Рыцари Белой мечты. Трилогия (СИ)

— Думаю, здесь дело совсем не в настроениях в столице или смене правителя, а в плохой работе офицеров с солдатами и матросами. Пропасть между ними всё глубже и глубже, она ширится, в условиях войны с Врагом этого быть не должно, — заметил Александр Васильевич Колчак. — Поэтому не стоит всю ответственность перекладывать на плечи низложенного монарха.

— Я надеюсь, что всё будет хорошо. Мы справимся, — Свечин вообще не любил, как и всякий военный, когда во внутренние дела его частей лез ещё кто-нибудь. Но и в государственную политику не вмешивался, не обсуждал, как с сослуживцами, так и с подчинёнными.

Затем выступили несколько офицеров гарнизона. Они в нескольких коротких фразах изложили обстановку. Среди солдат, особенно преклонных лет, тех, что надеялись встретить в Крыму "много солнца и никакой войны" происходило некоторое брожение. Похоже, многие были затронуты политикой, "подцепленной" у агитаторов на фронте. Опять же, решили, что надо больше уделять времени работе с нижними чинами. Колчак обещался добиться, чтобы в часть допустили большее количество священнослужителей, для моральной "подготовки".

В конце выступил сам Александр Васильевич. Помолчав несколько мгновений, он положил на стол ворох телеграмм.

— Итак, господа, перед Вами — сообщения из разных областей империи, из Петрограда, Могилёва, Москвы и Гельсингфорса. Моряки в Кронштадте, боюсь, перебили офицеров, подняв над фортами красные флаги. Подавить мятеж не удалось: помешал балтийский лёд и захваченные восставшими корабли. Гельсингфорская эскадра просто оказалась неподготовлена к бою. Рижская эскадра также в трудном положении, немцы могут решиться на наступление, выведя на Балтику свой флот. В Москве до сих пор окончательно не подавлено выступление во главе с Советом рабочих и солдатских депутатов. В Киеве, да, были манифестации в поддержку императора, — Колчак сделал паузу на мгновение. Произносить имя нового "господина земли русской" было непривычно. — Императора Алексея Николаевича и регента Кирилла, но мало кем поддержанные. Народ остаётся в стороне. Всё хуже и хуже настроение, всё меньше желания сражаться. К счастью, отречение способствовало и росту уверенности среди солдат и матросов в скорейшей победе. Не знаю, правда, на каком точно основании. Великий князь Кирилл Владимирович, сообщивший о событиях в стране, не имел возможности поделиться своими соображениями насчёт этого. Однако в своей телеграмме он чётко указал цель, к которой мы должны стремиться, ради которой мы должны воевать и жить…

Колчак невольно улыбнулся, и тут же его лицо преобразилось, исчезла жёсткость, кажущаяся холодность черт, уступив место теплу и мягкости. Жаль, что улыбка всё реже и реже появлялась на устах адмирала…

— Регент указал, что через два месяца мы уже должны будем прокладывать коридоры в минных полях у Босфора и смотреть на удивлённые лица турецких артиллеристов, проспавших высадку нашего десанта. Надеюсь, я не зря ответил, что Великий князь может целиком и полностью рассчитывать на наш флот и Морскую дивизию?

Все собравшиеся, как по команде, поднялись со своих мест, вытянувшись во фрунт. Колчак получил однозначный и уверенный ответ.

В штабе флота заработал "Бодо", соединявший Севастополь со Ставкой…

"Картину маслом", сотворённую руками кирилловцев и Сизова, оценил и генералитет, и министры. Алексеев долго вглядывался в ряды. Грудь его сжимало сердце, в глазах потемнело. Он едва не повалился наземь, Кирилл Владимирович и Гурко успели его подхватить. Михаил Васильевич, нелегко переживший прошедшие дни, не оправившийся после болезни, получил сильнейший удар. В Ставке, которую Алексеев считал своею вотчиной, его на виду у целой толпы людей сняли с должности и заменили каким-то там Николаем Николаевичем Юденичем, не показывавшим носа с Кавказа. Это же удар по чести и достоинству! Так же ведь нельзя было: сослали как нашкодившего дуэлянта. И это перед самым началом блестяще спланированной им наступательной операции! Даже то, что не он один попал "под разгон", совершенно не радовало, не грело душу…

