Время увядающих лилий (СИ)

— Ты предложил им отдать крепости, но оставил большую часть доходных земель. И вернул кардинала Джованни Батиста Орсини, ограничившись «духовным внушением».

— От этого внушения Орсини чуть было свои алые одеяния не осквернил… Зато рассказал многое из того, что нам пригодится. Более того, сам написал и подписал, чтобы не отпереться потом.

Да уж, было такое! Порой демонстрация пыток влияет на человека лишь немногим слабее собственно пыток. В случае же кардинала Орсини особая пикантность была в том, что заплечных дел мастера, работающие на нас, Борджиа, рвали не абы кого, а одного из доминиканских монахов-инквизиторов, замеченного в шашнях в королём Франции и Савонаролой. Наглядное такое свидетельство того, что Чезаре Борджиа плевать на принадлежность к церкви, что сей факт никоим разом не рассматривается как смягчающее обстоятельство.

Джованни Батиста Орсини рассказал пусть и не всё — подобная публика рассказывает ВСЁ только после долгих недель и когда уже совсем нет иного выхода — но вполне достаточно для полного вскрытия механизма заговора против Борджиа. Орсини, Колонна, Вителли, Маттеи — кардинал говорил обо всех причастных, но особенно бодро и радостно топил давних друзей-соперников, то есть Колонна, выторговывая целостность собственной шкуры.

После таких признаний, сунутых под нос представителям мятежных родов Папской области… Тем оставалось лишь кланяться, каяться и торговаться по поводу размера компенсации. Понимали, собаки хитромудрые, что не в силах сейчас противостоять нам силовыми методами. Попробовали, рассчитывая на французскую помощь, но с треском проиграли эту партию. А затем удалось сыграть всё на том же — на их жадности. Отдать некоторые крепости, причём более половины, но сохранить земли с виноградниками, аббатствами и прочим? Это показалось семейству Орсини приемлемой платой за по сути провалившееся с треском восстание против своего сюзерена.

— Жаль, что Колонна оказались гораздо хитрее!

Родриго Борджиа в ответ на это лишь махнул рукой. Дескать, их время тоже придёт, просто чуть позже. Согласен, признаю, но всё равно немного обидно. В чём там вообще было дело? Просто главные представители сей семейки остались как бы в стороне, выдвинув на передний план младших сыновей или вовсе бастардов. Единственное исключение — кардинал Джованни Колонна, но он смылся в Сиену и носа казать с земель республики не собирался.

Искупительная жертва — вот как это называется. Колонна просто отказались от «недостойных членов рода», выразили огромное сожаление, а вдобавок закрыли глаза как на прибранную к нашим рукам Палестрину, так и на ещё парочку владений с неплохими крепостями, сильнее прочих связанных с беглым кардиналом. И затаились, как мышь под метлой, предпочтя выжидать и понимая, что с формальной точки зрения их не в чем обвинить. Все всё понимали, но… Вот тут моя репутация играла против моих же интересов, Колонна просто не за что было прижучить, а действовать, как говорили в моём родном времени, по беспределу, я не хотел. Лучше выждать. Ведь Колонна так или иначе, но непременно во что-нибудь вляпаются. Иначе они просто не могут, натура у них такая… зело специфическая.

— Господь наш и так покарал неразумных врагов Святого Престола, — надев на пару мгновений маску благостности, изрёк понтифик, после чего вновь стал самим собой. — Но говоря про твои… снадобья, я подразумевал то, что в Риме появится и Пандольфо Петруччи, правитель Сиены. Быть может если он умрёт не здесь, а у себя во дворце, через какое-то время, случившееся не так сильно скажется на нашем гостеприимстве?

— Не та цель, отец! Не будет его, при следующем правителе больше власти перейдёт к сенату и только. Вот если бы сюда приехал Савонарола или хотя бы Джулиано делла Ровере… О, эти двое действительно зажились! То самое восстание, которое могло и не удаться без поддержки Савонаролы и монахов-доминиканцев, оно доставило нам много неприятностей. А поэтому… Савонароле пора умереть, только вот насчёт обличья смерти надо как следует поразмыслить. Жаль, что с доминиканцами так просто не получится. Хотя…

— Разве с Савонаролой будет просто? — заинтересовался Родриго Борджиа. — Говори, Чезаре, если у тебя действительно появилась мысль, как добраться до этого еретика.

