттесняла напирающую толпу, в которой уже крутились, щелкая блицами, вездесущие стервятники-репортеры.