А генералитет с правительством великолепно оценили чествование. Они увидели, что за плечами Кирилла стоит пусть и не великая, но всё-таки — сила. Тысяча штыков, прошедших огонь петроградских баррикад и бои Великой войны, практически оцепившая Ставку, смогла бы подавить любой мятеж. Да на него и совершенно не хотелось идти: в глазах других это было бы предательство, неподчинение командованию, Главковерху, удар по законной власти, явный, не прикрытый ничем удар. Игру, которая привела к отречению Николая, здесь провернуть бы так легко не удалось. К тому же здесь же, под рукой у Кирилла, были политические лидеры возможного заговора. А норов Великого князя, будто бы только пару дней назад появившийся из ниоткуда, никто не хотел на себе проверять. Да ещё и эти кирилловцы, чьему полку Кирилл Владимирович даровал звание Лейб-гвардии Кирилловского полка…

На этом импровизированным параде даже Ромейко-Гурко стало дурно. Только сейчас он осознал, что это был удар в отместку за принуждение Николая к отречению. Генералы сами себе вырыли глубокую-глубокую могилу, и Великий князь мог их столкнуть туда в любой момент. Ему стоило просто как Главковерху подписать указ о лишении всех чинов и званий тех, кто вздумается перечить, а потом отдать под военный трибунал, о создании которого Кирилл объявил после чествования. В двадцать четыре часа выносился приговор любому, кто будет заподозрен в политической пропаганде. В восемь часов — любому, кто агитирует за прекращение войны и братание с германцем. А любого, кто откажется выполнять прямой приказ командира во время сражения, офицер получал право застрелить на месте.

Это были ужасные, драконовские меры, которые будут стоить сотен жизней — но Кирилл не мог допустить повторения известной ему истории…

— Sheise, was macht dieser russishe Soldat? — немецкий офицер предложил соседу посмотреть в бинокль на то, что творится возле русских окопов.

Отряд солдат пробегал небольшое расстояние, залегал. Потом тот из солдат, кто был ближе всего к немецким позициям, что-то кричал и поднимал руку вверх. Затем подсчитывал, сколько человек тоже подняли руки. И снова короткая перебежка — и та же процедура…

Только со слов пленных удалось выяснить, что на самом деле отряд голосовал за то, продолжать ли атаку или нет — на виду у германских пулемётов…

А ещё это был намёк Гучкову. Кирилл убрал из армии многих его "соратников по теневой борьбе" в Ставке и на фронтах. Лидер октябристов как-то сразу сник после этого. Александр Иванович боялся, что он будет следующим. Потихоньку и до него дошло, что дело Государственной Думы по антиниколаевской пропаганде в стране и проведению переворота обернулось страшной для всех его участников опасностью.

— Александр Иванович, знаете, — Кирилл разговаривал с Гучковым в вагоне того же поезда, на котором министры и регент прибыли в Ставку, — я не хочу водить Вас за нос, Вы человек неглупый. За последние дни мне удалось доказать, что один человек, заручившись поддержкой нескольких ключевых фигур, сможет сделать невероятно многое в такое время. Сегодня же я показал, что мне совершенно не хочется терпеть на постах в командовании армией людей, которые плетут интриги против Главковерха. Надеюсь, доказывать, что неподчинения в правительстве я не допущу, мне не придётся?

Октябрист оказался вдалеке от поддержки. Волнующийся Петроград был вдалеке, не ближе, чем помощники по партии и возможные союзники. На генералитет надежды теперь было всё меньше и меньше. Кириллу, как догадывался Гучков, хватало сообразительности, чтобы ударить по самым больным местам и найти его помощников в Ставке. И, главное, Великий князь был настроен весьма решительно. Народ таких всё-таки боится и уважает. А уж народ, перед носом которого помахали столькими возможностями, и вот-вот дадут насладиться новыми свободами…