— Мысли то есть, но придётся поработать. И немного подождать. Лучше всего будет аккуратно подвести к Савонароле кого-то из доминиканцев из числа тех, кого этот «глас господень» успел сильно, очень сильно разозлить, но так, чтобы это осталось незамеченным. Найди мне такого человека, отец, а уж я позабочусь о том, чтобы Савонарола взял и помер. Наиболее выгодным для нас образом и в нужное время. Заметь, тому человеку не придётся жертвовать собой, хотя риск будет велик. Ты понимаешь?

— Я всегда понимаю тебя. Чезаре, — безбожно польстил себя Родриго Борджиа. Хотя… если учитывать его понимание настоящего Чезаре Борджиа, то да, согласен. Сейчас же ситуация переменилась, пусть он сам этого никогда не узнает. — Отдам приказ и тебе найдут такого человека. А я потом посижу втайне и послушаю, как ты будешь его уговаривать, — и тут же «отец» переключился на другую тему. — Орсини, Колонна, Петруччи — это враги, хотя двое первых будут просить, а третий коварно улыбаться, чувствуя за своей спиной поддержку Венеции. Но будут как союзники, так и желающие ими стать. У каждого найдутся свои слова и просьбы. Что будем делать с ними?

— Я бы хотел услышать твой совет, отец. Ты очень вовремя пришёл… сам собирался идти к тебе с просьбой помочь.

Никакой лести. Ладно, самая малость оной, не буду притворяться. Только в таких сложных и заковыристых делах очень вредно принимать решения как одному, так и советуясь с одним-двумя доверенными лицами. Из доверенных же и одновременно понимающих сейчас в Риме присутствовали лишь Бьянка, Хуан Борджиа Льянсоль де Романи и… Родриго Борджиа. С первой поговорить уже успел, а второй пока не попался из-за крайней загруженности делами нас обоих. Третий же вот он, тут как тут, а к тому же явно преисполнен энтузиазма. Самое оно!

— Хорошо, я скажу, что, по моему убеждению, нужно сделать, — довольно потёр руки глава семьи Борджиа. — Сюда прибывают Эрколе д’Эсте со своим сыном и наследником Альфонсо, Пьеро Флорентийский, князь Пьомбино Якопо Аппиани, а ещё ты сам настоял на том, чтобы Катарина Сфорца временно покинула наши войска, сражающиеся в Милане, и вернулась сюда.

— Это не все наши союзники…

— Но все просители, Чезаре! Я намеренно не упомянул испанцев, о них будет отдельный и очень важный разговор.

— Хорошо, остановимся пока на просителях. Хотя Катарина Сфорца скорее наше орудие, при помощи которого мы окончательно сокрушим Милан как опасного противника.

— О да, сперва она сокрушит, а потом… Но это будет потом, ты прав, — сделал успокаивающий жест Родриго Борджиа, явно не желая сейчас ввязываться в спор. — Князь Пьомбино! Ему очень, очень плохо сейчас, он боится, что его маленькое княжество, стиснутое между Сиеной и взбунтовавшимися землями бывшей Пизанской республики, падёт жертвой либо аппетитов Пандольфо Петруччи, либо безумного еретика Савонаролы. Он сильно связан с Неаполем, этот бедняга Якопо. Раньше он был зависим от королей Неаполя, но теперь ему не на кого опереться, некого просить там о помощи. Просить Венецию опасно, слишком маленькое и слабое княжество, чтобы дож и другие разговаривали с ним. Им легче отдать его на растерзание Сиене. Мы — его единственная надежда сохранить власть.

А потому он готов на всё, чтобы её не лишиться. Понимаю и всячески поддерживаю такое стремление князя, нам оно только на руку.

— Ему обязательно надо помочь. Напоказ! И в будущем пригодится, ведь Сиена, не говоря уж о змеином гнезде Савонаролы, должна быть…

— Разрушена как Карфаген?

— Нет уж, — усмехнулся я. — Богатые земли, порты и крепости нам самим пригодятся. Просто Сиена должна исчезнуть. Совсем. А земли бывшей и, увы, нынешней республики — вернуться туда, где им и место, то есть во Флоренцию.